Джеф вытянул ноги вперед, откидываясь на сиденье. В духе, в душе, или в теле? Да тут и думать нечего. В теле, конечно. Отошли в прошлое времена, когда загрузка мозга была для него важнее всего на свете. Он тогда готов был всё положить на алтарь своего разума. Сейчас это было смешно. Джеф вздохнул, погружаясь в размышления. Может, пойти на второй этаж, как предлагал вчера Тед? Устроиться там в кресле и спать. Ну, нет. Он не будет прятаться. Если и заснёт, то тут.

Почему на реколлекциях спать хочется? Ведь интересно же! И вопросы прямо из психоанализа. Но, как ни странно, сон слетел с него без остатка, оставив голову прозрачно чистой. Всё так ясно осознавалось, что от этого становилось неуютно в желудке. Эй, святые, где вы! Ну, подскажите, как бороться с этой самой уязвимостью в теле?! Он смотрел на алтарь, удивлённый отсутствием сна, думал. Ему вдруг пришло в голову, что не надо бороться с уязвимостью. Надо осознать и только. Когда осознаёшь присутствие чего-то в себе, ты уже готов принять величину ошибки. Легче контролировать себя. Ну да, легче, как же. Джеф непроизвольно фыркнул. Никогда ему жизнь не облегчало осознание собственных слабостей. Куда-то он не в ту сторону двинул, явно. Или правда, ясность хуже неясности?

Через час все снова собрались и Тед сказал:

– Сегодняшние плоды раздумий – ваши цветы для Святого Духа. Предлагаю завершить наше упражнение молитвой: не морально задерживать вас перед мессой. К ней ведь тоже приготовиться надо. Я вам напоследок предложу молитву, которая мне самому очень нравится:

Господи, дай мне познать то, что стоит знать,

Господи, дай мне возлюбить то, что стоит любить,

Господи, дай мне считать ценным то, что угодно тебе.

Теодор поднял руки, благословляя собрание, перекрестил со словами:

– Идите в мире Христовом. – Он сложил ладони на груди и, взглянув на Джефа, сидящего перед ним, добавил:

– Всё для вящей Славы Божией.

Джеф молча смотрел на него и не шевельнулся. Для вящей славы? Что он хотел сказать?

Теодор улыбнулся и ушёл в ризницу переодеваться. Джеф остался, задумчивый. Для Славы Божией? Это же вроде выражение Игнатия Лойолы, или нет? Просто изречение? Призыв? Молитва? Ёмкое выражение. Не удивительно, что без понимания многие отцы церкви стяжали себе столько врагов. Жаль, что люди не любят изучать и сопоставлять информацию, размышлять над ней и думать сами, а принимают готовые разжёванные истины, пусть неточные, под давлением авторитетов или собственной лени.

На хорах тихо запел органист, пропевая перед мессой псалом. Это неожиданное сожаление о мире заняло Джефа настолько, что он забыл, что хотел уйти. Орган плавил звуки, они таинственно тянулись и тянули за собой взъерошенное сознание. И Джеф остался, хотя собирался на эту воскресную мессу идти вечером, с Николь.

Ладно. Пусть будет две мессы у него сегодня. Вечером предстоятель отец Вильхельм. Даже интересно, что он скажет на проповеди. После мессы он не торопясь поднялся. Спешить было некуда: воскресенье. У него выходной и у Тома выходной.

– Джеф, могу я с тобой поговорить? – Окликнул его Теодор.

Джеф, добравшийся уже до выхода, оглянулся.

Тед догонял его, шагая широкими шагами.

– У меня к тебе просьба. Скоро у нас поклонение мощам святой Терезы Младенца Иисуса и Святого Лика. Это всего один день, мало конечно, но мы всё равно рады такому событию. Дело в том, что потом нужно отправить мощи в следующий пункт паломничества и – некому. Это очень срочно, думаю, придётся лететь самолетом. Может, ты лучше меня продумаешь такое путешествие?

– Для ответа у меня мало исходных данных, – сразу ответил Джеф, внимательно глядя на него.

– Исходными данными я тебя снабжу в избытке, – засмеялся Тед, что совсем не спрятало его озабоченности. – Подожди только.

Они присели тут же, высчитывая, в какой день будет поклонение в храме и когда у Джефа дежурство. Джеф сходил в ризницу, чтобы сделать несколько звонков и вскоре вопрос был решён, а сроки поездки определены. Джефа не беспокоило мнение Николь – он знал его: первый звонок он сделал ей. Нельзя сказать, что такое известие её сильно обрадовало, но она сказала: "раз надо, то поезжай. Я тебя жду".

