Надо только убить четырех человек. Это просто, когда у тебя в руках автомат. Просто убьют четырех человек, тех, кто тебя спас и напоил чаем. Хорошим чаем. С сахаром и бергамотом.

Хохол встал.

Подошел к Боцману. Тот застонал и перевернулся на другой бок. Хохол решил, что Боцман будет последним.

Или закончить Рюриком? Все же баба…

Но начал Хохол с нее.

Он подошел к куче тряпья, под которым мерно сопела Рюрик и осторожно потрогал ее за плечо.

Та проснулась мгновенно, мгновенно же и перевернулась, тут же схватившись за ствол «АКСУ».

– Ты че?

Хохол виновато пожал плечами:

– Командир, у тебя курить есть?

– Дурак ты, Хохол, и шутки у тебя… – она вытащила не-начатую пачку откуда-то из недр курточек, протянула ее Хохлу и сказала: – Оставь себе.

Боцман курил сигарету за сигаретой и, счастливый, смотрел в небо, на котором стали появляться звезды.

Ктремчасамонзабыл, когонадобудить, поэтомуразбудил Боцмана, сунул ему пол-пачки, «Ксюху» и довольный улегся спать под кухонный стол. Жизнь налаживалась.

Утро выдалось как всегда – по подъему, а, значит, противно.

Где-то длинными очередями жгли патроны пулеметы, автоматы, рявкали автоматические пушки – ни Хохол, ни Боцман так еще и не научились отличать ЗСУ от пушки БМП-2. Хохол поднялся: болели кости, затекшие на твердом полу. Рюрик уже жевала холодную кашу, флегматично глядя в окно. Белоснежка и Кот разогревали на полу кружку с кипятком.

– А де Боцман?

– По утренним делам ушел, – ответил Кот.

– А… Тоже выйду до ветра.

Легкие свои дела Хохол сделал прямо с крыльца. Потом вернулся в дом, по пути зацепив пробитое осколками ведро, и чертыхнулся. Затем он прошел прихожую, где молчал давно потухший газовый котел, вернулся в относительно теплую хату. Краем глаза вдруг увидел движение, резко повернулся.

В зале стоял Боцман и сосредоточенно доставал из серванта книгу за книгой. На обложки он не смотрел, просто поворачивал форзацем к потолку и тщательно перелистывал страницы.

– Эй, – сказал Хохол.

– А? – Боцман даже голову не повернул.

– Ты шо делаешь?

– Дело работаю. Смотри, вдруг они бабки оставили? Терпилы любят бабки в книгах оставлять.

– Чеканулся? Люди бежали отсюда. Что они, бабки бы оставили?

– Могли бы и забыть про заначку, – в этот момент с книжной полки упала крестовая отвертка. И как она там оказалась?

Хохол торопливо оглянулся:

– Мозгами поехал? Эти, – шепотом он сказал. Но таким шепотом, который громче любого снаряда. – Эти тебя прямо сейчас шлепнут.

– Ой, да ладно, – легкомысленно ответил Боцман и тут же получил удар в печень. Согнулся, захрипел, упал на колени, застонал:

– И… Ты чего???

В комнату зашел Белоснежка, сплюнул на пол:

– Вы че, сидельцы?

– Ни че, ни че… Нормально, че… Да так, поспорили о Божьих заповедях, – добавил Хохол, ухмыляясь.

В оркестр туманного военного утра вплелась новая мелодия. Но услышали ее только ополченцы.

– Лежать, всем лежать! – крикнула Рюрик. Белоснежка мгновенно упал на пол, прямо перед стоящим на коленях тяжело дышащим Боцманом.

Через пару минут рев мотора усилился, приблизился к дому. Грязно-зеленая туша БТР остановилась возле синих ворот дома. Белоснежка, Боцман и Хохол замерли на полу в зале. Боцман сначала перестал подрыгивать, а потом и дышать, на всякий случай. Кот с Рюриком встали за окном на кухне, каждый на свою сторону. Окно выходило на улицу, как раз на БТР, сломавшим палисадник и смявшим разноцветные старые покрышки, вкопанные на половину в землю. Открылись десантные люки. Пехота попрыгала на землю.

В сторону дома, где засели «ополчи» и зеки, пошли двое. Пнули металлическую дверь, пробитую осколками и пулями, вошли во двор.

