— Мою мать изнасиловали и убили мятежники, — услышал Вивиан собственный, пугающе ровный голос. Слова означали одну лишь боль. — Они сожгли заживо моего отца и всю мою семью. Их тела склевали хищные птицы. И моего пони тоже. — Он заплакал. — Мясники. Изменники. Ты меня мучаешь. Мне больно…

Склоненное над ним бурое лицо на мгновение застыло, потом Кос проговорил глухо:

— Да. Принцев убили. Даже хороших… Я не мог объяснить им, Вивиан. А под конец уже просто и не успел бы вовремя…

— Мы были так счастливы, — плакал Вивиан. — Прекрасны и безмятежны.

— Тебе было пять лет. Кто-нибудь рассказал тебе, что мы сделали с атлисканами? С настоящими атлисканами? Два столетия счастья для терранских принцев, два столетия рабства… мы уплатили долг, Вивиан.

Вбежал ластоног, издавая лающие крики. Кос повернулся к нему.

— О боже, они наступают! — воскликнула Нантли. — Кос…

— Все это время… — Кос вновь склонился над Вивианом, сжал его голову. — Как ты не понимаешь, что все это время тебе лгали. Мы были не правы. Мы были мясниками. Мы, Империя. Теперь мы сражаемся с нею, Вивиан. Ты должен встать на нашу сторону. Обязан. Ты искупишь свою вину, принц Атлиско. Нам пригодится свой человек в их шпионской сети…

Высокий ластоног схватил Коса за плечо. Нантли что-то сказала, и тут же обведенные белыми кругами глаза исчезли, все ушли. Другие ластоноги и терранцы вбегали и выбегали, но Вивиана больше никто не трогал.

Он лежал неподвижно. Голова раскалывалась от боли. Вивиан гадал, удачно ли все обошлось. Губы вроде бы говорили сами по себе, как при беседах с другом. Правильно ли это было? Надо выбираться отсюда, как только он сможет встать.

Вивиан ненадолго задремал, а когда очнулся, повсюду были ластоноги: они ухали и стонали, от них пахло паленым мясом и кровью. Кто-то толкнул его — терранец в окровавленном гидрокостюме. Терранец осел на пол, крича:

— Эй, док, слюнтяй ты хренов, мы захватили эти чертовы передатчики! Да, баба ты слезливая! Сюда летит атлисканский корабль. Что ты на это скажешь, тряпка?

— Они сожгут планету, — ответил врач. — Снимай уже это, хоть зажаришься чистым.

Он поднял окровавленного терранца на руки и унес. Теперь туннель был свободен. В следующее мгновение Вивиан уже бежал тем путем, каким его сюда привели.

Голова еще кружилась, однако дорогу он помнил в точности. Ноги сами несли его куда надо, уши чутко ловили каждый звук. Дважды Вивиан отступал в боковые туннели, пропуская ластоногов, которые тащили раненых. Наконец он оказался в том месте, где сходилось много туннелей, там, где с него сняли повязку, полагая, что самостоятельно ему из этого лабиринта не выбраться.

Вивиан просто закрыл глаза и позволил телу вести себя пройденным путем. Повернуть, шершавая стена слева, пригнуться, холодный ток воздуха справа — инстинкт безошибочно разматывал клубок памяти. Прятаться в боковом коридоре пришлось лишь один раз, — видимо, этими туннелями почти не пользовались.

Наконец Вивиан проплыл через озеро и оказался в подземном туннеле. Здесь найти дорогу было еще проще; он слыша®, как шумит под рифом вода, и бежал в темноте, пригнувшись, мечтая поскорее спастись из этого тревожного места. Ведь его же заберут отсюда на новую планету, после того как он расскажет другу все, что увидел?

Он добежал до пещеры. Фонаря уже не было, но это не имело значения. Вивиан точно помнил, где нырнуть и как проплыть под рифом. Он с силой ушел под воду, напоминая себе, что надо запомнить всё в малейших подробностях.

Если в пещеры есть потайной ход — это же так интересно! Минуту спустя он вынырнул, отыскал взглядом горизонт и звезды. На берегу вроде бы горели костры. Вивиан плыл в охотку, на душе у него было легко и весело. Самое лучшее его приключение! Если бы только память не терзало имя Канкостлан… но оно забудется, в этом сомнений не было. Впереди уже различался огонек — окно в домике друга, и от этого огонька в душе разливалось умиротворение.

— Никто не видел, как он исчез, — сказала женщина журналисту. — Бой за анклав уже начался, Канкостлан был там. Когда терранцы прорвались по туннелю под рифом, мы обрушили часть пещеры между лазаретом и арсеналом. Терранцы захватили раненых и доктора Возе. И Нантли. Но им это ничего не дало. — Ее изуродованное лицо осталось бесстрастным. — Канкостлан не сдался бы ради спасения Нантли, да она и сама бы такого не хотела. На атаку через туннель бросили главный отряд, и это помогло нам победить.

Они видели, как Вивиан бесцельно бродит по уступу, смотрит на воду. Отсюда он выглядел ссутуленным, почти старым, хотя волосы и отливали вороновым крылом.

— Космолетчики были за нас, вы об этом знали? — Женщина внезапно оживилась. — Даже офицеры. Когда прилетел крейсер с Атлиско, они все перешли на нашу сторону. — Она скривилась. — Мы перехватили сигнал командования: указание провести психологическую обработку для, цитирую, «борьбы с апатией»… Империя дряхлеет и впадает в маразм. Даже события на Хорле не вывели ее из спячки. Следующим мы освободим Хорл.

Она осеклась. Вивиан быстро глянул на них, повернулся к стене.

— Мы нашли его позже, он бродил по берегу, — тихо продолжала женщина. — Брат Канкостлана, что поделаешь… Он ведь так и не понял, что натворил. Мы думаем, он изначально был умственно отсталый, помимо того, что с ним сотворили. Достучаться невозможно. Слышали про гениальных идиотов? Он такой ласковый и так улыбается, что ему все верят.

Келлер вспомнил, как его самого потянуло к ласковому незнакомцу, и невольно поежился. Искусное орудие Империи. Дитя-убийца.

Вивиан остановился перед странной резьбой в нише. Журналист нахмурился. Терранский орел, здесь? Мужчина-мальчик как будто что-то шептал изображению.

— Он сам это вырезал. Кос разрешил оставить. Какая теперь разница. — Женщина склонила седую голову. — Послушайте.

Из-за каких-то причуд акустики журналист отчетливо слышал шепот Вивиана.

— …говорит, его зовут Келлер из «Инопланетных новостей». Имени не сказал, только фамилию. Говорит, прилетел на «Комарове» из Альдебаранского сектора, чтобы взять интервью у бунтовщика — принца Канкостлана. Его рост примерно метр восемьдесят, телосложение среднее, волосы русые, глаза серые. У него шрам на правой мочке уха, и его часы на сорок пять единиц опережают планетарное время…

— Тебе придется нам помочь, — с усилием проговорил Мийша. — Последний раз. Ты ведь это можешь, правда?

Нойон не ответил. Он висел на своей ветке, как все годы с тех пор, как его впервые нашли в рощице на мысу: старый, немыслимо ветхий черный предмет или сущность, по виду такой же безжизненный, как пустой термитник. Никто, кроме Мийши, не верил, что он живой. Он не менялся все тридцать лет существования поселка, но Мийша уже некоторое время знал, что нойон умирает.

Как и он сам. Впрочем, сейчас это не имело значения.

Он встал с ящика записей и, потирая больную ляжку, хмуро посмотрел на безбурное зеленое море. Роща нойона располагалась на мысу рядом с длинной полосой пляжа. Слева были главные поля поселения, к ним подступали джунгли. Справа виднелись соломенные крыши, само святое гнездо. Зерновой амбар, печи для обжига, цистерна с запасом воды, дубильный двор, мастерские, навесы для сушки рыбы. Общие жилые дома и четыре отдельных, из них один — его и Бет. В центре — двойное сердце: ясли и библиотека. Их будущее и прошлое.

Человек Мийша не смотрел сейчас туда, потому что поселение всегда было перед его глазами. Каждый кирпич, брус, труба и проволока присутствовали на его мысленной карте, каждое изобретательное решение и хлипкая временная мера, все продуманное и случайное вплоть до последней незаменимой детали с корабля, чей остов ржавел на опушке джунглей у него за спиной.

Он смотрел не туда, а дальше, за людей, работавших и плескавшихся у пирса, за мели, которые тянулись до горизонта, спокойного, как молоко. Слушал.