…не страшно.

Внезапно Анга, коротко вскрикнув, валится на землю рядом со мной. Я только вздрагиваю. Сквозь темноту ничего не разглядеть. Я щурюсь — и внезапно вижу над собой другую девушку. И даже в вязкой предрассветной тьме ее огненно-красные косы кажутся вспышкой пламени.

— Иокаста? — шепчу я хрипло.

— Вставайте, моя Королева, — говорит она решительно. Берет упавший наземь клинок Анги и в два счета перерезает путы на моем теле. — Вставайте, и пойдем. У нас, у Гончих, правило такое. Долг за долг.

Я, все еще ничего не понимая, поднимаюсь, беру свой упавший меч и следую за ней. В ее руке — увесистый клинок с тяжелой рукоятью. Именно ею она ударила Ангу по затылку. Но что ей нужно? Зачем ей меня спасать? Из-за той драки на Плато судеб? Но ведь тогда я подписала ей смертный приговор. Да, подписала — но ее не убили. Она жива, идет впереди меня. Идет, крепко сжимая рукоять меча в руке. Мы протискиваемся в расщелину, и только тогда я понимаю, в чем здесь дело.

Пальцы Иокасты сжаты настолько сильно, что рукоять меча как будто обволакивает мягкий свет.

— Постой!..

Я в два прыжка догоняю ее и прижимаю к скале.

— Что тебе нужно? — спрашивает она резко и испуганно.

— Ты — эшри? — Я смотрю в ее глаза. — Свет на твоих руках. Я видела. Кто ты такая? Ты одна из тех, кого забрали?

Мое дыхание сбивается. Эта девушка — тоже ключ. Еще один ключ к разгадке. И я не знаю, насколько сильно ее сердце принадлежит эшри, а насколько — Гончим. Но, может быть, если она узнает что-то о своем народе, она сможет мне помочь? А что, если как раз поэтому она и хочет мне помочь?..

— Я — эшри, да! — вдруг говорит она. Я все еще держу ее за воротник. — Как и та их Королева. Она была другой. Она — не Анга. Она хотела примирить наши народы. Нас — и Гончих…

— И ни черта не получилось! — перебиваю я. — Послушай, сейчас не время гнаться за великой целью. Зачем ты помогла мне? Почему спасла меня?

— Я знаю, что тот человек, с которым ты пришла — наш друг, — Иокаста убирает мои руки. — Друг нашему народу эшри. И он был мужем предыдущей Королевы. И ради ее памяти я не могла…

— Послушай, перестань о памяти! — Я встряхиваю ее за плечи. — Твои руки светятся. Ты — как и я? Ты приняла Солнечный шторм?

— Так получилось, — объясняет она просто. — Мои родители пытались защитить Дредноут и народ от Гончих. Тогда Исток прорвал свои границы. Вырвался наружу, и многие не выжили, столкнувшись с ним… Я выжила, Данайя-эшри. Но я была ребенком. И тогда меня забрали. Ты не слышала об этом?

— Нет… — признаюсь я. — А много раз такое было?

— Мне говорили, что набегов было множество, — Она отталкивается от стены и медленно направляется вперед. — И пару раз Солнечный шторм сметал все на своем пути. Он убивал и своих, и чужих. Как будто его кто-то отпускал. Не Стерегущий. Кто-нибудь другой.

— Теперь понятно, почему редеют их ряды… — шепчу я тихо. — Иокаста!

Она оборачивается, уже стоя на тропе.

— Твой народ в опасности, — Я подхожу почти вплотную. Сквозь трещины в скалах каплями крови уже сочится новый день. — Я приняла на себя свет, сражаясь с птицами Истока. Но Стерегущий ранен. А лекарства нет.

— Исток… и птицы… — повторяет она тихо.

Вдруг ее глаза отчаянно вспыхивают.

— Данайя, это третий раз! — почти кричит она, схватив меня за руки. — Во время тех набегов тоже были птицы! Вырвавшись из подземелья, они превращались в свет. И больше не было спасения.

— Их кто-то выпускал… — Догадка прибивает меня к месту. — Ты так сказала! И я знаю, кто. Пойдем.