На кухню же скользнул Хохол, а за ним вошел уже отдышавшийся Боцман. На четвереньках вошел.

Жестами Хохол показал, мол, валите отсюда в заднюю комнату. В руках он держал неизвестно откуда взявшуюся отвертку. Боцман стащил со стола большой кухонный нож.

Скрипнула входная дверь. Кто-то из украинцев тут же споткнулся о то самое ведро. Хохол завел руку с отверткой до затылка, Боцман поднял нож на уровень пояса.

И в этот момент БТР заорал голосом Вакарчука:

Первому Хохол засадил отвертку в глаз так, что она чудом не выглянула с обратной стороны черепа, второй на весь клин поймал нож в печень. Каски, звеня, поскакали по линолеуму. Совсем мелкий солдатик хрипел, когда Боцман зажимал ему рот ладонью, из-под ребра текла до черноты темная кровь. Глаза «вояка» вертелись, словно пытались запомнить напоследок остатки жизни, потом затуманились, тело задергалось. «Твои очи хочут и кличут мене…» – продолжал орать БТР. Мехвод машины высунулся из своего люка и неспешно курил, разглядывая разбитую снарядами улицу, над которой завывал Вакарчук.

Из дальней комнаты вышла Рюрик, приставив СВД к плечу. Белоснежка и Кот жестами подняли тяжело дышащих Боцмана и Хохла, показали направление движения. Те двинулись было к выходу, но тут на плечо Хохла опустилась тяжелая лапа Белоснежки в тактической перчатке. Кот ткнул пальцем в оружие украинцев. Плюс два АКМ. К сожалению, гранат у всушников не было, как и брони-ков. Но четыре магазина к каждому стволу плюс разгрузки. Больше ничего полезного у них не оказалось. Кроме четырех пачек сигарет, конечно. Боцман, было, раскрыл одну и потянул за фильтр, но тут же возле его носа оказался кулак Белоснежки.

Когда они вышли из дома, грохнула СВД Рюрика. С головы мех-вода бронетранспортера слетел танкошлём с половиной черепа, он покосился, наклонился, уронил тело на бок, сигарета, смытая по лицу потоком крови, упала куда-то, а после он сам сполз внутрь машины. Словно плетка, винтовка перекрыла звуком выстрела урчание двигателя и вой Вакарчука. Но никто, никто не заметил потому, что он слился с хлопками и взрывами, грохотавшими над Чернухино вот уже который день.

Может быть, из-за боевого фора, а скорее потому, что украинская пехота ползала и мародёрила по брошенным «мирняком» домам, пятерку никто не заметил. Кот быстро выдернул чеку из РГД-5, сунул её чекой под труп и они выскочили во двор, потом быстро перелезли забор – а что там было перелезать, когда гаубичным снарядом снесло половину профнастила?

Трое в белом, двое в черном пробежали пару сотен метров – Белоснежка спиной вперед, постоянно глядя, не заметили ли их? – и рухнули под пирамидальным тополем.

– Дорогу…

– А? – спросил Боцман, схватил горсть грязного снега и начал жевать.

– Дорогу надо пересечь. Отсюда полкилометра до неё, – повторила Рюрик. Она тоже тяжело дышала. – Потом вдоль дороги, еще полкилометра. Там уже наши. Пароль: «Одесса».

– А че, у вас раций нет? – удивился Боцман. Он любил военные фильмы и знал, что у каждого военного есть рация.

– Нет, – засмеялся Кот. – Откуда они возьмутся? Вот, может, в бэтэретом были.

– Кстати, а чего вы его не подорвали? – спросил Хохол.

– Чем?

– Я знаю?! То вы – военные…

– Та можно было, – сказал Кот. – Пару гранат в люк мехвода и все. Выведен из строя на пару недель.

– А шо тогда?

– Чё, чё… Там бы так бахнуть могло, вся чернухинская группировка сбежалась бы на нас, красивых, посмотреть. Кому это надо?

– Мне – нет, – признался Хохол.

– Вот и нам тоже.

– Всё, идем, – скомандовала Рюрик.

Они пошли, пригибаясь, вдоль заборов. Перед дорогой под ногами заскрипела жужелка. На самой же дороге завалилась в кювет «мотолыга», а за ним на дороге стояла пушка.

– «Рапира», – уверенно определил Белоснежка.