Заорали так, что заложило в ушах. Стражники прижались к брустверу. Из ведущей в угловую башню дверки появилось четверо парней, тащивших парами по пузатому бочонку с просмолёнными стенками. Толпа на галереи расступилась, давая им проход. Кто-то совсем по-бабьи завизжал, когда в давке его едва не выпихнули в проём между зубцами.

Носильщики остановились, пережидая следующий таранный удар, а затем рванули к месту, под которым расположился древень. Бруствер здесь полностью обвалился, образовав широкую дыру. Огибая навалы камней, молодчики подобрались к самому её краю и швырнули свои бочонки вниз, прямиком на здоровенного, но не отличающегося проворством великана. И сразу подались назад. Мелькнула дубина, монстр нанёс новый удар. Грохнуло. Брызнул град щебня. К счастью парни всё проделали на загляденье слаженно и быстро, так что отделались лишь мелкими ушибами.

Под одобрительные возгласы смельчаки вернулись к держащимся на безопасном расстоянии сослуживцам.

Лесной ужас никак не прореагировал на совершённое над ним надругательство, хотя вся голова и грудь его оказались залиты вязкой жижей, выплеснувшейся из лопнувших от удара бочонков.

— Что за дрянью они его облили? — недоумевал Лопух.

— Огня! — рявкнул властный голос, может и старины Догвиля.

И тут совсем рядом загорелось пламя. Один из лучников догадался поджечь скрученный из пакли бандаж, закреплённый у наконечника стрелы, от принесённого кем-то застеклённого фонаря, перед этим смочив тот маслом из него же. Пламя под дождём шипело и трещало, но не гасло.

— Стреляй! — скомандовал прежний голос.

Приятели затаили дыхание.

Уже немолодой бородатый лучник в соседней с ними промежке отбросил мешающийся капюшон за спину и натянул тетиву лука до самого уха. Вода стекала ручьями по его волосам и подбородку. Стрелок прищурил один глаз. Звонко щёлкнуло. Стрела рыжим росчерком понеслась к древню. Лучник оказался опытным, и ни сбивающий баланса бандаж, ни размокшая тетива не смазали его выстрела. Стрела угодила великану точно в ту часть башки, что можно было назвать его рожей. В одно мгновение монстр вспыхнул исполинским факелом. Полумрак сменился малиновым заревом. Сгрудившийся у промежек народ обдало волной жара. Горящее масло было штукой дорогостоящей, но зато его пламени не могла загасить никакая вода!

Громила разом ослеп. Его зашатало и повело от Стены. Кривые лапы выронили дубину. Великан принялись неуклюже колотить по пылающей башке, пытаясь сбить огонь. Но куда там.

Воздух сотряс трубный вой. Вибрирующий и надсадный.

Никто из стражников до этого даже не предполагал, что древни могут так голосить. Считалось, они немы и вовсе нечувствительны к боли. А тут припекло, и заверещал!

Солдаты на стенах отозвались победным ором.

Древесный монстр не переставал противно визжать. Огонь вперемешку с чадящим дымом окутали его густым облаком, очевидно, причиняя жуткие мучения.

Лопух ликовал вместе со всеми. Рядом что-то говорил Юлиан, которому отдавили все ноги. Стражники на галереи Стены и в крепости осыпали древня насмешливыми выкриками. А тот косолапо топтался на одном месте, и всё визжал, и визжал. Но постепенно движения его замедлялись. Трубный вой сменился глухим бормотанием. Прошло ещё немного времени, и несуразное тулово древня грузно осело в грязь бесформенной кучей. Огонь, пусть притушенный ливнем, не унимался, пожирая великана.

— Готов сучклявый! — орал Лопух. — Наша взяла! Ура!

— Ура! — подхватывал Хряк. — Ура!

И вот уже весь вымокший до нитки гарнизон разразились громогласным: Ура! Ура! Ура! Они, что есть мочи, хлопали друг друга по плечам и потрясали сжатыми кулаками. Бородатому лучнику досталась особая порция похвалы, а также медвежьих объятий. Поверженный громила догорал у Стены. С ним было кончено, и про него все забыли.

Но когда протянувшуюся с небес до земли серую водяную завесу вновь прорезал нестерпимо высокий визг, веселье пришлось свернуть. Все вновь бросились к промежкам. Увиденное потрясло и сперва даже парализовало их мысли.

Древень, ранее не отличимый от кучи тлеющего валежника, медленно поднимался с земли. Покрытые корою лапы опирались на подобранную дубину как на крюку. Закопчённый до черноты торс великана при каждом движении натужно скрипел, будто стоная; огненное омовение не прошло для него совсем уж бесследно.

