Они в этих местах – злющие.

Особенно если неправильно встать.

Поэтому на стоянке решили уже даже не позавтракать, а фактически заодно еще и пообедать.

Еще бы.

Уже почти что половина пути за спиной…

…Короче, приткнулись.

Уперлись носами в песок.

Вытащили лодки на берег, размяли кости.

Быстренько развели костер, повесили котелок.

Пока Серега делал нарезку, а Леня и Гарик возились с хлебом, зеленым луком, водкой и стаканами, Вася высыпал в закипевшую воду две пачки хороших итальянских макарон. Ну, а ваш покорный слуга тем временем порезал узкими ломтиками зеленый болгарский перец и отпассировал его вместе с парой помидорок и мелко порезанной головкой репчатого лука на маленькой походной сковородке.

Содержимое которой и отправилось в котелок с макаронами сразу же после слива оттуда воды, вместе с тертым сыром, травами, специями и с тремя банками доброй говяжьей тушенки, разумеется.

Мастерство и опыт – его при всем желании не пропьешь.

Походный обед – готов.

Сняли варево с огня, накрыли котелок крышкой: пусть слегка настоится. Да и отправились выпивать, не первый год замужем.

На свежем воздухе, после четырех часов в тесных моторках, – еще и не такое съешь, особенно если под водочку, в хорошей компании да с костровым походным дымком.

Повесили над костром вытащенный Николаем откуда-то из глубин лодки закопченный металлический чайник, по дороге надавав по рукам Гарику, вознамерившемуся подготовить к засыпке в него заварку.

А вдруг кто кофе захочет?!

Ну вот – мы с Василием Николаевичам, например.

Так что – пакетиками обойдешься.

Не один тут, на берегу.

Да и вообще – пока еще молодой, чтобы вот так вот борзеть на глазах у старших товарищей.

Да…

…После пары-тройки рюмок за обязательные «встречу с великой Обью», «Русь-матушку» и «землю, на которой стоим», в ожидании «запаривающихся» и пропитывающихся горячим тушеночным «соком» макарон с овощами и горьким костровым дымком, я отошел чуть в сторону от весело гомонящей компании.

Ну вот, захотелось.

Бывает.

Иногда…

Сел на камушек.

Закурил, поглядывая то на струящуюся у ног неведомую и не широкую обскую протоку, то на другой берег, поросший невысоким густым кустарником, то на низко стелящиеся над стылой землей облака.

Вот я и дома, наверное, думаю.

Хотя вроде как и коренной москвич…

– О чем задумался, Валерьяныч?

Вздрагиваю.

Коля.

Николай Николаевич, в смысле.

Он, как и его брат Вася, – тоже охотник, умеет подбираться так, что сначала толком и не различишь.

Да и в остальном кое в чем похожи: оба, к примеру, свой не самый простой кусок хлеба изобразительным искусством зарабатывают. Только Николай, в отличие от Васи, не ветреный живописец, а твердо стоящий на ногах фотохудожник-документалист, график и весьма недурной иллюстратор.

И успешный полиграфист.

Ничего личного, просто работа такая.

Сам нарисовал.

Сам сфотографировал.

Сам издал.

Чуть ли не каждый второй из постоянно тут выходящих иллюстрированных фотоальбомов о «суровой природе Ямала» и «героическом труде» газовиков и прочих нефтяников – его, Николай Николаевича.

Кстати.

Фотографирует реально здорово.

Умеет поймать и настроение.

И момент.

Вот прям как сейчас.

Аж мурашки по коже…

А пейзажи, которые продолжает писать, в отличие от брата, в насквозь реалистичной манере, – это так.

«Баловство».

Ну, – с его точки зрения, разумеется.

С моей – некоторые очень даже и хороши…

…Качаю головой.

– Умеешь же ты, Коль, подкрасться незаметно, – хмыкаю, стряхивая пепел под ноги. – Прям как тот самый п. ц…

– Не отнимешь, – кивает степенно.

И тоже хмыкает в ожидании.

Я жму плечами.

– Да ни о чем, – поясняю наконец, – Николаич. Так. Просто, как всегда, странное ощущение, что чуть ли не домой приехал. А ведь москвич…

Коля еще раз хмыкает.

Вздыхает, почти что жалобно.