Да. Да, я знаю. Все сложилось — и сломалось. Все разрушилось. Я знаю, у кого были причины ненавидеть как своих, так и чужих. Я знаю, у кого были причины обращать Исток на Стерегущего. Я знаю, кто хотел бы уничтожить их обоих. Перед кем они были виновны больше всего. Да, да, все складывается. Гончие не могут простить Малкольму смерть их Королевы, и поэтому они вступили в союз с хедорами, которых он подставил, сдавшись азарданцам. А тем временем Уэллсы не оставляют надежды отомстить как Малкольму — понятно, почему — так и собственному Стерегущему. Ведь это он пообещал им вернуть Сарцину домой, но не сделал этого. Теперь я знаю, кто допустил ту неисправность. И кто выпустил Исток на волю. Кто одинаково хотел бы перебить как Гончих, так и отомстить своим.

Талита Уэллс.

Мы пробираемся в селения. По дороге я замечаю нарисованные на скалах и стенах домов круги — один в другом, похожие на мишени. Их очень много. На каждой третьей хижине, если не чаще. Я молча кручу головой во все стороны.

— Что это означает? — спрашиваю тихо.

— Это дома тех, кто к нам пришел, — поясняет Иокаста. — Всех тех, кто не рожден у нас. И на моем доме тоже есть подобный знак.

— Так мы идем к тебе? — догадываюсь я.

— К моей приемной матери. Аль-синх пришедших к нам. То есть Главной Зодчей.

— Это… кто-то вроде Королевы?

— Королева не имеет над ней власти, — отрезает она звонко. — Королева властвует над посвященными. Клейменными мечом и светом. А остальных оберегает Зодчая. Я тоже стану ей… если не приму на себя клеймо.

Я замолкаю и следую за ней. Я ничего не понимаю. Получается, и Гончие не так уж едины, как нам кажется? И неужели Анга не видит эту трещину в виде аль-синх и всех пришедших? А может быть, и видит… Но молчит. Вот только почему она молчит — известно только ей.

— Ты не смотри на меня так, — вдруг говорит Иокаста дружелюбно, когда мы подходим к одному из домов. — Не все ведь Гончие задействованы в этой революции. Кому-то надо землю возделывать. Лечить. Учить. Всех принятых детей до шестнадцати обучают как Гончих, а потом они решают — остаться и сражаться или перейти под власть аль-синх. А если взрослый — тот решает сразу. Когда не стало предыдущей Зодчей, нынешняя приняла ее обязанности.

— И… как ее зовут хотя бы? — вежливо интересуюсь я.

— Сааба Карн.

Сааба Карн…

Какого черта?

Нет, это не совпадение. Не может быть подобных совпадений. Я не могу себе представить, что здесь, среди Гончих, может жить пожилая женщина аль-синх, носящая точь-в-точь такое же имя, как и моя погибшая соседка. Да в жизни в это не поверю. Я закусываю губу, чтобы не дать вопросу облечься в слова. Я должна увидеть эту женщину воочию. Иначе — я сойду с ума.

Иокаста открывает двери и, почтительно поклонившись, входит в дом. Я следую ее примеру. В покосившемся дверном проеме появляется женщина. Да, это точная копия Саабы Карн из поселка сефардов. Это она — ее волосы, ее морщины, ее губы, ее лицо, ее руки. Полностью — она. Не отличить. Но без шестеренки во лбу.

— Прости, что мы пришли так рано, аль-синх, — говорит Иокаста. — Беда послала нас сюда.

— Я знаю эту женщину, — Зодчая смотрит на меня, но говорит как будто не со мной. — Данайя аль-Гаддот, сефард Стеклянных скал. Принявшая Исток. Дочь пламени и всякого сияния.

— Простите… — начинаю я.

— Он рассказал мне о тебе, дочка, — Лицо Саабы вдруг теплеет. — Рассказал, какие жертвы ты принесла. Я знала. Я ждала, что ты придешь.

— Кто — он?..

Из-за спины Саабы Карн выходит Малкольм.

Я вздрагиваю и прижимаю ладонь к лицу.

Он молча прислоняется к дверному косяку. Аль-синх отходит, чтобы дать нам рассмотреть друг друга. Иокаста тут же придвигает ей скамейку. А мы все смотрим друг другу в глаза. Смотрим, как люди, не надеявшиеся узнать друг друга среди живых. Я вспоминаю то прощание в расщелине. Готова поклясться, он думает о том же. Я смотрю на его руку, на забинтованную ладонь. Он молча подносит ее к губам, все еще не сводя с меня взгляда.

— Я жива.

— Я жив.

Я запрокидываю голову и улыбаюсь тому, что мы одновременно произнесли это друг другу. Малкольм хлопает себя по бедру. Я вижу, что у него на поясе — кожаная сумка, набитая чем-то тяжелым.

— Иди ко мне. Есть что показать.