Но мое хорошее настроение стремительно грохается оземь, когда отец сообщает, что на дне рождения Валерии будет Рита и вся ее родня: все-таки Агеевы наши самые близкие друзья семьи, а у Лерки юбилей, и мероприятие будет с шиком. А это значит, меня снова попытаются скрутить в бараний рог, доказывая, что в моем возрасте все приличные мужчины давно обзавелись семьей. И если раньше Рита сама открещивалась от сводничества, то теперь, когда и она переметнулась во вражеский лагерь, меня тупо возьмут измором.

В общем, в свою холостяцкую крепость я возвращаюсь прибитый этой новостью и весь в тяжких раздумьях, как бы избежать печальной участи. Нет, можно, конечно, плюнуть на всех и упереться рогом, но что я от этого выиграю? Испорчу настроение матери? Нарвусь на очередной вал родительского осуждения? И в итоге каждый все равно останется при своем мнении, а зная свою мать, нисколько не удивлюсь, если у нее взыграет желание уже из принципа побороть мое сопротивление. Она считает, что раз успешно выдала замуж двоих дочерей, то с сыном будет ее лебединая песня и ювелирная работа.

И словно в подтверждение моим мрачным прогнозам, приходит сообщение от Риты: я так хотела тебя увидеть, но ты занят… я приглашена на ДР твоей сестры… мы должный пойти туда вместе, ты же знаешь, как это порадует родителей…

Ей даже в голову не приходит, что я могу быть не свободен. Или, как вариант, меня сдали с потрохами свои же.

Эх, вот если бы…

Я пытаюсь отмахнуться от этой мысли, но чем яростнее отбиваюсь, тем притягательнее она кажется.

Блин, а почему бы и не… да?!

По фигу, что на часах уже четверть первого ночи, я нахожу номер телефона «Верочки» — пришлось взять его еще в прошлом году, и я честно не помню для чего, но наверняка повод был веский. Надеюсь, она все еще на нем. Позвонить или написать? Меня передергивает от одного воспоминания о ее интонации, поэтому быстро набираю сообщение: «Это Марик — чувак, которому ты провела безоперационную стерилизацию.

Ты мне должна за то, что я тебя выручил. В субботу День рождения моей сестры, будешь прикидываться моей девушкой».

Вот так, сухо и четко, все по полочкам. Ну не наведет же она на меня порчу через волны мобильных сетей? И не просочится, как Садако[1], через разговорные динамики?

Ответ я получаю через пять минут, и еще столько же настраиваюсь, чтобы его прочесть.

Интересно, а словами она так же умеет лишать мужчину достоинства? Может, ну эту затею? Найду симпатичную дуру из эскорта, выдам за любовь всей жизни, скажу, что уже придумал имена нашим детям и даже у моей матери не найдется аргументов против.

Я продолжаю смотреть на экран, мысленно проигрывая запасной вариант. И он ни хрена мне не нравится, потому что все эти эскортницы на одно лицо и скудными умственными способностями. Мне ли не знать. Стоит ей открыть рот — и все поймут, что я приволок в дом не девушку с томиком повестей Тургеньева, а деваху, занимающуюся узаконенной проституцией. И вот тогда меня точно женят на Рите до того, как я успею сказать «не согласен».

А «Верочка», хоть и ведьма, умная, и взгляд у нее такой… осмысленный.

В сообщении всего одно слово. Даже не слово, а две буквы: «Ок».

И я снова проверяю, на месте ли мои «камни».

[1] Садако — главный антагонист серии романов и фильмов «Звонок» (японской версии)

— Ты ведь придешь со своим молодым человеком? — спрашивает мама, пока я выкладываю из банки домашнее малиновое варенье. — Приедет тетя Тамара, она же так далеко живет и так редко приезжает…

— Мам, у Марика очень серьезная работа, и он очень занят, — с лицом невозмутимого удава, говорю я. Меня, конечно, мучает совесть, что я вот так вру самому близкому мне человеку, но это для общего блага: она перестанет тратить время на сватовство, а я перестану дергаться каждый раз, когда прихожу на семейный ужин. — Не уверена, что он выкроит минутку.

— Верочка, перестань облизывать ложку.

Я виновато пожимаю плечами, но, стоит матери отвернуться, снова зачерпываю горку ароматного варенья и одним махом отправляю ее в рот.

