Переступив порог Кешиной квартиры, я совершенно забыла, что здесь обитает больной человек, годами лежавший в постели. Передо мной материализовался хищный монстр, способный пойти на всё, лишь бы разлучить меня с любимым человеком. Я сразу же нацепила маску фальшивой доброжелательности, которой воспользовалась и Вероника Павловна. Так мы и прошли в зал, скалясь друг другу. Только Аркаша тревожно посматривал то на меня, то на маму, время от времени сжимая мою руку.

Мы сидели на тяжелых деревянных стульях, обитых тканью, в просторной комнате. Занавешенные темно-синими бархатными шторами окна, обои в крупных цветах, картины с непонятными мне абстракциями — даже обстановка не давала расслабиться. Единственным островком красочности и уюта оказалась голубая ваза с подаренными Кешей цветами. Мы попили чай, поговорили про погоду и даже про местные власти, после чего беседа полностью сосредоточилась на мне.

Веронику Павловну интересовало всё: от детских болячек, до карьерных перспектив и наличия в собственности недвижимости. Постепенно разговор превратился в допрос, в который лишь изредка Кеша пытался вставить несколько слов. И всё это сдабривалось восклицаниями Вероники Павловны о том, какой Аркашенька замечательный. Несколько раз она даже затрагивала тему предыдущих его избранниц, но Кеша сразу пресек дальнейшие повороты разговора в это русло, после чего увел меня на кухню.

— Побудь пока здесь, а я с мамой поговорю, — тихонько шепнул он, после чего оставил меня в гордом одиночестве.

Вот когда я поняла, как чувствовал себя Аркаша в доме моей мамы. Я сидела на облезлой табуретке, поджав ноги, и вслушивалась в то, что происходило сейчас в зале. А там шла не просто беседа, там шла война, по сравнению с которой мои перепалки с мамой казались светской беседой.

— Где ты подобрал эту шлюху?! — не стесняясь в выражениях, верещала Вероника Павловна.

От этих слов у меня все внутри перевернулось. А чего еще я ждала?

— Мама, — терпеливо успокаивал ее Аркаша. — Не надо так про Вику. Она — хорошая девушка…

— Вижу я, какая она оторва, — не унималась Кешина мама. — У нее же на лбу написано: ищу у кого бы отобрать квартиру!

— У нее есть своё жилье, — он тоже повысил голос. — Мам! Хватит уже искать во всех окружающих мошенников и воров. И потом, когда я тебе про Вику рассказывал, ты только радовалась.

— Конечно, радовалась. Ты же врал, что она толстая. Ты бы женился на этой как ее… Мы бы продали ее квартиру и зажили, как короли! А теперь что?! Она сама выпихнет нас на улицу без штанов, а ты еще будешь защищать эту…

— Хватит! — закричал Аркаша, отчего я вздрогнула и чуть не свалилась с табурета. — Видит Бог, я хотел, как лучше. Но раз уж на то пошло, женюсь — и тебе не скажу. Буду жить с Викой.

— Только потом ко мне не приползай, когда она тебя с рогами и без трусов выкинет на вокзал, — едко высказала Вероника Павловна. И куда только подевались ее болезни? Стоило мне об этом подумать, как что-то тяжелое грохнулось в зале, словно уронили мешок с песком.

— Мам, вставай, — уже спокойнее прозвучал Кешин голос. — Если сейчас не поднимешься — вызову скорую и тебя увезут в больницу.

— Вот так, родную мать променял на… А, живи, как знаешь! Только, чтобы я ее в своем доме больше не видела!

Из зала доносились звуки возни — Аркаша поднимал Веронику Павловну. Пока я боролась с желанием ворваться под занавес и наговорить кучу «приятностей» будущей свекрови, на кухню пришел Кеша и коротко скомандовал:

— Собирайся, уходим.

По его лицу не сложно было догадаться, что душа его рвется на части. С одной стороны — мама, воспитавшая и вырастившая, с другой — я, уже успевшая наговорить гадостей невеста. И всё-таки он от меня не отступился. Мне бы радоваться, вот только сердце обливалось черной ядовитой злобой.

Веронику Павловну я без раздумий и сожалений отправила бы на костер, будь моя воля. Но коль такой возможности не было, я просто скрипела зубами, чувствуя, как вновь вздымается внутри подавленная гордыня.

