Юрий Беридзе (Москва) Как люто… Как люто бьются бывшие свои — природные враги так не умеют, не в кровь, а насмерть, кто-то из двоих живым не выйдет больше из траншеи. Не суйся, третий – их не разоймешь, друг другу не простят, что были вместе, лицом к лицу сошлись, грудь в грудь, нож в нож — и третий между ними неуместен… После взрыва У поленницы рвануло, разбросало чурбачки, смотрят мертво в закоулок их застывшие зрачки. Хатка словно стала ниже, в землю вжаться норовит, пламя угол хаты лижет и снежок у стен парит. В закоулке пёс дворовый тоже выкатил зрачки, пляшет в них огонь багровый, разгулявшись воровски. И лежат почти у двери, отраженные в окне, безвозвратные потери, непричастные к войне… Но я не видел никого… В часы затишья после боя смотрел я в небо голубое, но я не видел никого из тех, кто штопает его, кто там, у нас над головами, насквозь простреленное нами сшивает на живую нитку, как лейтенант наш плащ-накидку, кто там от края и до края с небес нагар войны стирает, чтоб мы хотя бы после боя смотрели в небо голубое, и чтоб прекрасное светило над нами всё же восходило… Поминать вечно Храни друзей моих, Господь… Ольга Бешенковская Моих друзей Господь не уберёг… Пытался – и отчаянно, но где там… Их пот и кровь впитал мартиролог текущего проклятого столетья. Земля впитала, воздух, небеса, душа моя впитала, заскорузнув… У Господа на солнечных часах сломались стрелки от такого груза. У Господа исписана тетрадь друзей моих простыми именами — их нам обоим вечно поминать молитвами и горькими стихами… Нас просто так не взять… Нас просто так не взять – и есть тому резоны: нельзя без нас решить, что нам уже – пора… Мы живы до тех пор, покуда есть патроны, покуда кровь течёт еще из наших ран. Мы кончимся, когда, последний сделав выстрел, последней каплей крови оставим знак в пыли. Мы кончимся тогда – решительно и быстро, и примут нас ладони шершавые земли… Слепцы
из отсека бээмпэ не слыхать поет капель и не видно из отсека как весна ступает в реку омывает в ней ступни здесь в отсеке-скорлупе каждый в сущности слепец в слепоте закоренелы видим только сквозь прицелы и весны не видно в них Господняя причуда Мы с Волги, Енисея, Камы, Дона, Амура, Ангары, Десны, Урала… Мы пережили сто армагеддонов, когда дотла другие выгорали и разлетались пеплом невесомым, и выпадали в нети чёрным снегом, а мы под громы всех армагеддонов по Волге плыли Ноевым ковчегом, мы плыли Ангарой, Десною, Обью, и Енисеем, Иртышом, Амуром, и снова становились – хлеборобы, и снова становились – трубадуры. Нас никогда и ничего не брало, и новым нас не взять армагеддонам, мы – с Волги, Ангары, Оки, Урала, Двины, Амура, Вятки, Зеи, Дона… Мы – русские. Мы были, есть и будем. Мы русские – господняя причуда. А нам-то каково а нам-то каково, давным-давно убитым, над вашей огневой висеть без сил в зените, не зная, как помочь, как поддержать потомков, а небосвод набряк, кровавится каёмка, а грязный дым плывёт родной луганской степью, и вновь шахтерский взвод стоит земною крепью, стоит, как наш тогда стоял в войне великой — и враг не совладал… и вас не победить им… Нужен сорок пятый Я хочу поговорить о датах. Было бы лишь с кем да для чего… Нам, ребята, нужен сорок пятый, горький, но победно заревой. Позарез он нужен нам, ребята, — как земля родимая в горсти… Только в этот самый сорок пятый через сорок первый нам идти. Ирина Горбань (Макеевка) Опостылело Опостылело все, надоело, Но родиться обратно – не в силах. Очертить бы окружности мелом, Попросить бы о мире… Просила… Опостылели взрывы, обстрелы, — Восстановит кто наши руины? детворою где площадь пестрела, — Две воронки, как две Украины… Опостылел докучливый ветер, Что разносит домов пепелище, Нет руины роднее на свете, Но родню ветер в поле не ищет… Опостылел разряд канонады, Под АК засыпаю в полглаза. Если спросят, чего тебе надо? Я скажу: уничтожить заразу. Опостылело все, надоело, Только радует глаз первоцветье, И палаты, белёные мелом, И войною рождённые дети. |
