— А вот с этим мы погодим. Вернётся Губа, тогда все вместе и потолкуем. Он ещё должен кое — куда заглянуть, кое — куда позвонить. А ты не суетись, не спеши, успеем наговориться. Ты пока вон пей, ешь, расслабляйся и получай удовольствие от жизни.

— Сомнительное удовольствие по подвалам отсиживаться, на драных диванах спать.

— Лучше, наверное, чем в переходе подземном на полу дрыхнуть, — уел его Блин.

Валере ничего другого не оставалось, как только молча развести руками. Он замолчал и налёг на еду, а я отошёл и присел на диванчик. Болит бок. Хорошо, что рана сквозная. Надо Зубу, сволочи, счёт выставить дополнительный. Хотя ему, пожалуй, выставишь. Он за рупь глотку перережет.

Ох и муторно на душе. Ох и муторно. Подставил нас Зуб, круто подставил. Ментов ещё, главное, мочить пришлось, а это уже совсем хреново. Как ещё Губа съездит, и что ему теперь Зуб скажет. Как с пацаном решать. Нет, надо завязывать и отрываться. Сейчас срубим бабки — да надо будет слинять по быстрому. Зуб нас второй раз подставляет. Он же не дурак. Не оставит он нас за спиной после этого раза. Понимать должен, падла, что подставил нас по крупному, что мы это так не оставим, значит будет свои меры против нас принимать. Что-то тут нечисто, с самого начала любому ясно было.

Ладно, дождёмся Губу и будем решать. Но надо уходить из этих сволочных игр. Бабки кое-какие припрятаны на чёрный день. Я не Костыль — всё по ветру пускать. И Блин тоже мужик хозяйственный — наверняка что-то про запас прикопил. Губа тем более при деньгах, ему вообще под пули лезть не резон. Он и в этот раз на дело без особого желания шёл. Жадность. Но жизнь ему всё же дороже. А уж если срываться придётся — каждый ствол на счету будет. Нам ещё надо с Зуба бабки получить — это в любом случае. Вот тут нам этот наш спецназовец бывший очень даже поспособствовать может, Зуб просто так, за здорово живёшь, с деньгами не расстанется…

Как же бок болит проклятый! И слабость непривычная. Подремлю малость, пускай Блин с Валерой этим треплется. Он это дело любит — за жизнь поговорить. Особенно — когда вмажет. Интересное дело — мужик здоровый — а пить совсем не умеет. Впрочем, я тоже не очень большой спец. Спорт к этому делу не приучает.

Валера-то водку глушит, как воду из-под крана. Понравится, что ли хотел, что так развыпендривался? Если это так — то хорошо. Значит, к нам прислонится хочет, понравиться старается. Это хорошо. Куда ему ещё деваться? Это в нём пока ещё остатки ментовской героики шевелятся. Если разобраться — куда ему податься? Обратно в подземный переход — на полу спать?

А нам он непременно пригодится. Водила он классный и обстановку просчитывает, как на компьютере. По какой-то схеме занюханной отход просчитал, мы до такого не додумались бы. Профессионал! И нервы железные.

Сразу и в такую заваруху попасть, я и то почти растерялся поначалу. Хотя и чувствовал нутром, что неладное надвигается.

Это ж надо столько мокрухи сразу! Нет, надо отрываться от этих отморозков. Так и до беды недолго. Одно дело — разумно рисковать, другое дело ни за понюх табака людей кончать. Всё. Я — пас. Вот только Губу дождёмся.

Ну, Зуб мастер! Я тут сижу как на иголках. Мы каких-то пару часов назад из стрельбы и погони вырвались. Людей постреляли, машину угнали, вся Москва ментовская, небось, на ушах стоит, а он мне забивает встречу в самом центре Москвы.

Тут в ресторане «Прага», говорят, метр — офицер из «Альфы». Бывший, конечно. И, говорят, что почти вся обслуга в «Праге» — как на подбор бывшие менты, или что-то вроде.

Я ёрзаю на стуле, а Зуб щерится своими золотыми и наслаждается моим явным испугом. Вот посмотрел бы я на него, будь он утром с нами рядом! Как бы он сейчас хорохорился? Вот он — "вор в законе". А за что ему такие почести в этом мире волков? За что он там сидел? Как становятся "ворами в законе"? Кто больше отсидит, что ли? Так может, он карманник неумелый! Как только рупь украдёт — его сразу же ловят и сажают, ловят и сажают.

