— Пронзенная светом… — почтительным шепотом доносится из-за моей спины.

Я оборачиваюсь:

— Какие есть лекарства?

— Лекарства есть, да только не от этих ран, — сетует одна из женщин. — Мы все надеялись на тот регенератор.

— И он бы мог еще нас всех здесь пережить, — ревностно вклинивается Талита. Я ловлю ее взгляд: она не питает ко мне ни капли уважения, в отличие от всех их. — Деверро сам его разбил.

Я чувствую, как нервничает Малкольм. Я знаю, ему хочется уйти отсюда. Убежать и все забыть, как страшный сон. Но он не может отойти от Аделара. Я смотрю поверх всех этих лиц ему в глаза. Перестань убегать, Малкольм Росс. Ты ведь не можешь вечно убегать. Решай, кто он тебе. Решай, кто я тебе. Мы с Аделаром все уже решили — Уэллс повел себя как трус, а мы остались. И я всегда буду оставаться. Оставаться рядом с вами обоими. А ты?

Где будешь ты?..

— Я… — Малкольм подступает ближе. Я невольно выпрямляюсь: вот он, момент истины. — Деверро пострадал из-за меня. Из-за меня вы все лишились регенератора. Я не предам. Я собираюсь все исправить.

— Регенератор уничтожил не Деверро! — Я повышаю голос. Женщины, до этого смотревшие на Мэла, теперь смотрят на меня. — Да, это был жезл адмирала, но этот жезл лежал в моих руках! Я сделала свой выбор, — говорю я и снова нахожу глазами глаза летчика. — Тогда мне только это и оставалось. Но ваш адмирал, — Я снова оборачиваюсь и смотрю на лежащего без сознания Аделара, — это мой адмирал.

Наши с Мэлом взгляды вновь пересекаются. В его глазах сияет сталь. Я не могу на это не смотреть. Я вновь тону. Я знаю, что не время. Но не для этого ли мы пришли сюда? Дать им надежду. Им двоим — и всем.

Рука Малкольма прижимается к груди. Я незаметно опускаю голову, киваю. Да, мой сбитый летчик. Только так.

— Я ваш, народ пустынных миражей, — произносит он. — И если вы хотите спасти адмирала, вы прислушаетесь к моим словам.

Он подходит ко мне, берет меня за руку.

— Я был в плену у Гончих Третьих смут, — говорит спокойно. — У меня была сломана нога и вывихнуто плечо. Я потерял сознание, пока они несли меня к себе. Но их лекари творили чудеса. Их лекарства сняли воспаление и почти избавили от боли. Конечно, — его губы изгибаются в горькой усмешке, — это не полное исцеление, к какому вы привыкли. Но я…

Внезапно повисает тишина.

— …хочу его спасти.

Я закрываю полные слез глаза. Я больше не могу — я вот-вот взорвусь, как говорил об этом Аделар. Меня переполняет свет. Я даже начинаю бояться, что мои ладони снова светятся, но это, конечно же, не так. А свет — во мне. Он нарастает, словно львиный рык. Вот ради этого и стоило бороться. Борьба еще не закончена, а линии дорог текут все дальше, но мы на шаг приблизились к финалу.

— Мы вернемся к Гончим и возьмем у них лекарство, — заявляю я решительно. Я становлюсь такой решительной, когда он рядом и он на моей стороне. — Не знаю, какими методами, но возьмем. И как можно скорее.

Сказав это, я снова прохожу по живому коридору из расступившихся женщин. Малкольм — за мной. Готова поспорить, они начинают видеть в нас спасителей. И да, на этот раз это и есть спасение. На этот раз мы можем спасти. Хотим спасти.

И мы спасем.

Темнеет. Мы собираемся в путь и спускаемся по трапу Дредноута. Он исчезает спустя пару минут после того, как мы ступаем на землю. У меня в руке — светильник и бурдюк с маслом, на поясе — кобура с револьвером. У Малкольма — меч. Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что он — хедор. Такой же, как и Кресс. Как все они. А может, даже выше — он ведь Стерегущий. Я постоянно думаю о тех его словах. О том, что он переметнулся к азарданцам только потому, что не хотел убивать своего друга. Как так могло получиться? Я боюсь об этом спрашивать. Но я начинаю понимать, что происходит: Аделар не знает, что своим предательством Мэл спас его. И это горько. Горько, что они не могут объясниться и простить друг друга.

