– Ничуть! – отозвался из соседней комнаты отец. – Все, что с тобой происходит, – это часть истории!
Да, он – опытный противник, но Марина не собиралась сдаваться без боя. Следующий выпад – преувеличение, и оно наверняка заставит отца возмутиться. Раскрыться.
– Ну, разумеется. Я ведь – такая важная персона!
Отец парировал легко.
– Люди, которые жили за тысячу лет до тебя, тоже так считали. А теперь – ты изучаешь их жизнь, – отец немного покряхтел; он не терпел неточностей – ни в мыслях, ни в формулировках. – Или правильнее было бы сказать – изучаешь их жизни?
Уловка. Вот – ключевое слово. Отсюда и надо начать новую атаку.
– Однажды я попалась на эту уловку. И пошла по твоим стопам.
– Ты жалеешь об этом?
Грозный выпад отца. Он прицепился к слову. Надо грубо отбивать.
– Нет! – и тут же – в контратаку. Теснить его, теснить маленькими шажками. – Но мир изменился. Сейчас гораздо важнее физика, химия. Что там еще? Информационные технологии?
Ну? Дело за тобой! Отец, как всегда (а вот тут этот оборот был уместен), ответил неожиданно.
– Да! Ты права! Но они тоже когда-нибудь станут частью истории. История – вот наука, которая дает ответы на все вопросы.
Загнал в угол, и кончик шпаги – перед ее лицом. Потянуть время.
– На все?
– По крайней мере, на самые важные.
Укол. Надо признать. Тем более, что он прав.
– Один-ноль! Сейчас только девять утра, а ты уже – ведешь в счете. Не знаю, как, но ты опять меня убедил. Для этого нужен особый талант!
– Отцовский!
Отец милосерден. Он опустил шпагу и сделал шаг назад. Марина рассмеялась.
– Ты – хитрец! Ты – самый настоящий хитрец!
Марина уже натянула джинсы и футболку, подошла к двери отцовской комнаты и хотела постучать, но… Дверь была открыта.
В глубине комнаты Марина увидела зеркало, завешенное кисеей, письменный стол, и на столе – фотографию с нижним левым углом, опоясанным черной лентой.
На нее глядел отец. Улыбчивый человек в очках, с бородкой и с усиками, в клетчатой шляпе с мягкими круглыми полями. Сергей Николаевич Поляков.
Марина застыла на пороге.
– Отец! Прости! Я никак не могу привыкнуть, что тебя больше… – Марина осеклась. Слово «нет» произнести не могла.
Отца убили пять дней назад. Она успела его похоронить, но смириться с тем, что он умер, – еще не успела.
Телефонный звонок разорвал тишину. Марина посмотрела на аппарат: большой, из черного эбонита.
В квартире все было несовременным. Проще сказать – старым. И паркет, и лепнина на потолке, и бронзовая люстра с хрустальными подвесками, и книжные шкафы из вишневого дерева. Ну, а как могло быть по-другому, если у тебя отец – историк, и сама ты – историк, и окна квартиры выходят на Марсово поле?
Черный массивный телефон с поворотным диском смотрелся на фоне мебели настоящим «новоделом». И внутри него бился молоточек, передавая биение в треснутые колокольчики. Марина подошла к аппарату.
– Да?
На том конце обозначилось хриплое дыхание; уже не в первый раз.
– Алло! Я вас слушаю! – сказала Марина, понимая, что это напрасно. Ответа не последует. Его и не было. Опять – то же самое дыхание.
– Перестаньте молчать! Кто вы такой? Что вам нужно?
Дыхание.
В трехстах метрах от нее, в таксофоне, стоял черноволосый и прижимал к уху трубку.
– Не смейте мне больше звонить! – закричала Марина и бросила трубку на рычаги.
Эбонит с легкостью выдержал удар.
3
Было темно. По залу скользнула черная тень; еле заметное движение, не вызвавшее ни малейшего звука. Потом – щелчок! Под потолком лампы дневного света, разражаясь ленивыми вспышками, приноравливались к работе. Потом – стал свет.
Виктор еще раз оглядел помещение и убрал пистолет в поясную кобуру. Можно начинать. Виктор махнул рукой. Послышалось легкое жужжание электрического моторчика, и в зал въехал Валентин.
– Ух ты! – Некоторое время Валентин перемещал рычажок управления инвалидным креслом во всех направлениях; осматривался. Все – на месте. Череда производительных серверов, несколько огромных экранов на стенах, и – ни одного окна. Валентин взъерошил светлые волосы, которые, несмотря на молодой возраст их обладателя, уже начали редеть на затылке, и повторил. – Ух ты!