Всю дорогу до дома Кеша не выпускал моей руки, словно пытался найти поддержку или надеялся убедиться, что сделал правильный выбор. Я, как могла, утешала его, мысленно проклиная ненавистную Веронику Павловну.

Нанэ стояла у окна нового жилища — просторной комнаты со скудным убранством. Теперь она стала хозяйкой деревянной постели с соломенных тюфяком и шерстяным одеялом, да еще деревянного сундука с тремя шелковыми нарядами. На самом деле ткань была не настоящим шелком, а лишь бесхитростной подделкой, но многие в нижнем гареме не обладали и этим. Единственное, что радовало Нанэ — Урсонури. Рядом с дверью сноровистые рабочие соорудили клетку для гепарда, и теперь он безмятежно вылизывал лапы, поглядывая на хозяйку.

По ночам Нанэ бродила по двору, не зная, что делать дальше? С покровом сумерек дворец затихал, даже бдительная стража дремала на копьях. Двор наполнялся шорохами, скрипом, клекотом ночных птиц и шепотом. Единственное место, где кипела жизнь — казармы. Но Нанэ обходила их стороной.

Несколько дней назад она проскользнула в сад к зверинцу, где ее когда-то держали в клетке. То, что она увидела, оказалось еще ужаснее и противнее, чем оргии стражников.

Длинные черные тени деревьев и построек ложились на стены. Чадящий факел и кадильница, из которой разносились пьянящие наркотические благовония. Двое обнаженных мужчин в одной из опустевших клеток. Один из них — белокурый юноша. Высокий, с выпирающими ключицами, тонкой талией и крепкими сильными руками. Во втором — кривоногом с выпирающим волосатым пузом, Нанэ узнала Кроноха. Она не верила глазам, наблюдая, как распорядитель гладил и целовал юношу, словно женщину.

Нанэ никогда раньше не видела, чтобы мужчина распалялся страстью к себе подобному. Ухваченные слухи и сплетни о Кронохе не внушили ей доверия, но теперь они как искры кололи память.

История его появления при дворе Дария стала притчей, передаваемой наложницами и евнухами из уст в уста. Десять лет назад Кроноха продали в рабство свои же соплеменники. А всё из-за того, что за несколько лет брака он ни разу не прикоснулся к жене. Тот, кто не способен дать семя женщине — бельмо на глазах рода — рассудили волхвы. Так Кронох оказался на невольничьем рынке.

Его продавали и покупали несколько раз, но он нигде не изменял привычке смотреть на мужчин. У кого-то из хозяев он провинился настолько, что беспринципного раба высекли шипованными кнутами до полусмерти и продали во дворец — на корм собакам. Но Кронох, словно крыса, оказался живуч и умен. Всего за год он выжил старого распорядителя и занял его место. Дарий мог спать спокойно, зная, что Кронох не подпустит к его наложницам и женам никого, кто способен «жалить», да и сам не возьмет. Прекратились измены и склоки. Правда, гарем наполнился интригами, но их плел сам распорядитель. Так ему казалось проще управлять толпой неудовлетворенных женщин.

Наложницы боялись распорядителя, но всегда ждали его появления с волнением и радостью — ведь это сулило ночь в объятиях желанного господина. Дарий щедро одаривал тех, кто ублажал его. Шелка, виссон, благовония, золото и драгоценные камни, целебные травы, порошки, делающие лицо белым, а руки — нежными… Список того, что можно было просить у господина, после сладостной ночи не имел границ. Запрещалось просить только одного — свободы.

И теперь, переворачивая в памяти гаремные сплетни, Нанэ рассматривала ночных любовников, не в силах отвернуться. Происходящее завораживало, как уродцы в представлениях кочующих трюкачей, потешавших ее когда-то во дворе Оронта.

Кронох со сверкающими отсветами факелов глазами в бесстыдстве напряженной плоти казался демоном. Он нависал над любовником, как коршун над мышью. Юноша держался за прутья решетки. В обманчивом лунном свете он казался невероятно бледным. Затуманенный взгляд, струйка слюны, текущая изо рта. Нанэ не сразу поняла, что его опоили, как и ее тогда.