— Спасибо, — говорит Деверро.

— Можешь ходить? — сразу вклинивается Малкольм.

Аделар отпускает наши руки и, прихрамывая, отходит на несколько шагов. Видно, что колено у него еще побаливает, и он невольно бережёт его, но он может наступать на эту ногу и ходить, не подволакивая её. Несколько секунд он стоит к нам спиной, потом поворачивается, и я вижу на его лице улыбку. Я и представить не могла, что он может так искренне и широко улыбаться.

— Спасибо… что не оставили, — повторяет он.

Мэл, потом я, а за ним и Вик — мы втроем подходим к нему и обнимаем со всех сторон.

— Никогда не оставим, — шепчет Малкольм.

Я стою и ощущаю самое главное: это тоже любовь. Все, чем мы есть — это все о любви, и нет ничего, кроме нее, ничего сильнее, никого и никогда. Мы видели, как на наши лица и на наши земли набегала тень, мы видели, как между нами вырастали стены, мы видели черту и стояли прямо над ней. Я была сефардом, я была Гончей, я была эшри и была Зодчей. И во всем этом была любовь. Даже когда я никого из них не знала. Моя любовь — стекольный звон и хрупкость самолета за секунду до того, как он коснется холодной земли.

За нашими спинами вновь слышатся шаги. Мэл оборачивается первым, вздрагивает и встает спиной, словно пытаясь закрыть всех нас от того, кто впереди. Вик невольно прячется за меня. Я еще не успеваю разглядеть того, кого они так испугались. Аделар лишь усмехается.

— Это, как бы так сказать… подарок, — говорит он чуть насмешливо. — А вы уже собрались защищаться.

Из темноты коридора выходит Анга.

Малкольм сдает назад, так что мы с Виком врезаемся в адмирала. Едва заметно дернувшись — похоже, мы опять задели его ногу — он отодвигает нас в сторону. Потом — подталкивает меня в спину:

— Я знаю. Она тоже рада тебя видеть.

Я сглатываю и выступаю наперед:

— Ну… здравствуй, Королева.

— Я не твоя Королева, Данайя-эшри, Зодчая, Дочь пламени и вечного сияния, Воин-миротворец, — Анга криво усмехается. Я и подумать не успеваю, откуда у меня столько титулов. — Та, кому были верны Гончие, предала нас, — Она смотрит на Малкольма. — Предала как народ, так и того, кто был готов отдать за нее жизнь… Ты обыграла ее. Всех нас. И, более того — ты все-таки заставила всех искупить свою вину.

— Тебя тоже? — спрашиваю я, не удержавшись от насмешки.

Анга смотрит в сторону.

— Возможно.

— Да или нет? — требую я, подступая ближе.

— Данайя… — доносится сзади голос Аделара.

Я оборачиваюсь и смотрю на него. Адмирал стоит, прямой и нерушимый, будто статуя, сложив руки на груди. Я вижу шрамы на его предплечье, на лбу и на шее. Я вспоминаю Кайтена Уэллса и его мать. Я вспоминаю зло, которое они сотворили, и зло Гончих, бывших с ними в сговоре. Все это видно в глазах Аделара. Он сжимает губы, поправляет воротник, как будто его что-то душит.

— Данайя, остановись, — говорит он. — Все закончилось. Тебе уже не нужно быть сефардом. Анге уже не нужно быть Гончей. Все в прошлом. Гончих больше нет.

Я разворачиваюсь к Анге:

— Это правда?

— Правда, — глухо отвечает она. — За этим я и появилась здесь, на Зиккурате. Я пришла за милостью твоего адмирала.

Я не верю своим ушам. Анга Гарсия, Королева-Гончая, презревшая любое милосердие, желавшая убить Иокасту лишь потому, что та приняла руку помощи от меня… пришла за милостью. И, главное, к кому? К своему злейшему врагу. К тому, кого ее приспешники должны были убить.

— Почему я должна тебе верить? — спрашиваю я.

— Потому что я поверил ей, Данайя, — перебивает меня Малкольм. — Поверил… и простил. Как и Сарцину. Как и Кайтена с Талитой. Все они всего лишь заблудились, и они свое уже получили. Тебе не нужно больше воевать.

Я молча стою между ними тремя.

— Сложи оружие, Данайя, — говорят мне Стерегущие.

И я складываю.

