Джеф никогда её ни о чём не просил. Он всегда справлялся с любой проблемой сам. И это тоже было странно неприятно, словно он не нуждался в ней. Она видела, как он рад ей, когда они встречаются, но потом его словно охватывало напряжение. Иногда, посреди какой-нибудь интересной болтовни он вдруг замолкал, резко менял тему, начинал делать что-то такое, что раньше они делать не собирались и Николь терялась в догадках, какая ассоциация в разговоре, активизировала его неуловимость.

Иногда, когда он, уставший, засыпал после работы, Николь устраивалась рядом с ним. Проснувшись, она чувствовала его неподвижную напряжённость, смутное подрагивание внутри Джефа, ощущавшееся, если приложить к нему руку. Это было непонятно. Спрашивать Джефа, что с ним, было бесполезно, она в ответ неизменно получала: "всё хорошо", или "всё в порядке" с разными вариациями и огромное количество информации, которая для неё ничего не проясняла. Можно было попробовать спросить маму, но не хотелось. Было просто неприятно, что кто-то станет рассуждать о их с Джефом отношениях, даже мама. Она и Нору спросить об этом не могла: Нора расскажет Стиву. Стив ещё брякнет Джефу, нет!

Дни адвента летели один за одним, наполненные наблюдениями, сомнениями и учёбой для Николь.

Джеф был всё время занят: то переездом, то его загружали чем-то ребята, то он писал статьи или рефераты для Николь, если она не успевала. Ей казалось, что сама жизнь своей каждодневной суетой осторожно растаскивает их с Джефом чуть ли не на разные полюсы Земли. Это тем более тяжело было выдержать после целого, совместно проведённого, месяца в госпитале. Там ни работа, ни люди не отнимали Джефа у неё.

Их обоюдная открытость не исчезла. Если Николь спрашивала Джефа что с ним, он честно описывал своё состояние, погрязая в подробностях: жарко, тяжело дышать, голова как ватная, есть желание чего-нибудь попить, хочется движения. Всё это обозначало только одно – он хотел уйти от ответа. Сохранить что-то в тайне от неё, не признаваться в истинной причине своего напряжения. Случайную подсказку для понимания поведения Джефа она нашла в рассказе Лоры, когда та жаловалась, что иногда Джеф отчитывается, как именно он побрил правую щеку, сколько секунд завязывал галстук или потратил на шнуровку ботинок, на сколько кусочков порезал три картофелины для пюре. Лора сказала, что единственное, что она тогда может сделать – это бросить трубку и перезвонить Майку, чтобы узнать, как в действительности дела у Джефа. И добавила при этом:

– Как ты только его терпишь, этого неуловимого сухаря?

Он ничуть не казался Николь сухарём. Напротив, С ним всегда было интересно. Он был очень мягким в обращении с ней, ласковым и весёлым. Нельзя, правда, сказать, что при этом он позволял делать всё. Нет, кто-кто, а Джеф-то уж точно мог выразить такое неудовольствие одним взглядом, что тут же отпадало желание делать то, что им не поощрялось. Точно так же он умел настоять на том, что, как он считал, должно быть сделано. Обычно это касалось каких-то дел внешнего мира. Но здесь, у них внутри, был словно аквариум нежности. И Николь плавая в нём, чувствовала себя прекрасно, даже при всём своём беспокойстве.

Она не умела с такой чёткостью давать определения своим собственным ощущениям, как умел это Джеф и довольно часто на его вопросы отвечала просто: "не знаю". Проходило немало времени пока Джефу удавалось выяснить, какое внутреннее состояние вызвало ту или иную её реакцию. Но такие же беседы проводить с ним у Николь не получалось. Ей оставалось только наблюдать за ним и довольствоваться теми ответами, которые он ей давал. К счастью, ответы его всегда были откровенны. И Николь, размышляя, приходила к выводу, что сейчас их отношения не имеют продолжения, вернее, просто являются незавершёнными.

То духовное родство, присутствующее между ними, сближало их настолько, что это заставляло её ожидать подтверждения от Джефа, что он чувствует то же, что и она. Он молчал, хотя Николь ясно ощущала движения его души, пусть он ничего о них и не говорил. Её мучила потребность растворения в нём, а это было невозможно при его молчании. Ей уже было недостаточно его поцелуев, мало прикосновений во время массажа или, когда он держал её за руку. Ей хотелось, чтобы он обнял её и не отпускал. В сущности, Николь и сама не знала, чего бы ей хотелось. Это смутное неоформленное томление было на грани переносимости, просто так жизненноважно для неё было, чтобы он стал ещё ближе. Но как только появлялся намёк на такое сближение, Джеф сбегал. Он тут же неуловимо отдалялся, находил для них другие занятия. Николь это нервировало и злило.

Лёжа вечерами без сна на своей узенькой кровати в бывших когда-то уютными, дающих когда-то давно ощущение защищенности, а теперь пустых, стенах, Николь, вспоминая мелочи прошедшего дня и поведение Джефа, снова и снова просматривая их в сознании, приходила к мысли, что с ней что-то не так. Иногда хотелось просто разорвать этот круг, чтобы уничтожать дискомфорт, порождаемый отношением Джефа к ней. Ну, хоть перестать ездить к нему, что ли. Но это было выше её сил. Если она спрашивала его, как он к ней относится, Джеф говорил, что любит её. И она точно знала, что так оно и есть. Что он действительно любит её, что он умрёт ради того, чтобы с ней было всё в порядке. И вместе с тем не могла отделаться от подозрения, что Джеф неуловимо отталкивает её. После госпиталя у них почти не было времени просто посидеть и никуда не торопиться. Николь казалось, что они всё время по-отдельности. Если она приходила из школы усталая, она могла просто лечь и заснуть. Джеф, заваленный какой-то работой, был настолько занят, что у него не было возможности просто поваляться рядом с ней, бездумно нежась в лени.

