Сильвер наблюдал, что будет дальше.

Официант принес поднос с бутылкой самого дорогого коньяка; и четыре широких хрустальных бокала из резервного фонда, приберегаемого для самых особых случаев. Типчик небрежно сунул официанту еще одну купюру, и тоже – крупную. Официант ушел, оставив поднос и полотенце.

Странный посетитель зацепил взглядом один из бокалов, схватил его и долго протирал, пробуя хрусталь глазом на свет. Потом – повесил полотенце на предплечье, взял поднос и направился к Сильверу.

Сильвер негромко кашлянул. Громилы напряглись. Тот, что сидел ближе всех, встал и шагнул вперед, чуть-чуть отодвинув полу куртки, – так, чтобы была видна рукоять пистолета.

Месье Жан остановился и склонил голову, адресуясь непосредственно к главному.

– Кто ты? – спросил Сильвер.

– Человек, которого завораживают сила и власть, – был ответ, и Сильверу он понравился.

Снова раздался негромкий кашель; «ребята» были вышколены так, что слов не требовалось, но телепатией пока не овладели.

Второй громила забрал из рук вора поднос, первый – быстро охлопал субтильное телосложение пришельца и квалифицированно заключил.

– Чистый!

– Что надо? – спросил Сильвер.

Месье Жан вернул себе поднос и снова поклонился.

– Разрешите, в знак моего глубокого уважения и искреннего восхищения, преподнести вам этот скромный дар.

Сильвер прикрыл веки; месье Жан поставил поднос на стол, ловко открыл бутылку и плеснул коньяк в бокал. Вор зажмурил глаза и провел бокалом перед носом; выражение блаженства на его лице сменилось гримасой отвращения.

– Фу-у! Что за пойло? Прошу прощения, этот напиток вас недостоин. Собственно, он недостоин называться напитком.

Сильвер нахмурился.

– Это – мой ресторан, – медленно сказал он. – Хочешь сказать, здесь обманывают клиентов?

Стулья под громилами пришли в движение, громко царапая ножками пол. На побледневшей физиономии вора отразился неподдельный ужас.

– Ну что вы? – затараторил месье Жан. – Как можно! У меня и в мыслях не было! А если и обманывают, то только таких ничтожных, как я. И поделом! Позвольте мне загладить свою вину.

Вор посмотрел на пепельницу с окурками, покачал головой и поставил ее на поднос. Затем – протиснулся между первым громилой и столом, подошел ко второму. Двинул рукой – и пустой стакан из-под пива тоже оказался на подносе. После чего – подошел к Сильверу, стал на колено, снял полотенце с руки и обмахнул им ботинки хозяина.

Это выглядело забавно. Сильвер даже коротко хохотнул; в тот момент, когда странный типчик протирал пустой ботинок; протез: напоминание о девяностых, как и черные кожаные куртки.

Месье Жан обогнул стол, напоследок неловко зацепив третьего громилу; подхватил поднос и накрыл полотенцем.

– Покорнейше прошу прощения, – жалобно проблеял вор и удалился.

– Комик! – сказал первый громила. – Выставить его?

– Он заплатил за коньяк, – рассудил Сильвер. – Пусть еще что-нибудь закажет. Это – бизнес.

Громила наморщил лоб; так, словно только что получил самый ценный в своей жизни совет и пытался запомнить каждую букву.

Тем временем месье Жан подошел к бару, выставил на стойку бутылку, бокалы, грязную пепельницу и пустой пивной стакан. Полотенце интригующе лежало на подносе.

Вор оглянулся, поклонился Сильверу; знал, что каждое его движение не остается без внимания. Потом – взял поднос и снова направился к столу.

На этот раз он не стал дожидаться процедуры обыска; застыл в двух шагах и пошевелил над подносом пальцами, будто что-то солил.

– И все же – у меня есть дары, достойные вас!

Теперь – никакого блеянья; голос звучал уверенно. Вор сдернул полотенце и поставил поднос на стол.

На подносе лежали: мобильный, выкидной нож и пистолет.

Первый громила хлопнул себя по груди, второй – по карману джинсов, третий – запустил руку сзади за пояс. Три пары глаз смотрели на месье Жана: то округлялись от удивления, то – суживались от злобы. Недостающие предметы экипировки были моментально разобраны.