Садится на соседний камушек, достает из внутреннего кармана плоскую, наполовину полную, стеклянную фляжку с плещущимся внутри коньяком.

Достойный, кстати, коньяк.

Вполне.

И, что самое главное, – под настроение уж как-то очень уж подходящий.

– Будешь? – спрашивает.

– А то…

Делаем по большому, уверенному такому глотку.

– Понимаю, – говорит. – Хотя сам-то как раз местный, салехардец. Тут просто, старина, вопрос не в пространстве. Тут, понимаешь, похоже, вопрос в его сопряжении с временем. Не ты первый. Позже, наверно, поймешь…

Я в задумчивости чешу указательным пальцем бровь и жую нижнюю губу.

Протягиваю к нему руку, он снова вкладывает в нее плоскую фляжку.

Еще раз делаю, теперь уже небольшой, глоток.

– Это, – интересуюсь, – как? Нет. Я все понимаю И в том числе что Ямал – древняя земля. Но, знаешь ли, Москва моя ничуть не моложе. Ну вот совсем даже ничуть.

Николай Николаевич фыркает.

Отбирает у меня фляжку.

Тоже глотает.

– Я же говорю, – смеется, – что только позже поймешь. Я в твоей Москве жил, между прочим. Учился. Работал. Не в этом дело. Просто юг живет на голове у своего прошлого. Как на «культурном слое» в археологии. То, се. Оно там расположено по вертикали. Прошлое, соответственно, внизу. Настоящее и будущее вверху. А здесь время горизонтально. Только протяни руку. И открой пошире глаза. Здесь даже до земли свет звезд медленнее доходит, потому, как ему приходится пробиваться через более толстый слой воздуха. Выйди как-нибудь в ясную ночь на воздух, посмотри в небо. Звезды здесь значительно дальше от человека. А прошлое, наоборот, рядом, существует параллельно с будущим и настоящим, как река, текущая мимо и сквозь тебя. Усёк?

Сижу.

Думаю.

Достаю из кармана сигареты, угощаю Колю, мы делаем еще по одному маленькому глотку и закуриваем.

– Нет, – мотаю отрицательно головой. – Пока «не усёк». Но постараюсь разобраться, обещаю. Ты же сам говоришь, типа, «позже и сам пойму»…

Мы негромко смеемся.

Здесь, у нас внизу, тихо – ветерок едва-едва обдувает. Хорошо еще, что отгоняет не очень назойливых, осенних уже, комаров. А вот наверху, чувствуется, ого-го какие события происходят: слишком уж быстро несутся тяжелые, низкие облака.

Над чем-то хохочут парни у импровизированного столика на носу Васиного катера.

Дымит костерок, рядом с которым в котелке «запаривается» наш нехитрый походный обед из макарон с тушенкой и овощами.

Под ногами плещет река.

…До поселка добрались уже ближе к вечеру.

Нет, разумеется, еще не смеркалось. В августе тут вообще еще «серые» или «сумеречные» ночи.

Темноты как таковой нет.

Хотя и в сумерках идти по «большой воде», нельзя сказать, что совсем приятно, особенно учитывая переменчивость местной погоды. Да и под какой большой катер или кораблик в сумерках можно запросто влететь, переедут и не заметят, здесь их ходит для этого дела вполне достаточно.

Рыбаки.

Транспортники.

Некоторые даже туристов возят.

И правила движения по пустынной, как они считают, ночной реке писаны отнюдь не для них.

Вася набрал по местной «симке» Герману, чтобы встречал.

Но выяснилось, что Герман уже ушел «на базу», в восьми километрах южнее поселка. Там раньше, на высоком, поросшим лесом крутом яру, когда-то располагалось его родовое стойбище, а теперь его сын, Женя, построил на этом месте небольшую рыбацкую «дачу» для туристов и таких, как мы, рыбаков.

Пришлось заводиться и снова подниматься вверх по большой, могучей реке.

Ну да ладно.

Здесь, в принципе, недалеко…

…Когда мы подошли к знакомому берегу, нас там уже встречали.

Сам Герман, с заплетенными в хвост длинными седыми волосами и в глухой рубахе тонкой оленьей кожи, тщательно вышитой каким-то национальным орнаментом и его «работники»: ханты так очень интересно называют рабочих базы и егерей.