Вечером, вернувшись после мессы и обеда у Гордонов, один в своей квартире он шагал взад-вперед, засунув руки глубоко в карманы халата. Переворачивал в голове пласты тем для размышлений, подкинутых Теодором. Ну и задал задачку Тед. Любить сознательно весь мир? Разве ж это возможно?

2

Джеф приехал с Николь в храм после ланча. Ему еле удалось уломать её не провожать его в аэропорт – не хотелось, чтобы она возвращалась с вокзала одна, без него. Он привычно сидел (или стоял на коленях?) втиснувшись рядом с Николь на скамье и молча смотрел на алтарь, где отблёскивала золотистыми лучами круглая дарохранительница. Было странно смотреть на эту вещь.

Он честно прочитал все молитвы, которые знал. Потом ещё раз. Николь за всё это время рядом даже не пошевелилась. Потом он просто бездумно смотрел прямо на алтарь, так долго, что ему стало казаться, что весь алтарь со стоящей святыней на нём словно светится, а вокруг него сгустился, клубясь, странный мрак. Эта прозрачная тьма была подвижной, слегка фиолетового оттенка и напоминала своей нереальностью лёгкий туман. Но это была тьма. Словно налёт, напыление на реальность. И она была живой, весомой, колышущейся и вязкой. Она отступала, оставляя ореолом вокруг алтаря светлое пространство, расступалась, вернее, растворялась в его режущей яркости. Джефа охватило странное ощущение: было такое чувство, словно на него смотрит кто-то, огромный, доброжелательный. Смотрит с легкой улыбкой, пристально. И молчит.

И вдруг всё кончилось. Вернулся свет. Вернулись шорохи и шёпот в церкви.

Шевельнулась рядом с Джефом Николь, посмотрела на него. Вопросительно и серьёзно. Значит, Господь дарует конкретного человека, чтобы выразить свою любовь ко мне, так, Тед?

Вскоре брякнул колокольчик, прошёл отец Вильхельм. Встав у алтаря на колени, он постоял некоторое время. Джеф думал, что он просто задумался и молится, но подошёл Теодор и аккуратно окутал плечи отца Вильхельма длинной широкой полосой ткани, украшенной поблёскивающей вышивкой. Отец Вильхельм стоял, склонив голову и в прозрачной тишине было слышно бряканье застёжки. Потом он медленно поднялся, обошёл алтарь, чтобы быть лицом к людям, поднял обеими руками, обернутыми полами накидки, дарохранительницу и перекрестил всех молящихся. И ушёл. И унёс с собой это ощущение.

– Зачем он руки завернул? – Тихо спросил у Николь Джеф.

Николь вздохнула, словно оторвалась от трудного дела, выпрямилась, оглядывая храм и ответила:

– В знак того, что не он, а сам Христос благословляет нас.

– Пойдем перейдем вперед? – Предложил тихонько Джеф, устав стоять на коленях в тесноте.

Да, со скамьями тут явно дело худо обстоит. Ладно, сам Джеф: у него всего лишь рост вкупе с длинными ногами, а что делать тем, масса которых не позволяет пролезть на скамейку, а стеснительность не позволяет пройти вперед, туда, поближе к алтарю? Там ноги есть где поставить, только на колени приходится вставать прямо на пол, а не на деревянную подставку. Там обычно Стив устраивается – ему плевать на стеснительность, лишь бы места было много. Смешно, кстати, Стив тоже стал сюда по воскресеньям ходить. Вспомнил свои католические корни, что ли? Или просто понравилось?

Николь молча поднялась и перешла вслед за ним туда, где ему удобнее.

– Давай вообще здесь всё время сидеть? – Предложила она.

Джеф только кивнул, блаженно расставив ноги и удобно опираясь о колени локтями. Вскоре пришёл Теодор и принёс с собой объёмный рюкзак. Он бережно поставил его на скамью и сел рядом с Джефом. Оглядел их обоих.

– Когда ты едешь? – Спросил он.

– Сейчас, – сказал Джеф.

Показал глазами Теодору на Николь. Тот кивнул, едва заметно. Джеф осторожно взял руку Николь, перебирая её пальцы и чувствуя их холод и поцеловал их. Николь тихо всхлипнула. Рванулась к нему, как только он шевельнулся, прижалась, уткнувшись лицом в его щеку и вся дрожа. Шепнула еле слышно: