– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Салли. Ее вопрос возвращает меня к действительности. – О чем думаешь? Ты уже решила, что будешь делать дальше?

– Нет. – Я хмурюсь, не зная, на какой из ее вопросов отвечать в первую очередь. – Я имею в виду, а что еще я могу сделать? По-моему, я и так делаю все, что могу. Переставляю ноги, пытаясь не сойти с ума и прожить очередной день.

В памяти у меня всплывают слова «ради всех нас», и воображение начинает работать на полную катушку.

Нет. У Джастина больше никого нет. И эту фразу он использовал фигурально, как речевой оборот. Сколько раз я сама ее употребляла? Теперь, придя к подобному заключению, я чувствую себя чуточку лучше.

– Я пыталась ему дозвониться, отправляла текстовые сообщения и письма по электронной почте. Я знаю, что он сел на самолет: это подтвердила авиакомпания. – Проверкой занималась полиция. – Его машины нет на месте, следовательно, Джастин возвращался в нашу квартиру; но он не забрал с собой ничего из своей одежды – почему, сказать не могу. Я обзвонила все отели в районе. Даже те, в которых он останавливался во время командировок… – Я вновь пожала плечами.

– Но ведь должно же быть еще что-то, чего ты не сделала! Обязательно должно! Ты не можешь просто… просто сидеть и ждать, целиком и полностью положившись на его добрую волю. – Салли качает головой, и ее рот вновь приоткрывается от изумления.

Я понимаю, что она желает мне только добра, но при этом заставляет защищаться. Откровенно говоря, подруга уже начинает меня немножко напрягать. Салли – особа крайне прямолинейная. Я всегда ценила это ее качество. Она принадлежит к числу людей, чье мнение может заставить меня пересмотреть свое собственное. Но я не желаю, чтобы мне указывали, что делать.

– В самом деле? Что именно? Я же не могу подать объявление об исчезновении Джастина в местную службу новостей. Он не пропал без вести. Он даже сподобился позвонить своей секретарше и сообщить ей о том, что некоторое время будет работать дома! – Звучит нелепо, однако это правда. – Совершенно очевидно: раз Джастину так приспичило уехать, что он бросил меня на другом конце земного шара, то какой смысл его разыскивать? Он определенно этого не желает. Быть может, когда ему действительно захочется со мной поговорить, он это сделает. Но не раньше.

Я смотрю в окно, за которым идет дождь; раньше я как-то не обращала внимания на жалкую серость этого города в такой вот пасмурный день. Официантка ставит передо мной тарелку с макаронами и извиняется перед Салли за то, что дровяная печь погасла.

– Ты выглядишь такой… спокойной. Такой рассудительной, – говорит моя подруга спустя несколько мгновений. – Должна признаться, я удивлена, что ты не злишься. – Она окидывает взглядом мое лицо, волосы, верхнюю часть туловища.

Обычно Салли старается понять меня даже в тех случаях, когда это очень трудно. Большего от нее мне и не нужно – она должна жалеть меня и конструктивно сострадать, а не указывать мне, какие чувства испытывать. Я смотрю невидящим взором на корзинку с хлебом и раздумываю над словами подруги.

– Не знаю, что тебе сказать. Я бы не стала утверждать, что спокойна, – скорее у меня внутри все оцепенело. А еще, пожалуй, я очень встревожена. Мы ведь не знаем, что случилось с Джастином, верно? Каковы причины его поступка… А они должны быть достаточно вескими. Подобное поведение нехарактерно для него.

Салли смотрит на меня с таким видом, будто отказывается верить своим ушам.

– Хотя следует признать, – присовокупляю я, – что раньше, до того как я узнала, что Джастин звонил своей секретарше, я беспокоилась о нем куда сильнее. Итак, нам известно, что он не умер. Не онемел. И сохранил достаточно здравомыслия, чтобы поставить на первое место работу…

Салли окунает кусочек фокаччи в маленькую плошку с розмариновым маслом и быстро подносит его ко рту, чтобы оно не капнуло на скатерть.

– Но почему эти причины обязательно должны быть вескими? – хмурится моя подруга. – Я имею в виду, что такого он может сказать, чтобы оправдать собственный поступок?

На меня вдруг накатывает ощущение полнейшей собственной неадекватности. Салли права. Почему я не злюсь и не психую? Почему я так рассудительна?

– Не знаю, – отвечаю я.

Мы сидим в молчании, глядя друг на друга, и не знаем, о чем говорить дальше.

Салли – моя ближайшая подруга. Я познакомилась с ней еще в те времена, когда только приехала сюда после окончания университета в Манчестере. Мы встретились в Балтийском Центре современного искусства на организованном ею мероприятии: Салли – профессиональный устроитель событий такого рода. Одним из недостатков переезда стало то, что у меня не было настоящей подруги, и тут мне подвернулась эта женщина примерно одного со мной возраста, прямая, честная, забавная и неиспорченная. Мы обе надели в тот день ярко-голубые с изумрудным оттенком платья – что послужило удобным поводом завязать разговор. Мы еще шутили, что Салли купила свое за сорок девять фунтов, а я – всего за пятьдесят. Мы моментально нашли общий язык. За прошедшие годы не случилось ничего такого, чем я не поделилась бы с Салли. Ничего, что она не смогла бы понять. Никакой ужасной истории о поклоннике, которую она не смогла бы воспринять как свою собственную, пусть даже наши взгляды на отношения разительно отличались. Салли вышла замуж за Джона, своего первого парня, и теперь у нее были две семнадцатилетние дочки-близняшки. У меня же после окончания университета случился лишь один достаточно долгий роман, который закончился, когда мне исполнилось двадцать восемь: мой друг неожиданно решил, что должен уехать в Австралию – без меня. Затем в моей жизни появился Колин, который не хотел ни брака, ни детей. Между Колином и Джастином у меня было несколько неудачных коротких интрижек, которые я завела только ради того, чтобы доказать себе – я способна на случайные связи, не имеющие ничего общего с поиском его, того самого, единственного. Хотя не исключено, что я просто надеялась: если перестану прилагать слишком много усилий, искомое само приплывет мне в руки, лишний раз подтвердив закон притяжения. Мне почему-то казалось, что все мои романы похожи на ступеньки или трамплины, которые и привели меня к Джастину.

– Это просто чудовищно, – говорит Салли, глядя на мою тарелку. – Не представляю, кем нужно быть, чтобы бросить свою жену во время медового месяца, да еще на другой стороне земного шара!

Ее голос звучит чересчур громко. Люди за соседним столиком оглядываются на нас. Мне вдруг кажется, что на меня устремлены не две пары глаз, а тысячи.

– Не знаю, – вновь роняю я и понимаю, что повторяю эту фразу слишком часто.

В ноздри мне ударяет запах тертого сыра. Я смотрю на тошнотворную массу осклизлых белых спагетти. Мне кажется, будто они шевелятся. Но потом я понимаю, что движутся не они, а я. Меня буквально трясет от осознания реальности происходящего. Тихая паника. И пока еще слабое желание вновь опорожнить желудок.

– С тобой все в порядке? – спрашивает моя подруга. – Выглядишь ты ужасно.

– Я не хочу осуждать его, Салли. Пока не хочу. До тех пор пока не узнаю больше.

Я не могу заставить себя взглянуть ей в глаза. Чувствую, что подруга смотрит на меня и думает, что я либо слишком честная, либо, наоборот, жалкая. Правда, в данный момент все это мне безразлично.

– Пока мы отдыхали, ему кто-то позвонил, – спустя некоторое время говорю я.

После этого звонка Джастин был сам не свой. Не сразу отвечал на мои вопросы, рассеянно смотрел куда-то в сторону, когда я к нему обращалась. Впрочем, голова у него постоянно была чем-то занята, причем иногда несколькими проектами сразу, и мне временами приходилось драться, чтобы отвоевать свое место. Но стоило мне полностью завладеть вниманием Джастина, как все тяготы окупались сторицей. В то время мне хотелось сказать ему: «Послушай, у нас с тобой медовый месяц! Неужели ты не можешь хотя бы на время забыть о работе, оставить ее в этом чертовом Ньюкасле?» Но только сейчас, когда я оглядываюсь назад, эти заминки обретают истинное значение.