— Выключить четвертый! — крикнул он, как раз когда мы подходили.

Что-то щелкнуло, и один из прожекторов, что стоял наверху на каком-то мостике, погас…

Ох как тут интересно! Да еще и самолет! (Как будто на студии знали, что я будущий летчик.) И меня охватила волна бурной радости… Все здесь было таким необычным и праздничным, что чувствовали мы себя прямо как на собственных именинах, когда гости уже собрались и садятся за стол. Я не мог устоять на месте от мысли, что сейчас начнется самое интересное — киносъемка.

— Где Вася? — сквозь зубы процедил «Поцелуйте меня, друзья!». — Снова опаздывает? Ну что ж, сядем и будем его дожидаться. — Он резко опустился на стул, уперся руками в колени и замер с каменным лицом.

Но не прошло и минуты, как на площадку выбежал из темноты запыхавшийся молодой человек в форме летчика:

— Виктор Васильевич, извините! Извините! Часы… стали… Я не виноват… Забыл завести…

«А мои? — вдруг подумал я. — Я ведь тоже не заводил. А надо регулярно заводить… Отец вон каждый день заводит. А то еще сломаются… Нужно завести…»

Я сунул руку в карман…

Мне показалось, что огромный прожектор падает на меня… Я пошатнулся…

Часов в кармане не было!..

— Сейчас начнется! Сейчас начнется! — взволнованно говорит Ява. — А тот длинный, в фуражке, — вылитый Филиппов… Скажи!

— Ява… — говорю я мертвым и каким-то далеким-далеким, будто с другой планеты, голосом.

— А может, это настоящий Филиппов… Вот было бы здорово познакомиться!.. Подойти и сказать: «Здрасте, а мы завтра тоже снимаемся… хотим посоветоваться».

— Ява!

— Хлопцы от зависти так и лопнут! — захлебывается Ява. — Вот выпало счастье-то! Вот выпало…

— Ява!

— Я ж тебе говорил, что мы будем артистами… А ты — «летчиком, летчиком»… Как попугай…

Я хватаю его за руку и силой тащу в темноту за перегородку.

— Что такое? — пытается вырваться он.

— Часы…

— А?

— Нету…

— Что?

— Часов нету…

— А где…

— Да были в… кармане. И… и… нету. — Я вывернул карман, хотя в темноте он все равно бы ничего не увидел.

Ява молчит, пораженный.

— А сейчас после съемок найдут хозяина и… — в отчаянии говорю я.

— Это во время драки! Точно! Когда вы по земле катались, они и выпали!.. Идем! Мы еще успеем, пока съемки будут… Я только позову Вальку.

Ява проскользнул между людьми к Вальке, зашептал ей на ухо. Она рот бубликом: «Ох!» — и вмиг они оба уже были возле меня. Мы начали осторожно, чтоб не привлекать внимания, пробираться к выходу. На съемочной площадке царила такая суматоха, что было не до нас. Только какая-то дородная женщина в белом халате заметила наши маневры. Но она поняла их по-своему. Наклонившись к нам, она тихо сказала:

— Вторая дверь налево — женская… Третья — мужская.

Мы смутились, но объяснять ничего не стали.

…Никогда в жизни я так не спешил. Казалось, что я раздвоился: первое «Я» рвалось вперед, а второе «Я» никак не могло угнаться за первым.

В метро по эскалатору вниз мы катились горохом, несмотря на громкое предостережение радиотети: «Бежать по эскалатору запрещается!» А потом на «Арсенальной» — вверх, аж сердце из груди выскакивало.

И на двадцатом троллейбусе хотелось выпрыгнуть и опередить его: так он, казалось, медленно идет…

А по горе мимо церкви Рождества Богородицы бежали так, что пятки касались затылка.

Наконец… Вот оно… Вот это проклятое место!.. Все трое мы кинулись на колени и начали ползать на четвереньках. Колючая дереза царапала щеки, лезла в глаза, запутывалась в волосах… Часов не было… Вы можете смеяться, но я даже водил над землей ухом, надеясь услышать тиканье (так саперы водят миноискателем). Тиканья не было. Мне только показалось, что я слышу, как тяжко бьется подо мной гигантское сердце земли. Это глухо билось у меня в груди мое собственное сердце.

— Вот тут ты ему дал подножку… — бормотал, ползая, Ява. — Вот тут вы катились… Здесь ты сидел на нем… Вот тут тебя с него стащили…

Я вдруг сел на землю, почувствовав, как все тело мое стало бессильным и вялым.