Четвертая пара глаз, желтых с черными точками по краям радужки, оставалась неподвижной. Сильвер мягко положил ладони на стол.

– Впечатляет. Давай еще раз. Ты кто?

– Моя визитка – в вашем бумажнике, – ответил вор.

Сильвер – обеими руками – выстучал на столешнице быструю мелодию. Полез во внутренний карман пиджака, растянутого на локтях и спине. Достал старый истрепанный бумажник, открыл. Из бумажника извлек игральную карту – джокера. Под картинкой пляшущего человечка в дурацком колпаке была надпись, сделанная гелевой ручкой.

– Месье Жан, – прищурившись, прочитал Сильвер.

– К вашим услугам, – поклонился вор.

– Почему такое дурацкое имя?

– Я бы хотел назваться Сильвером. Но это имя было уже занято. Вами, мой господин! – последовал еще один поклон; достаточно глубокий для почтительного, но недостаточно – для подобострастного.

И Сильвер это видел. Громилы ловили каждое его движение, хотя бы мизинца; ждали сигнала, чтобы превратить вертлявого человечка в бессмысленный набор переломанных костей, удерживаемых лишь чесучовой парой, но сигнала не было. Сильвер, по обыкновению, медлил.

– У тебя – ловкие руки, – наконец сказал он.

– Спасибо! – верхняя губа вора взметнулась вверх, обнажив крупные белые зубы. Завитые кончики нафабренных усиков устремились к черным юрким глазам, словно норовили их выколоть. – Мама знала об этом, еще когда я был у нее в утробе.

Сильвер перешел к делу.

– Чего ты хочешь?

– Пять минут вашего драгоценного времени.

Сильвер посмотрел на тарелку: закуски было достаточно. Сильвер потянулся к запотевшему графинчику. Налил рюмочку. И – показал вору на стул. Напротив себя. Не рядом.

Марина перевернула документ и еще раз провела по нему руками; пусть рассыпавшиеся фрагменты получше приклеятся к основе.

– Что это? – спросил Митя.

– Письмо Суворочки.

Корень слова показался Мите знакомым; но суффикс звучал слишком уж игриво. Марина не спешила с пояснениями, поэтому пришлось спросить.

– Суворочка? Кто это?

– Наталья Александровна Суворова, дочь великого полководца. Однажды он сказал: «Смерть моя – для Отечества. Жизнь моя – для Наташи».

– Папина дочка? – уточнил Митя не без сарказма.

Марина оставалась серьезной; видимо, не замечала в выражении «папина дочка» того же подтекста, что и в «маменькином сынке». А, может, в «папиной дочке» его и не было. По крайней мере, в той степени, в которой он содержался в «маменькином сынке».

– Она пишет… Не знаю, кому. Судя по обращению «ма шер», женщине. В письме она рассказывает о последних днях жизни своего мужа. Он сильно мучился перед смертью, – Марина замолчала.

– Бедняга! – наугад отреагировал Митя.

– А мне его совсем не жалко. Заслужил!

Категоричный тон Марины поверг Митю в замешательство.

– Почему?

Марина перестала оглаживать документ, подняла голову.

– Ты не знаешь, кем был ее муж? – Марина смотрела в упор. С едва скрываемой злостью.

– Откуда? – смешался Митя.

– Действительно, откуда? Ведь у тебя отец – самый известный историк, занимавшийся той эпохой.

– Полегче, сестренка! Отец жил с тобой. Для меня он был «воскресным папой».

Марина смягчилась и снизошла до серости брата.

– Ее муж – Николай Зубов. Убийца Павла Первого. Тот самый, который ударил императора золотой табакеркой в висок.

– Павел Первый? – знакомое имя из учебника истории. Короткая глава на пару страниц. Митя не помнил ни единого факта, но хорошо запомнил снисходительную интонацию. – Он ведь был сумасшедшим?

Лучше бы он этого не говорил.

– Только необразованный человек может так считать! – вспылила Марина. – Он был выдающимся государственным деятелем! Настоящим рыцарем! – Марина увидела раскаяние в Митиных глазах и понизила голос. – Вообще-то, он был Великим Магистром Мальтийского ордена.