Даже ритуал массажа он словно включил в расписание дня, выделив для этого определённые часы. Николь вообще казалось, что две недели перед Рождеством он рассчитал поминутно, с невероятной точностью, следуя какому-то своему графику, чтобы нигде не сбиться и ничего не упустить. Случалось, пару раз и так, что он убегал выполнять свои обязательства, оставляя её одну в квартире. Николь не роптала: их отношения достигли того уровня, когда бесполезно дуться друг на друга, просто надо высказывать своё мнение.

У неё было такое чувство, что жизнь несётся с невероятной скоростью, заполненная до отказа всеми этими обязательствами, встречами, лекциями, занятиями, школой, совместными обедами с родителями, необходимыми шахматами и прочей, на её взгляд, совсем неважной и даже глупой суетой. Ей казалось, что её жизнь теряет смысл, Дни мелькают, как кадры на экране и единственное, что давало хоть какую-то надежду – мысль о том, что всё это когда-то закончится. Может быть, потому она и не огорчалась с такой силой, с какой предавалась панике или слезам раньше: в ней жила уверенность: чем быстрее мелькают дни, тем быстрее весна. Восемнадцать лет. Окончание школы. Свобода. Возможность для неё поступить в колледж где-нибудь за границей. Бегство из этого мира, бегство от прежней жизни.

Когда её посетила Нора, чтобы посмотреть новую "берлогу" Джефа, Николь, привычно сервируя кофе, поинтересовалась:

– Ну, как?

Нора засмеялась, глядя на неё.

– Не ожидала. Красиво. Мне нравится. Непривычно только. Кто занимался дизайном?

– В основном Майк, под давлением пожеланий Джефа. Правда, он всегда спрашивал моё мнение.

– Джеф вроде говорил, что ему нельзя доверять? – Нора снова засмеялась. – Джеф с ним столько боролся. Впрочем, он со всеми боролся. Со Стивом, с Хартом, с самим собой. Я тоже раньше всё боролась, мы в этом с Джефом похожи. Правда, я боролась больше с друзьями Стива, чем с собой. Вся жизнь – сплошная борьба.

– А чего боролась-то?

– Я сначала со всеми без разбора боролась: я была жутко воинственная. Знаешь же, как люди смотрят на стюардессу частенько? Не с таким уж великим уважением, как хотелось бы. Меня эта спесь всегда возмущала до глубины души. Летишь, за тобой тут ухаживают: плед, напитки, ланч и на тебе: ты, при этом всем ещё и нос от человека воротишь, который твои же непромокаемые пакеты убирает. Многие считают: раз я плачу свои деньги, имею полное право вести себя как хочу. Ну и что с того, что ты оплачиваешь это внимание? Почему человек больше способен уважать любого чиновника, которому точно так же платит, но получает от него гораздо меньше, чем от стюардессы: ни в каком кабинете уж точно ни пледа, ни улыбки не дождешься! Причём, часто ведь это не только какие-то абстрактные люди, пассажиры, наземники или начальство, а, что самое обидное, твои же коллеги, которые вместе с тобой летают. Я раньше была просто одержима идеей доказать обратное. Странно, как я в своей воинственности вообще не потеряла работу. Было дело, меняла компании пару раз, но не представляю себе, как бы я бросила полёты. Я, как Джу -не могу. Наверное, это внутри что-то такое – привязывает к воздуху и всё, как диагноз. У меня даже что-то вроде теории есть: я просто считаю, что все люди делятся на летающих и нелетающих. Это также, как кто-то может быть математиком, а кто-то – философом: просто мозги по-разному устроены. Я и Стива понять не могла: как это он смог перейти с неба на землю. Не скажу, что это было легко: только я и он сам знает, как ему это далось. Я на себе это прочувствовала, когда ушла из авиации и жила на базе со Стивом. Долго не выдержала, вернулась назад. И потом, когда мальчишки родились, имела возможность проверить ещё, насколько правильно моё решение. Я бы так сказала: для меня это было просто вынужденное наземное существование. Думаю, я поэтому и понимала, как после ВВС Стиву трудно было войти в обычную жизнь. Он тогда куда деть себя не знал. У них у всех и увлечения тогда оформились поэкстремальнее: горные лыжи, ралли, прыжки с парашютом. Лыжи потом у Стива отошли на второй план, а парашют он так и не бросил. Говорит – лыжи опаснее, представь. Ездит иногда в клуб парашютистов, развлекается. Терпеть этого не могу. И все эти сомнительные посиделки… Этим клубным приятелям вечно полная дрянь в голову лезет. Единственный, пожалуй, с кем я не боролась из его друзей, это Джеф. Не знаю, он мне всегда нравился. Может, просто потому, что они дружат с трёх лет и представить их совершенно невозможно по отдельности. А может, потому, что Джеф самый цивилизованный. Всегда ведёт себя прилично, не говорит гадостей и всегда знает, когда надо уйти. С его посещениями я мирилась. Даже когда у него была целая проблема с выпивкой.