На деле, конечно, ничего подобного не случилось. Единственное, что он увидел, была толпа, скопившаяся на пересечении Невского и Лиговского проспектов; загорелся зеленый сигнал, и люди потянулись к станции метро «Площадь Восстания». А Мите – хотелось застыть на месте и что-то почувствовать. Ведь когда человек в шестнадцать лет впервые в жизни приезжает в Питер, он обязательно должен что-то такое почувствовать. И он почувствовал.

Пыльный и в то же время – сырой ветер, хлестнувший по левой щеке. Ветер прилетел оттуда, с линейной перспективы Невского проспекта, и Митя улыбнулся ему, как новому, но очень милому знакомцу.

Путь до Марсова поля Митя решил проделать пешком. В самом деле, не спускаться же в метро; тем более, что московское – лучше. Наверняка. Тут и спорить не о чем. А вот сам Город…

Он манил. Разворачивал улицы, зазывал перекрестками, укладывал под ноги мостики, теснил витыми оградами набережных и не давал остановиться, все гнал и гнал вперед; невозможно было сказать себе: вот, дойду до угла того дома и немного постою; Город коварно сдвигал вплотную фасады домов; они различались по стилю, цвету и количеству этажей, казались перетасованными безо всякого порядка, но вместе – рождали ощущение величественной музыки; патетичной и даже несколько пафосной, при этом – удивительно стройной и быстрой. Да, Город имел свою музыку; и Митя, давно и тщетно пытавшийся найти хоть какую-то мелодию в архитектурной какофонии Москвы, сразу ее уловил.

Маршрут он проложил на смартфоне еще в поезде, поэтому шел быстро, насколько позволяла длина шага; с учетом роста в сто девяносто пять сантиметров она была немаленькой. И все же – иногда хотелось остановиться, посмотреть, быть может, даже о чем-то задуматься, хотя человеку в шестнадцать лет это менее всего свойственно.

Митя не мог сказать, что Город в один миг стал для него родным; наверное, потому, что Город сам не набивался ни в родственники, ни в друзья; но он выглядел грандиозно и одновременно – уютно; так, словно ты попал в старинную квартиру великого человека, где хочется остаться, несмотря на острое ощущение собственной чужеродности и ничтожности. Сгодилось бы и банальное определение «город-музей», но только в музее нет жизни. Город не очаровал и не пленил Митю; влюбил в себя насильно.

В девять пятнадцать Митя дошел до Марсова поля; в этом и мерцающая точка на экране смартфона, и табличка на стене дома были единодушны. Митя достал из сумки, висевшей на плече, письмо и еще раз проверил адрес. Все правильно. Это здесь.

Тяжко хлопнула высокая, почти до потолка, дверь; гулкое эхо долетело до нижнего этажа парадного и вернулось, дробясь на широких ступенях.

Марина дважды с хрустом повернула ключ в замке, в очередной раз подумав, что если замок – вдвое старше, чем она сама, то это все-таки перебор. Но и менять его на новый не хотелось; Марина, подобно отцу, испытывала слабость к старым вещам. Видимо, она ограничится разумным компромиссом; когда вернется, наберет в пипетку несколько капель подсолнечного масла и покапает в широкую скважину; глядишь, подлечит заслуженного ветерана. От мысли, что она нашла верное решение, стало чуть легче.

Марина побежала вниз, на ходу застегивая ветровку.

Митя в это время пытался открыть дверь подъезда. Он нагнулся, изучая кнопки на запирающем устройстве (в Москве таких видеть не доводилось) и тут же получил удар дверью в лоб.

Девушка в джинсах и ветровке, стоявшая на пороге, выглядела расстроенной.

– Простите!

Митя разогнулся и стал выше девушки на полторы головы.

– Ничего, я сам виноват, – великодушно ответил он, потирая лоб.

– Вам больно? – спросила девушка.

– Нет, нисколько. Все хорошо.

Девушка кивнула и быстрым шагом пошла по улице. Митя предусмотрительно засунул ботинок сорок пятого размера между дверью и косяком; экспериментировать с кнопками больше не хотелось.

