Настоятель продолжал:

– Избавь нас Господи от всякого зла, даруй милостиво мир во дни наши, дабы силою милосердия Твоего мы были всегда избавлены от греха и ограждены от всякого смятения, с радостной надеждой ожидая пришествия Спасителя нашего Иисуса Христа.

Все закончили:

– Ибо Твоё есть царство и сила и слава во веки.

На миг молчание воцарилось под ярко освещёнными сводами. Отец Вильхельм стоял, чуть прикрыв глаза и глядя на алтарь. Потом медленно поднял голову и сказал негромко, но так чётко, что в тишине его голос прозвучал ясно. Это было как сообщение:

– Господи Иисусе Христе, Ты сказал апостолам Своим мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам. Не взирая на грехи наши, но на веру Церкви Твоей и по воле Твоей благоволи умирить и объединить её. Ибо Ты живёшь и царствуешь во веки веков.

– Аминь. – Ответили все.

Настоятель протянул руки к собранию:

– Мир Господа нашего да будет всегда с вами!

Он сказал это так радостно, что ему просто хотелось ответить на это его пожелание, с такой же радостью. Желание само оформилось в слова ритуального ответа:

– И со духом твоим.

– Приветствуйте друг друга с миром и любовью.

И Джеф повернулся, протягивая руку Николь. Она с улыбкой обняла его шепнув: "поздравляю!". Том и Марина рядом пожелали мира, и он почувствовал почти блаженство, словно преодолел сразу три ступени на невидимой лестнице. К нему подходили незнакомые люди обнимали его тоже, поздравляли, пожимали ему руку. Джеф, ещё потрясённый, старательно улыбаясь, отвечал. Под куполом поплыли звуки органа и все встали на колени, говоря:

– Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира – помилуй нас

– Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира – помилуй нас

– Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира – даруй нам мир.

Джеф стоял, склонив голову и повторяя вместе со всеми одними губами знакомые слова. Настоятель поднял хостию и чашу, вознося их над алтарём, чтобы хорошо было видно всем. Подержал так миг и сказал:

– Вот Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира, блаженны званые на вечерю Агнца, – и поставил на алтарь. – Первым прошу подойти нашего окрещённого. – И отец Вильхельм поманил Джефа пальцем.

Нервный озноб мгновенно вернулся снова. Джеф опустился возле маленького ограждения, чувствуя коленями холод пола, проникающий сквозь брюки. Дрожащие пальцы нащупали покрытую бархатом поверхность ограждения.

– Тело Христово, – сказал отец Вильхельм, склоняясь к нему.

– Аминь – прошептал он хрипло: снова вдруг исчез голос.

Он хотел было встать и уступить место кому-нибудь другому, но неожиданно ему на плечо твёрдо легла рука Теодора. Джеф поднял глаза на его улыбающееся лицо, покорившийся, дрожащий, вновь не видя ничего вокруг себя. Перед ним вдруг выросла огромная сверкающая чаша, прикасаясь к губам. Его ладонь положили на гладкость поверхности, показывая, что нужно самому взять её. Он не видел, кто это сделал, наверное, тоже Теодор, потому, что рука с плеча исчезла. Джеф глотнул, для чего пришлось наклонить чашу к себе – вина в ней оказалось ничтожно мало, и он испугался: хватит ли после него священникам. Вино, полузабыто, но не сильно обожгло ему глотку, прокатилось небольшим глотком, неожиданно помогая яснее ответить:

– Аминь.

Он поднялся с колен и, качаясь, как пьяный, прошёл на своё место.

Опустился на колени там, прикрыл глаза, сцепив прыгающие пальцы. Когда только эта дрожь пройдет? Вскоре рядом с ним опустилась на колени Николь, уткнувшись лбом в сложенные ладонь к ладони руки.

Он повернул к ней голову, беззастенчиво разглядывая её. Сегодня, здесь, он мог себе это позволить. После столь эмоциональной встряски.

Ему всегда было интересно, о чём она молится?