– Приступай! – сказал Виктор и снова махнул рукой.
Виктору было около сорока, или слегка за сорок, – сразу и не определишь. Морщины стекали со лба на подбородок в симметрически-верном порядке, и нельзя было сказать, что они означали: угрозу или усмешку. Но только не бездействие. И это подтверждали его движения: математически выверенные, без единого признака избыточности.
Затем в зал вошла Анна, женщина лет пятидесяти, с короткой седой стрижкой и пронзительными глазами. Виктор приветствовал ее легким полупоклоном.
Следом появился Ким, молчаливый кореец. Обвел глазами зал и стал в углу.
Последним возник странный тип; он словно только что прибыл прямиком из «Одесских рассказов» Бабеля; чесучовая пара, канотье, галстук-шнурок, нафабренные усики и двуцветные ботинки. Промурлыкал, преувеличенно грассируя.
– Бонжур, мон шер ами!
Виктор нахмурился и отвернулся.
– Анна! Осмотри медпункт!
Анна, повинуясь указанию Виктора, скрылась в небольшом помещении, смежном с общим залом. Виктор показал в противоположном направлении.
– Ким! Мастерская – там!
Кореец ушел.
Странный тип поцыкал зубом, одобрительно покачал головой и воскликнул, ударяя на последнем слоге.
– О! КофЕ-машИн!
Развязной походочкой «одессит» подошел к кофе-машине, склонился над ложечками, лежащими в ряд, и хищно ухмыльнулся, даже не пытаясь скрыть сорочий интерес к блестящим предметам. Узкая кисть легким пульсирующим движением захватила добычу.
– Все ложечки посчитаны, – предупредил Виктор.
Странный тип изобразил на подвижном лице легкое изумление; раскрыл ладонь; ложечки не было. Неведомым образом она возникла в другом кулаке; правда, «одессит» усиленно на него дул, но едва ли секрет фокуса заключался именно в этом.
Виктор еле заметно улыбнулся. Странный тип церемонно раскланялся, будто бы сорвал невиданный аподисмент; налил кофе, решительно отодвинул сахарницу и щедро насыпал в чашку соль и перец. Размешал и взял чашку, держа мизинец на отлете.
– Как тебя сейчас зовут? – спросил Виктор.
– Месье Жан, – странный тип отхлебнул кофе и зажмурился от удовольствия.
– Подходящее имя для Санкт-Петербурга. Учитывая, что мы в двадцать первом веке.
– Мамочка слишком строгая, – притворно обиделся месье Жан. – Это не имя. Творческий псевдоним.
– Мне он кажется неуместным.
– Вот как! А кореец в Санкт-Петербурге кажется тебе уместным?
– Видимо, ты не слышал группу «Кино».
– Есть такая группа?
– Была.
– Потому и не слышал. А в чем дело?
– Ее лидер, Виктор Цой, тоже был корейцем.
– Ну и что?
– Ты вообще следишь за ходом моей мысли?
– Будто мне своих не хватает, – странный тип ретировался в угол и оттуда возвестил. – Меня зовут месье Жан.
Спорить было бесполезно. Виктор обернулся к компьютерам. Серверы уже загрузились; на больших экранах появилась одна и та же заставка.
– Валентин?
– Все работает!
В зал одновременно вышли Анна и Ким.
– Ким? Анна?
– В порядке, – ответила Анна.
Ким ограничился кивком.
Виктор взглянул на часы.
– Будьте готовы! Он скоро придет.
4
Митя приехал в Питер впервые. Поздним вечером сел на поезд в Москве, а ранним утром – уже был в Городе.
Московский вокзал большого впечатления не произвел, но Митя на это и не рассчитывал; поэтому поспешил выйти на Невский проспект и увидеть… Что?
В глубине души Митя надеялся, что – сразу все! Стоит только выйти на Невский, и Город раскроется перед ним, как чудесная шкатулка, полная драгоценных секретов; вот Петропавловская крепость, а вот – Зимний Дворец, чуть левее – Исаакиевский собор, стоит бок о бок с Казанским, а между ними – курсирует на вздыбленном жеребце Медный Всадник. Где-то в этой перепутанной географии присутствовали улица Зодчего Росси и Аничков мост, но Митя пока не решил, в какую именно часть мысленной картинки их поместить.