— Ява, — тихо сказал я, — они вытащили их из кармана. Когда тянули меня за штаны… Точно… Я даже почувствовал тогда чью-то руку в кармане. Но я ничего такого тогда не подумал…

Ява и Валька тоже сели на землю. Мы сидели и молча переглядывались… Час от часу не легче! Если до сегодняшнего дня я был, как говорится, условным вором (так как часов все-таки не крал, хотел вернуть и, главное, мог вернуть), то теперь все было намного сложнее — я не мог вернуть часы. Вот ведь: крал не крал, а из-за меня часов не стало, и по всем законам я за них отвечаю! По всем законам я — вор!

— Идем к Будке! — вскочила с земли Валька.

Я безнадежно вздохнул и с горьким сожалением посмотрел на нее: и что она говорит? Ну мы пойдем, ну мы скажем: «Отдай!», а он только хмыкнет насмешливо: «Знать ничего не знаю!» Поди докажи, что они взяли! Она хочет, чтобы мой заклятый враг, с которым я сегодня так дрался и которого я, по совести сказать, победил, был ко мне добрым и отзывчивым. Вот чудная!

— Идем к Будке! — твердо повторила Валька. — Если не хотите, я одна пойду!

— Да чего одна… — буркнул Ява, поднимаясь и бросив взгляд в мою сторону: — Идем…

— А-а… — безнадежно махнул я рукой, но тоже поднялся (еще, чего доброго, подумают, что я боюсь!).

Мы шли по тропке гуськом: впереди Валька (она больше всех верила в успех дела), потом Ява (он старался верить — ради Вальки), а за ним уже я (который совсем не верил).

Мы шли в логово врага…

Я чувствовал себя разведчиком, которого забрасывают в немецко-фашистский тыл. Я не боялся, нет, просто не очень хотелось зря получать оплеухи.

— А где он сейчас? Ты знаешь? — спросил Ява у Вальки.

— Наверно, за сараями — там у них штаб… Или на площадке — в футбол играют… Или дома. Я знаю, где он живет, — уверенно сказала Валька.

В «штабе» за сараями ни одного «воина» не было… На площадке тоже.

— Пошли домой к нему! Скажем матери, что мы в милицию заявим, и вообще… За это и в колонию отправить могут! — с жаром сказала Валька.

— Вон он! — воскликнул вдруг Ява.

Из парадного, где жила Валька, вышел Будка. Мы кинулись к нему. А тот и не думал бежать. Мне даже показалось, что, когда он нас увидел, глаза его радостно вспыхнули.

— Где часы? — подскочила к нему Валька.

— Во-первых, где ваше «здрасте»? — с ехидной усмешечкой сказал Будка. — Какие вы невежливые, невоспитанные… Неужели вас мама не учила, как нужно себя вести?

— Ты нам зубы не заговаривай! Где часы? — выставив нижнюю челюсть, грозно сказал Ява.

— Ой, как страшно! Я начну заикаться! Не нужно меня пугать! — издевался Будка.

— Где часы?! — зло повторил Ява.

— Да о каких часах, простите, идет речь? — невинно захлопал глазами Будка.

— О тех самых, которые вы вытащили у него из кармана! — крикнула Валька, ткнув пальцем в мою сторону.

— Позолоченные? С черным циферблатом? Марки «Салют»?

— Да! Да! Да! — воскликнул я радостно.

— Не видал, — вздохнул Будка и сокрушенно покачал головой.

— Ах ты… гад! — крикнула Валька.

— Не кричите на меня… я нервный. На меня даже мама в детстве не кричала.

«Так я и знал! Ну что с него возьмешь?»

— Отдай часы, а то… — Я запнулся, так как сам не знал, что же теперь делать.

— Ах, вы хотите, чтобы вам их принесли на блюдечке с голубой каемкой? А ключ от квартиры вам не нужен? Где деньги лежат…

Он, должно быть, начитался «Золотого теленка» Ильфа и Петрова и корчил из себя Остапа Бендера.

— Ну ничего! — прошипела Валька. — Не хочешь по-хорошему, мы пойдем к твоей матери… В милицию пойдем… Всюду!.. Раз ты вор… крадешь… пусть тебя в колонию возьмут! Идем! — кивнула она нам.

— Ах какая ты быстрая! Вор… милиция… колония… Ха! Докажи, что мы у вас что-то брали! Докажи!