Эван увидел, что катушка с записью прокрутилась почти до конца.
— Научная утопия! — расхохотался Фостер. — Идеально смоделированное общество. Никаких войн. И больше нет нужды изучать самих себя, ведь мы совершенны.
Послышался булькающий звук. Эван вдруг осознал, что Фостер употреблял в своей лаборатории алкоголь. Сумасшедший!
— А я у них за придворного шута. — Фостер громко рыгнул. — Разузнай нам парочку местных словечек, притащи несколько безделушек… старина Фостер. Не создавай лишних проблем. — Психоантроп что-то неразборчиво простонал, а потом возопил: — На карачках! Среди скал, в одиночку. Земмельвайс. Галуа. Грязная работа. Тяжелая работа для одиночек и…
Катушка закончилась.
Голова у Эвана шла крутом, но он сумел расслышать звук торопливых шагов в коридоре и встал. Дверь открылась, на пороге стоял первый зам Понтрив.
— Чем это ты занимаешься, Эван? У тебя тут кто-то разговаривал?
— Просто… просто мои записи о местной культуре, сэр.
— Об этой твоей горе? — сухо поинтересовался Понтрив, склонив голову.
Эван кивнул. Внезапно он вспомнил, что корабль вот-вот улетит, и эта мысль снова его ошеломила.
— Доктор Понтрив, сэр, такая жалость, если мы не проверим. Эту область ведь больше исследовать не будут.
— Но что мы такого можем найти? Да и ко всему прочему, какое отношение эта гора имеет к твоей специальности?
— Сэр, мои исследования местной культуры наводят на мысль о некой аномалии. Что-то… Ну, то есть я Пока точно не знаю, но уверен, что заметил…
— Заметил — что? Может, мифические Врата времени? — Улыбка сползла с лица Понтрива. — Эван, в жизни каждого молодого Ученого наступает момент, когда его призвание подвергается жесточайшему испытанию. Тут-то и выясняется, Ученый ли он. Или же всего-навсего техник-переучка. Ученый не должен, не может предавать свое дело и скатываться до феноменологического подхода и субъективных домыслов… Возможно, Эван, ты и не знаешь, — Понтрив сменил тон, — но мы с твоим дядей вместе прошли через Пренауч. Он столько для тебя сделал. Он верит в тебя. Как печально, если ты его подведешь.
Сердце у Эвана упало. Вероятно, именно Понтрив помог дяде его сюда пристроить. Неожиданно для самого себя он выпалил, ужаснувшись собственным словам:
— Но, доктор Понтрив, если дядя в меня верит, то он рад был бы, чтобы я и сам верил в себя. Ведь правда, что полезные открытия иногда совершали люди, которые упорно настаивали на своих… догадках?
Понтрив отпрянул:
— Рассуждать о праздном любопытстве (а именно оно, Эван, тобой движет) и сравнивать его с интуитивным вдохновением, прозорливостью великих Ученых прошлого? Я в ужасе. Больше никакого сочувствия.
Под взглядом зама Эван нервно облизнул губы.
— Малыш, ради твоего дяди, — сурово продолжал Понтрив, — умоляю. Положение у тебя и так шаткое. Хочешь все потерять?
Эван уловил едкий запах — запах страха. Понтрив здорово перепугался. Но чего?
— Брось это дело. Я приказываю тебе.
Молча шел Эван следом за Понтривом по коридорам в общую кают-компанию. Там никого не было, только трое перепуганных юнцов из секции активного отдыха ожидали за дверью игровой, чтобы вступить на ночное дежурство. Когда Эван с Понтривом проходили мимо, до них донеслось кряхтение Старших Ученых, сошедшихся в последнем поединке.
Эван влетел в свою каюту, впервые, пожалуй, оставив иллюминатор непрозрачным, и постарался хоть как-то разобраться во всем этом кошмаре. В голове то всплывало скривившееся лицо Понтрива, то слышались пьяные бредни Фостера. Но как же Понтрив испугался! Чего? Пусть даже Эван и опозорится. Быть может, тогда проведут расследование? Что-то откопают?
Может Ученый брать взятки?
Тогда понятно, что это за страх… и что это за «чудо».
Эван скрипнул зубами и сердито подумал: «В таком случае Понтрив не настоящий Ученый! И даже к его предостережениям следует отнестись с опаской». Он крутился на своем воздухоматраце в тщетных поисках осязаемого врага. Внезапно ему вспомнилось, как пахло от Авы Линг. Эван хлопнул по иллюминатору, и каюту тут же затопил холодный свет.
Местные луны-близняшки стояли в зените, а под ними в беспрерывно струившихся туманах вырастала гора — призрачная, будто сотворенная из пены. Кливорн нельзя было назвать особенно высоким — примерно тысяча метров до линии древних ледников, — но поднимался он от самого уровня моря; В деревне у его подножия мелькали огоньки факелов — это туземцы исполняли ритуальный танец, призывая рыбу.
Внезапно облака над верхними склонами Кливорна разошлись. Только единожды до этого удалось Эвану увидеть такое: показались скальные башенки над ледниками. Вот ветром сдуло последнюю облачную вуаль.
Эван напряженно вглядывался в иллюминатор. Ничего… Но постойте-ка! Вот она — чуть мерцающая ровная линия опоясывает пик. Метрах в двухстах под вершиной. Что же это такое?
Облака снова сомкнулись. Не привиделось ли Эвану?
Нет!
Он прислонился лбом к иллюминатору. «В жизни каждого Ученого наступает момент…» — так сказал Понтрив. Быть может, такой возможности Эвану не представится ни на одной из миллиона других захолустных планетой. От осознания того, что он собирается сделать, в желудке все перевернулось. Эван был до смерти напуган.
Он бросился на матрац и, пока храбрость его не покинула, изо всей силы шлепнул по соногенератору, запуская тета-волны на полную.
Утром Эван, облачившись в официальную форму, несколько минут посвятил изучению своих «Условий выплаты жалованья», а потом твердым шагом отправился в кабинет Понтрива. Прием удалось назначить без проволочек.
— Доктор первый заместитель, — в горле у Эвана пересохло, — как уполномоченный психоантроп этой Миссии я желаю воспользоваться своим правом и заказать широкополосное сенсорное зондирование территории выше пятисот метров. Вот координаты.
Поджатые губы Понтрива обмякли.
— Широкополосное зондирование? Но стоимость…
— Подтверждаю, что моих личных фондов достаточно. Поскольку это наш последний день на планете, я хотел бы выполнить исследование как можно скорее, сэр, если позволите.
Среди бела дня в лаборатории, среди техников, стажеров и механиков, Понтрив ничего не мог возразить. Эван имел право запросить зондирование. Лицо старика посерело. Помолчав немного, он приказал помощнику принести нужные бланки. Когда документы положили перед Эваном, Понтрив ткнул пальцем в строку, где Эван должен был подтвердить, что зондирование выполняется в соответствии с его должностными требованиями.
Эван уверенно поставил отпечаток большого пальца, чувствуя на себе взгляды техников. Тут-то его средства и закончатся; Но он же видел аномалию!
— Сэр, если вам интересно знать, с прошлой нашей… встречи у меня появились новые доказательства.
Понтрив промолчал. Эван таким же твердым шагом дошел до своей крошечной лаборатории, прислушиваясь к разносившимся по крылу шепоткам. Само зондирование много времени не займет, надо только ввести настройки для сенсора. Эван велел помощнику быть наготове и уселся ждать.
Бесконечно тянулось время, громко стучало в груди сердце. И вот наконец помощник вернулся, сжимая обеими руками тяжелый запечатанный контейнер с официальными пломбами. Эван вдруг понял, что раньше ему ни разу не приходилось иметь дело с этой штукой: широкополосное зондирование проводилось лишь по приказу Верховного, да и то нечасто.
Он сделал глубокий вдох и сломал пломбу. Предстояла долгая работа по расшифровке.
Наступил конец смены, а он все сидел с каменным лицом возле своего терминала. Давно уже прозвучал сигнал к полуденному перерыву, лаборатории опустели, потом снова заполнились народом. В крыле для персонала повисла тишина, которую в конце концов нарушили шаги Понтрива. Эван медленно поднялся. Вошедший в его комнатушку первый зам молчал.
— Ничего, сэр, — сказал Эван, глядя Понтриву прямо в глаза. — Я… Мне жаль.
Понтрив прищурился, дернул губой, потом деловито кивнул и удалился, а Эван так и остался стоять, с отсутствующим видом просматривая результаты зондирования. По всему выходило, что Кливорн — совершенно обыкновенная гора. Округлые склоны, поднимающиеся до линии ледников, венчали причудливо выветренные скалы. На верхушке ничего не было: ни пещер, ни туннелей, ни каких-то особых минералов, ни излучения, ни артефактов, ни следов. Там, где Эвану примерещилась странная линия, обнаружилось некое подобие карниза — видимо, прихоть эоловой эрозии слоев. Наверное, лунный свет отразился на нем, и именно это мерцание и увидел Эван. Не быть ему больше Ученым.