— Ты чего как собака побитая? — спрашивает Малкольм грубовато.

— Я… думаю, — признаюсь я честно. — О многом. Все переменилось.

— Что, снова обо мне и о Деверро? — догадывается он. Я чувствую, что он подсознательно не хочет говорить «о нас», словно отгораживаясь от горечи. — Все снова получилось не так, как надо.

— А у меня как будто угол зрения сместился, — говорю я. — Я побывала в тех хранилищах. Я видела Исток. Я приняла на себя свет. И я жива. Как думаешь, мой мир перевернулся?

— Точно так же, как и мой… — вздыхает он. — Я знаю все эти хранилища как пальцы собственной руки. Там — все богатство и все знания Лиддеи. А здесь… а здесь дорога из руин.

Он прав. Вокруг пустынно и темно. Выжжено все, как после большого пожара. Но нет, не от пожара пострадали эти земли. На них обрушивались бомбы, по ним прокатывались боевые колесницы с косами, их топтала конница и травил ядовитый газ. Камни и песок дрожали под солдатскими ботинками. Падали взорванные мосты, рвались железнодорожные полотна, рушились башни. И если бы в войну ввязались эшри, здесь вообще никто не уцелел бы.

— Я видела картины прошлого, — говорю я, рассматривая развалины. — Наверное, ты тоже.

— Конечно, видел, — Малкольм горько улыбается. — Мы были слишком молоды. Почти мальчишки. И мы клялись друг другу, что построим этот мир. А если и не мы — то наши потомки непременно… А что сейчас? Что нам сейчас осталось?

Вопрос направлен куда-то в пустоту. Он снова прав: на самом деле, что сейчас? Одиночество. Стылое, как собачий вой на пустыре, как лай шакалов среди скал. И бесконечное, как небо. Ведь никуда от этого не деться: мы будем одиноки. Я — пока не верну своего брата, он — пока Деверро не простит его. Мы одиноки. Даже рядом друг с другом. Даже в его руках я буду знать, что я одна. Что я неполноценна, надколотый сосуд, треснувшая рукоять. Я выжжена, как пустыня. Моя война меня опустошает, и так будет продолжаться еще долго. А картины прошлого Лиддеи — те же бестелесные хрономиражи. Не дотронуться, не ощутить. Так далеко. Не дотянуться…

Хрономиражи?

Технологии эшри?..

— Малкольм, я видела еще кое-что, — Я порывисто хватаю его за рукав. — Там, в лагере у Гончих. Пока ты лежал в пещере. Это были люди. Миражи во времени.

— Как там, в хранилище? — Мэл смотрит на меня недоуменно.

— Почти, — говорю я. — Но они говорили о будущем. Они сказали, что они из будущего. Что там построен мир, который был утерян. И что Анклав падет, а две страны объединятся.

— Даже так? — Малкольм приподнимает бровь. — Но для того, чтобы разрезать ткань пространства-времени, нужна просто колоссальная энергия. Такая есть только в Истоке, и ее усердно берегут. Ну не могли они прийти из будущего.

— Понимаю, понимаю, — перебиваю я нетерпеливо. — Но что, если это какая-то ловушка? Что, если все эти видения — обман и никакого будущего мы не видели?

— Скорее всего, это так и есть…

Внезапно ночной воздух разрезает нарастающий гул. Малкольм замолкает, не договорив, и берет меня за руку. Это значит «доверься и подчинись». Теперь командует и направляет он. Гул все усиливается, но его источника не видно. Как будто рой невидимых пчел. Мы оглядываемся по сторонам, но так и не можем понять, откуда. Малкольм тянет меня в сторону больших валунов. Мы садимся на еще не остывшую землю и прижимаемся друг к другу.

— Накрыться б чем-нибудь… — шепчу я.

— Сиди тихо, — приказывает он.

К шуму примешивается еще и еле слышный рокот моторов. Малкольм заметно напрягается. Я вцепляюсь в его руку так, что еще чуть-чуть — и кажется, кость хрустнет. Мне страшно. Настолько страшно, что перед глазами снова появляется та птица. И последние секунды перед ударом.

— Беспилотники… — произносит Малкольм с ужасом.

Я поднимаю голову. И правда, целая эскадрилья дронов медленно зависает в воздухе прямо над нами. Камеры — как прицелы. Как десяток глаз, которые, не мигая, смотрят на нас. Я невольно утыкаюсь Мэлу в плечо и закрываю лицо.