Она была так сосредоточенна, что даже не ощущала его взгляда. А он поражённый, смотрел на неё, чувствуя себя такой крошечной песчинкой под этой вселенской мощью, таким мизерным и ничтожным, но почему-то до сих пор живым, что сейчас, в этот момент, его это поражало, и думал: и он мог так самонадеянно полагаться на свои силы?! Его изумляла Николь – как она выносит столь огромное давление, не сгибаясь и не устрашаясь? Она говорила, что христианство – тяжёлая ноша, но он сам не замечал: тяжела ли эта ноша для неё? Удивительно, он сейчас видел только то, что эта самая ноша, которая его просто размазала по полу, Николь (всегда!) поднимает настроение. Может ли он выдерживать это с такой же простотой, как она? Одно утешение – теперь он, что называется свой, ему дарована величайшая, просто необъятная милость небес. Помощь.

Как это там его бабушка говорила? Он заимел "блат", возможность обратиться за помощью в первую очередь. Николь повернулась и посмотрела на него. Они одновременно поднялись с колен и сели на скамью: над ними плыл гимн.

– Сядьте, дорогие, – все сразу задвигались: начинался отпуск народа и объявления, над рядами сидений прошелестел шёпот. Настоятель спокойно дождался тишины, наступившей спустя несколько мгновений. – Несколько объявлений. Я вижу, вы уже оживились. Ну ещё бы, да? Расписание рождественских месс вы найдёте на доске объявлений, если кто не видел. У нас на следующее воскресенье намечено венчание Марты и Стефана, если кто-то хочет освятить свои дома, то сейчас самое время пригласить священника в гости. Хочу и сам пригласить желающих в паломничество: оно не отнимет много времени, можете подробности узнать у отца Теодора. Наверное – всё, – он простёр вперед и вверх руки, повернув их ладонями вниз:

– Господь с вами.

Все встали.

– И со духом твоим.

Отец Вильхельм поднял выше правую руку, прижав левую к груди, улыбнулся и с внушительно-медленной торжественностью благословляя всех, сказал:

– Да благословит вас Всемогущий Бог Отец и Сын и Дух Святой.

– Аминь.

– Идите с миром, месса совершилась. – Сообщил настоятель.

– Благодарение Богу.

Спокойный гимн, протекал сквозь душу, неся утешение и смягчая облегчение. Священники поцеловали алтарь обошли его, дружно преклонили перед ним одно колено и, пропустив вперед министрантов, вышли один за одним. Отец Вильхельм, как предстоятель вышел последним. Гимн таял в вышине под потолком и Джеф своей обострённостью услышал из ризницы призыв настоятеля: "Восславим Господа" и священники приглушённым хором ответили: "Благодарение Богу". Потом послышался вопрос Рея: "О, а что тут за вода?" и ответ Теда, явно растерянный – "Вон, смотри, колба со святой водой. Взорвалась просто".

К Джефу всё продолжали подходить люди, пожимали ему руки, обнимали его, поздравляли, некоторые были знакомы: с кем-то он подружился на занятиях Теда, многих не знал вообще.

Психологически измочаленный, он только молчал, улыбаясь, стараясь хоть этой улыбкой не обойти никого. Пришли уже переодетые Рей и Теодор, обнять его. Смеясь и подшучивая над ним, похлопывали по плечам. Не преминули тут же подкусить его по поводу сосредоточенного молчания, насмешив и тем самым вынудив расслабиться, успокоившись. Подошёл и отец Вильхельм, сказал, обнимая его:

– Как дела? Жив?

– Жив, – выдавил Джеф.

Наконец поток поздравителей иссяк, и он рухнул обратно на скамью рядом с Николь.

– Ну, может ты теперь благоволишь принять и моё скромное поздравление? – насмешливо поинтересовалась она.

И поцеловала его, обняв. Потёрлась носом о его щёку, не заботясь о том, видят ли её родители, разговаривающие с настоятелем.

– Что дальше по плану? – Полюбопытствовал Стив, стоя позади и зевая. – Ты к нам? Мы к вам? Или все по домам?

– Какая проза! – Засмеялась Нора. – Эй! Ты не забыл, завтра рождество? Тебя поднимут дети ни свет, ни заря. Поедем домой отсыпаться – нам ещё целый час отсюда добираться.

– Ужин ребята. В кругу семьи. Вы как, с нами? Домой всё равно успеете.

– Нет уж, Джеф. Мы поедем, вспоминая твою залитую счастьем физиономию, – серьёзно сказал Стив.