Да нет, чушь, конечно. Наверняка он бандюга. Недаром их ещё «авторитетами» называют. Значит, заслужил. В своем мире, конечно. Хотя, почему только в своём? Вон как меня встретили у входа, когда сказал, кто меня ждёт. Уважают и в этом мире его. Или просто боятся? А скорее всего деньги.

И официанточки вокруг него сразу засуетились, только пальчиком в воздухе помахал. Что-то из ресторана принесли чего в кафе нет.

А этой сволочи, наверное, приятно, что ему двери в кабак бывший мент открывает, какой-то бывший вертухай пальто у него принимает и кланяется почтительно, когда он ему в потный кулак чаевые небрежно засовывает.

А ручонки-то трясутся у крутого Зуба. Ручонки его выдают. Совсем чуть-чуть, но дрожит мизинчик, а на нём перстень с печаткой в виде черепа. И два пальца, в которых сигарета зажата, тоже едва заметно, но дрожат. Почти незаметно, он может и сам даже не замечает, но я же старый водила, меня не проведёшь. У меня глаз — алмаз! Я такие вещи сходу просекаю.

И мне почему-то намного легче становится, а то я уже на Слона злиться стал, что он меня заслал в этот гадючник, а сам отсиживается в подвале своём. И даже застыдился я мыслей своих тайных. Слон пулю схлопотал, а я на него обиду держу, что сам он не поехал, а меня заслал.

Я наклонился над тарелкой, чтобы скрыть довольную усмешку. Поковырял вилкой салат. Есть не хотелось. И теперь, когда я понял, что Зуб нервничает, я немного расслабился, и почувствовал усталость и ноющую боль в руке.

Зуб молча пододвинул мне большой бокал, в который щедро налил дорогой коньяк из замысловатой бутылки, каких я раньше и не видывал.

Я выпил. А чего не выпить? Заслужил. С паршивой овцы, хотя бы шерсти клок. И для храбрости тоже ничего, она мне пригодится, храбрость. Я таких, как Зуб, боюсь ужасно. Знал бы, чего их деньги стоят — ни в жизнь не согласился бы с ними связываться. Всё жадность. А потом как выбраться? Эх, чего уж там.

Я поставил почти пустой бокал на стол и закусил салатом. Зуб покосился на бокал, усмехнулся и налил ещё. Я заметил, что краем глаза он покосился на соседний столик за которым сидели четверо здоровенных парней в кожанках, коротко стриженые, мордастые. Похожие, словно близнецы.

Охрана Зуба. Он, наверное, даже срать с охраной ходит. Интересно мне с бабой он как спит? Тоже при охране?

— Ты чего лыбишься? — нарушает молчание Зуб, заметив мою непроизвольную улыбку, появившуюся у меня на физиономии после того, как я представил себе шикарную картинку, на которой Зуб трахал большую, толстую бабу, а охранник почтительно стоял над кроватью со свечкой в руках.

Я молча пожимаю плечами. Так я ему и доложил, прямо бегом разбежался, ничего, перетопчется.

— Ну, рассказывай, чего вы там натворили, — спрашивает Зуб.

Это ещё очень большой вопрос — кто натворил и по чьей вине. Чем-то Зуб недоволен. И у меня складывается впечатление, что больше всего он недоволен тем, что я сижу вот тут, напротив него, а все остальные не валяются возле дома на Ярославском шоссе с простреленными головами, а находятся неизвестно где. И ему очень нужно узнать — где же.

Вот почему он нервничает! Я догадался: он хотел бы, чтобы мы все остались там, на окровавленном асфальте. Хотя — зачем ему это нужно, тут же усомнился я. Да нет, ерунда всё это. Мне уже мерещится чёрт-те что. Нервы, наверное.

— А чего мы там натворили? — пожимаю я плечами, строя из себя идиота и придурка.

— Ты мне дуру не гони! — обозлился Зуб.

Он наклонился ко мне через столик и я вижу, что он действительно сильно сердит, и лучше не пытать судьбу. С такими больными придурками шутки плохо кончаются. С ним надо ухо держать востро. Эти блатные, все как один, — психи. Я на них насмотрелся. Заведут сами себя, завинтят до истерики, а потом таких дел наворочают, что самим страшно становится.