Поколенье войны Поколенье войны – наши дети, проросшие в пепле На руинах страны, подписавшей для них приговор, Посулившей хорошее мыло и крепкую петлю, Резервацию, тихое гетто, высокий забор. Они видели все, о чем многие только читали В ветхих книгах о битвах, пылящихся в старых шкафах, И смотрели порой кинохроники прошлых баталий… Дети видели все, им знакомы и ужас, и страх… Никогда их ровесники в мирных краях по соседству, Протирая штаны на фудкортах, смоля в уголке, Не поймут, что меняет детей их военное детство, И непрочен и шаток их мир, как круги на песке. Им как будто не чужды простые ребячьи забавы: Карусель, самокат, выбивной и футбол во дворе, Но остались следы от войной занесённой отравы, Приползающей грязной гадюкою в сны к детворе. Каждый день их – мишень для безумцев из страшного тира. Под прицелом растёт, ненавидеть учась малышня Эти вечные будни заезженных в хлам перемирий И гудящие ночи обстрелов, когда не до сна… Поколенье войны… Подрастает достойная смена В никому не известной, забытой богами стране — Батальон закаленных, готовых к боям Питер Пенов, Потерявших заочно надежду на этой войне… Потанцуем, малыш? Потанцуем, малыш? Солнце блики кидает в осколки Битых стекол оконных, провалы разорванных крыш. Серебрит седина, будто инеем, детскую челку. Ты боишься? Не бойся… Давай потанцуем, малыш. Шаг вперед, шаг назад… Я тебе расчерчу танцплощадку, Плотно пули кладя по периметру, глядя в прицел, Отмеряя пространство для действа от дома до грядки. Шаг вперед, шаг назад… Погоди, не мечись, моя цель… Ты не видишь меня, потому и рыдаешь так громко, Для тебя мои выстрелы, право, что кара небес. Потанцуем, малыш, ты не бойся, не трону ребенка. Попугаю чуток, может, выйдет на крики отец. Мне же скучно порой, снайпер – для терпеливых работа. Поиграю с тобой – серой зоны невинным жильцом. Пулю слева и справа пошлю, проучу обормота. Выше прыгай, малец, развлекая меня гопаком. Не куражусь, пойми, жизнью четко прописаны роли — Ты же враг и предатель, хоть в этом твоей нет вины, Ты – работа моя, обитатель военной юдоли, Подрастающий воин непризнанной нами страны. Ты запомнишь, поверь, этот день, этот танец навечно. Буду точно я знать, что ты где-то ночами не спишь, Вспоминая шаги, репетируя па бесконечно, Ненавидя меня. А пока… потанцуем, малыш… Анна Долгарева (Санкт-Петербург – Луганск) «Восходила, сияла над ней звезда…» Восходила, сияла над ней звезда, подо льдом шумела живая вода, просыпались деревни и города, напоенные светом новой звезды. Сквозь закрытую дверь пробиралась стынь, по-над полом тихо ползла туда, где сидела она, на руках дитя обнимая. Снаружи мороз, свистя, запечатывал накрепко все пути, чтоб чужой человек не сумел прийти. На дверных петельках темнела ржа. И она сидела, Его держа, и она бы молила Его не расти, чтоб стирать пеленки, кормить из груди, оставаться не Богом – ее дитём, не ходить этим страшным терновым путём, оставаться маминым счастьем, днем абрикосово-жарким, чтоб был – человек, и никакой Голгофы вовек. Чтоб – как у всех, чтоб не знать никогда этих мук нелюдских, чтоб от горя не выть… Но уже восходила над ней звезда и уже торопились в дорогу волхвы. И уже всё пело про Рождество. Потому не просила она ничего, только всё целовала ладошки Его и пяточки круглые у Него. «Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе…» Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе: нет никакого разложения с гнилостным вкусом, нет внутри человека угасания никакого, а только мороженое на площади на руках у папы, запах травы да горячей железной подковы, березовые сережки, еловые лапы, только вот это мы носим в себе, Юра, видишь, я по небу рассыпал красные звезды, швырнул на небо от Калининграда и до Амура, исключительно для радости, Юра, ты же всегда понимал, как все это просто. Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем о том, что спрятано у человека внутри. Никакого секрета у этого, никаких тайн, прямо как вернешься – так всем сразу и говори, что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании, что человек – это дух небесный, а не шакалий, так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо. И еще, когда будешь падать — не бойся падать. «Мальчик спит в электричке и обнимает рюкзак…» Мальчик спит в электричке и обнимает рюкзак. Тощий. Нашивка «Вооруженные силы». Поезд идет на Лугу. Мелькает овраг, сосны, болота и вечер пасмурно-синий. Мальчик в пикселе спит, качаясь, словно бычок, словно доска кончается. Чай проносят. Русоголов, острижен и краснощек, едет через болота и через осень. Господи, усыновить бы. Вот всех бы, всех. Стать бы большой, до неба, и чтоб руками всех заслонить. Под черный болотный камень речка течет. Заяц меняет мех. Осень кончается. Белка тащит орех. Усыновить бы. Остановить бы. Спи, пиксельный мальчик. Пускай электричка едет, дождь проникают к корням деревьев в глуби, пусть тебе снятся будущие победы. Славный мой, лопоухий. Туман вдали — так бы и ехать мимо маленьких станций. Все мы уже в раю – нам бы в нем остаться. Черные речки да рыбаки у мели. Дождь вымывает кости из-под земли |