— Ты пришла поговорить, Анга? Тогда скажи мне. Скажи все, как было. Ничего не утаив…

…Мы поднимаемся на верхний этаж, в архив. По крайней мере, так сказала мне Анга. Мэл, Вик и Аделар остались внизу. Это наш личный разговор — для нас двоих. Две Королевы, свергнувшие третью и затем вернувшие ее в мир живых. Настало время все исправить. Навсегда.

В архиве все давно заброшено и разрушено, как после большого погрома. Это место кажется покинутым много лет назад. Я вижу ветхие приборы, покосившиеся стеллажи и разбросанные по помещению листы бумаги. Все покрыто пылью, гарью и пахнет старостью. Здесь нет жизни. Нет живых. Есть только я и Анга — те, кто может все вернуть.

— Нас всех использовали. Обманули, — говорит она, сев на подоконник. Я только сейчас понимаю, что она уже немолода и смертельно устала. — Белое Воинство было не посланием из будущего. Они натравливали нас друг на друга… как собак, — Королева-Гончая горько усмехается. — Все это было планом нашего альхедора и его сына. Хотя… прочти сама.

Она показывает мне на полку, на которой еще осталась старая, пожелтевшая от времени тетрадь. Я, не ощущая ног, подхожу и беру ее в руки.

Это дневник моего отца.

Я вдыхаю, чтобы слезы не прорвались наружу сквозь все трещины моего тела.

И читаю.

«Они хотят их уничтожить. Всех их. Стерегущего песчаные дюны — и его народ. Они создали оружие для пропаганды — миражи, похожие на хедорское войско. Эти бестелесные фигуры запрограммированы говорить о возрождении и воссоединении народов — но для этого каждый должен взять в руки меч или винтовку и пойти войной на Азардан. Но Стерегущий и его народ воспротивились этому. Они никогда не прольют ни капли чужой крови и не позволят сделать этого. Они так уязвимы. Против Гончих, созданных для исполнения такого плана, они бессильны.

Не знаю, почему они все еще держатся за свои принципы. Все кажется таким логичным: убей — и не будешь убит. Но я начинаю восхищаться ими. Альхедор через Белое воинство приказал подразделению похищать их детей, но даже дети остаются непреклонны. Даже дети помнят, кто они, и среди них есть учителя, наставляющие их не предавать идеалы народа. Некоторые из них предали их еще во время Смут, но даже таких людей никто не ненавидит и не презирает. Они всего лишь сделали свой выбор — так они говорят о тех, кто их покинул. Это невероятно. Это восхищает и пугает одновременно.

Я не знаю, есть ли сила, способная сломить этот народ. Лиддея хочет допустить вторжение предателей из Азардана, чтобы те пришли и уничтожили своих бывших соплеменников, ведь они знают, что никто не обнажит меча в ответ. Оставшихся убьет озлобленный народ. Народ Лиддеи уничтожит кровь от крови своей! Потом же, когда эшри, как досадная помеха, будут ликвидированы, Гончие убьют предателей из Азардана. А без них Азардан — не более чем шайка бродяг с деревянными мечами. Все выглядит так устрашающе. А страшнее всего то, что это сработает на самом деле. Если только кто-нибудь не остановит их. Другой надежды нет.

Они приказали мне и Малкольму Россу убить Аделара Деверро, чтобы ослабить веру его людей и разбросать их по земле. Но я на это не пойду. Росс тоже. Росс любит адмирала-Стерегущего больше, чем собственную жизнь. Ради него он готов на все. Не знаю, что он придумал. Но по его глазам и виду я все яснее понимаю: на этот раз никто не умрет.

Не от моей руки.

Я устал их убивать»

Я молча оседаю на пол. Слезы сами катятся по щекам. Так вот как все на самом деле было. Мой отец и Малкольм — два героя, пожертвовавшие всем ради тех, кем восхищались и кого любили. Ради Аделара и его народа… и ради меня. Ради всех нас, вдруг понимаю я.

Чтобы все мы могли жить.

— Когда все это вскрылось, я лично разогнала Гончих, — подает голос Анга. — Сказала им возвращаться каждому в свой дом. Нас обманули. Навязали нам чужие идеалы. Так противно… Плачь, Данайя, — говорит она, заметив мои слезы. — Плачь об этом и о нас. Обо всех нас. Плачь… а потом вставай и продолжай идти. Тебе еще так много предстоит…

— А ты? — спрашиваю я сквозь слезы.