Не веря своим глазам, они смотрели на восстающего из адского пламени монстра. Последние звуки веселья сошли на нет, теперь лишь шелест дождя нарушал повисшее на стенах молчание.

Грянул особо устрашающий раскат грома. И одновременно с ним древень резко распрямился, вскинув вверх лапы. Брошенная им дубина взмыла точно лёгкая тростинка. Кувыркаясь в воздухе, громадный молот ударил по брустверу галереи, размозжив каменную кладку на тысячу осколков. Отскочив, бревно перелетело через Стену, и рухнуло уже по другую её сторону.

И тогда всё смешалось. Отчаянные крики. Выпученные глаза. Бесполезные, никем не выполняемые приказы… У прохода в угловую башню столпотворение… Несут на руках окровавленные тела… Нескончаемая ругань, стоны, рвущий горло кашель…

Дождь вскоре утих, излив себя до капли. Тот раскат стал прощальным. Воздух наполнился испарениями, оседающими на камнях крепости холодным туманом. Солнце выглянуло на миг и сразу скрылось, не желая подарить продрогшей земле ни лучика лишнего тепла.

Древень сумел уйти. Продолжая местами гореть, в клубах дыма он нетвёрдой походкой побрёл от Стены. Где-то там, вдали пустошей находился его дом. Великан уходил, и его никто не преследовал. Их никогда не преследовали, ни прежде, ни теперь.

Вечером в местной таверне «У доброго мельника», или на общенародном — в «Берлоге», под тусклым светом подвешенных у потолка на старом тележном колесе свечей за дальним угловым столом сидели трое. Среди запаха жареной рыбы, ползущего в общий зал с кухни, завсегдатаи из городских наперебой обсуждали события минувшего дня. Нападение великана на Стену и потери среди солдат гарнизона обеспечили тему для пересудов на многие месяцы вперёд. Но за этим столом взятые закуски стояли почти нетронутыми, лишь раз за разом наполнялись пузатые деревянные кружки. Текла невесёлая беседа с долгими паузами.

— Ну и? — спросил Лопух, отталкивая тарелку с опротивевшими соленьями и придвигая ближе кувшин с пивом.

— Да я сразу понял, что дело дрянь. Когда очухался после удара, стал искать его… Кругом все орут, ничего не разобрать. Кто сам поднялся, других подняли. А кто-то так и остался лежать.

Хряк уставился в засаленную от времени столешницу, глаза его мокро блестели. Чуть помедлив, он поднял кружку и приложился к ней. Утёр рот тыльной стороной ладони.

— Бегал, хватал всех подряд, вглядывался в лица, да всё не те. Потом догадался вниз спуститься. Двоих ведь со Стены сбросило. Там и нашёл его… как раз возле той дубины он лежал. Только что уж. Руки-ноги вывернуты, как у живого никогда не получится. А глаза открыты и такие спокойные.

Оглушительная болтовня в «Берлоге», слышался даже смех. Хряк не обращал внимания. Казалось, сейчас он не замечал ничего, кроме своей кружки, да и её держал лишь бы чем-то занять руки.

— Одним словом, нет больше Серхо, вот и всё.

— Кого? — не понял Лопух.

— Ворчуна не стало, говорю! — взвился вдруг Хряк. — Звали его так — Серхо. Ясно?! А мы всё: Ворчун, Ворчун, как собаку… Сами мы собаки! А он таким человеком был… Я с ним с самого начала, как только пришёл сюда сопливым юнцом. Он уже давно служил, ну и меня, бездаря, стал уму-разуму помаленьку учить. Как отец родной за меня вступался. Понял? Как отец!.. А ты «кого?». Эх…

Хряк хотел снова приложиться к кружке, но та опустела. Тогда он с досадой двинул ею о столешницу и поднялся.

— Столько всякой дряни кругом было, а подставился именно он.

— Хряк, ты бы успокоился. Ничего ведь не изменишь. И не один он погиб, — молчавший до того Юлиан тоже разгорячился. На его лбу пролегла ободранная ссадина — маленький подарочек от бродячего дерева, а верее, от своих же сослуживцев. — Вор…, то есть Серхо, был солдатом. Хорошим солдатом и хорошим другом. И он знал, что на службе, тем более здесь, на границе, всякое может случиться. Не всем повезло отделаться шишками. Ворчуну, то есть Серхо, ему как раз… Судьба значит такая. Может, в следующий раз не повезёт уже кому-то из нас.