— Верочка, ты знаешь, как я тебя люблю и как мы с папой хотим, чтобы ты встретила достойного мужчину. — Мама отодвигает банку на другой край стола, а я с тоской продолжаю облизывать уже почти стерильно чистую ложку. А ведь я догадывалась, что одного выхода в свет с Мариком будет недостаточно. — Но, знаешь, доченька, если мужчина не может найти час времени, чтобы познакомиться с родственниками женщины, которую позвал замуж…

— Хорошо, мамочка, — я отвоевываю назад банку с малиной, но на этот раз, совсем как медведь, прижимаю ее к груди. — Я уверена, что Марик не сможет мне отказать. Ведь для него это тоже важно.

Остаток дня вечера, даже вернувшись домой, я провожу в компании грандиозных планов, как заставить Бабника еще раз мне подыграть. Жаль, что это почти нереально, потому что я до сих пор впадаю в громкий хохот, стоит вспомнить выражение лица, с которым он садился в лифт. И как потом нервной походкой садился в «Порше». Да, Вера, пережала ты, пережала. А ведь Наташа говорит, что с мужчинами надо помягче, а то они хрупкие, беспомощные, надавила лишнего — и все, сложился, как карточный домик.

Но удача явно на моей стороне, потому что Марик сам появляется на горизонте, причем с аналогичным предложением! Так что, господин Червинский, теперь ты снова будешь у меня в долгу. И главное — получается, это не я его упрашиваю, а он без меня никак. Но, конечно, Марику об этом знать совсем нее обязательно. Лучший способ манипулировать мужчиной — внушить ему чувство долга, желательно, сущей безделицей.

Марик пишет в пятницу днем: прямо огромную простыню текста, который мне совершенно лень читать, потому что мы с Клейманом целый день морочились со скандальными клиентами, и я перечитала столько законов и подзаконных актов, что банально не способна воспринимать информацию из текста. Поэтому удаляю сообщение, и сама набираю этого балбеса.

— Что за детский сад, господин Червинский? — спрашиваю я, когда он отвечает на звонок.

— Я все написал, — как-то нервно отзывается Марик.

— А я все удалила.

Рычит чего-то.

Долго рычит, я успеваю сделать пару глотков капучино, стащить туфли и заложить ноги на стол. Антон уехал полчаса назад, а у меня законное время перерыва перед тем, как закончить оформление документов.

— Я заеду в шесть, — перестав издавать странные возмущенные звуки, говорит Марик.

— Зачем?

— Нужно купить платье. На Дне рождения моей сестры очень строгий дрескод.

— У меня есть подходящие платья, — фыркаю я.

— Ты не понимаешь…

— Нет, Марик, это ты не понимаешь. — Откидываюсь на спинку удобного кресла и прикрываю глаза. Мысленно проверяя свой гардероб, останавливаюсь на голубом платье «в пол». Надевала его всего пару раз. Может, оно и не стоит стотыщь миллионов, но ведь и ценник давно оторван. — Я не буду играть с тобой в «Красотку».

— А я не хочу прийти на праздник под руку с Молью в школьной форме, — снова рычит Марик.

Какой примитив, ну в самом деле. И какая беспросветная пошлятина.

— В котором часу начало смотрин?

— Я заеду за тобой в шесть.

Я снова говорю «Ок» и выключаюсь. Значит, в шесть и начну собираться.

Школьную форму, говорите, господин Червинский? Ну-ну.

Отставить голубое платье, Верочка.

Мне всегда «нравились» вот такие моменты в книгах и фильмах: герой берет героиню за руку, тащит ее в дорогой магазин и с барского плеча скидывает в руки консультантам с видом: «Сделайте с вот этим что-нибудь, за что я плачу такие деньги?!» И пока из Серой мыши делают Первую красавицу королевства, он, как важный индюк, сидит на диване и листает — минуточку! — женский журнал. То есть бессмысленные картинки, не несущие никакой информационной ценности и мозговой нагрузки в этот момент куда привлекательнее, чем, например, возможность заглянуть в примерочную и проверить, все ли в порядке у девушки с фигурой. Как вариант. Ну раз он тратит огромные деньги на то, чтобы избавиться от Гадкого утенка, то явно самый первый, кого должно волновать и состояние груди, и отсутствие целлюлита.