Митя поднялся по лестнице и остановился перед высокой, почти до самого потолка, дверью. Звонка, к сожалению, не было. Точнее, он был, но вовсе не электрический; из круглой и рифленой, как формочка для пирожного, розетки торчали два ушка. Митя взялся за ушки и покрутил. Послышался хриплый надрывный звук; где-то там, внутри розетки, боролись две шестеренки, и одной из них приходилось несладко. Дверь не открылась. Митя для верности постучал, но ответа так и не последовало. Появилась альтернатива: сидеть на ступеньках и ждать, либо – пойти погулять. Митя выбрал второе.

Марина шла по улице. Она торопилась и не смотрела по сторонам. А если бы смотрела, то не обратила бы внимания на невзрачную машину, припаркованную неподалеку. И даже если бы обратила – то вряд ли бы она заметила за тонированными стеклами двух мужчин; один, сухой и желтолицый, одетый во все черное, ерзал на водительском сиденье, второй, черноволосый, с тяжелой челюстью, выглядел невозмутимым.

Марину больше заботил тот румяный здоровяк со светлой шапкой кудрявых волос, которого она ударила дверью в лоб. Лицо у него было детское, но все же – он был здоровым. А главное – он был не из их парадного. Более того, на нем не было печати Города; особой болезненной метки, которую любой коренной житель угадывает безошибочно. Что он хотел?

Марина еще раз оглянулась и прибавила шаг.

Едва она скрылась из виду, желтолицый подпрыгнул на сиденье.

– Мануэль!

Черноволосый отозвался неопределенным звуком.

– Хочу тебе напомнить, что смерть профессора не принесла желаемых результатов.

Теперь звук был более определенным; при известной доле фантазии его можно было принять за мрачный смех.

– Поздно, Юзеф! – сказал черноволосый Мануэль. – Вряд ли я смогу его воскресить.

– Опомнись! – Юзеф быстро перекрестился; слева направо. – Не смей кощунствовать!

– Чего ты от меня хочешь?

– Мы так и не нашли документ. Иди и обыщи ее квартиру. Но заклинаю – будь осторожен!

Мануэль открыл дверцу и вышел из машины.

Послышались тяжелые шаги.

Виктор стал на колено, склонил голову. Он не оглядывался, но знал, что Ким и месье Жан последовали его примеру; каждый – в своей манере. Валентин и Анна – по крайней мере склонили головы.

Выждав приличествующую паузу, Виктор поднялся и посмотрел на вошедшего. Высокий лоб, черные, с проседью, волосы, зачесанные назад; холодный взгляд серых глаз из-под кустистых бровей и нос с уловимой даже анфас горбинкой.

Погрузневшая фигура указывала на то, что в последнее время этот человек вел спокойный образ жизни; литые покатые плечи и большие, словно расплющенные, кисти, в перевязках и узлах вздувшихся вен, свидетельствовали, что когда-то он знавал времена куда более беспокойные.

– Меня зовут Габриэль да Сильва, – раскаты тяжелого баса не поместились под сводами зала, поэтому вошедший умерил голос. – Мне поручено возглавить работу группы поиска. Думаю, не стоит объяснять, насколько она важна. Особенно сейчас.

– Да, командор, – ответил Виктор. – Нам сообщили о вашем приезде.

– Вот и прекрасно. Давайте познакомимся. Представьтесь.

– Виктор. Я обеспечиваю безопасность группы, силовую поддержку и проведение специальных операций.

Командор оглядел Виктора и перевел взгляд на Кима.

– Вы!

– Ким. Механик.

– Коротко и ясно. Вы?

Командор впился взглядом в Валентина, и тот поначалу растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Я… Меня зовут… Я – Валентин. Занимаюсь связью и обработкой потока информации.

– Я – врач, – не дожидаясь вопроса, сказала Анна.

Взгляд командора чуть потеплел.

– Анна!

– Так и есть, командор. Рада, что вы меня помните.

Оставался последний персонаж, и он, с точки зрения Виктора, мог выглядеть в глазах командора не совсем убедительно. Поэтому, когда командор уронил последнее…

– Вы!

Виктор поспешил ответить.