Почему говорю о себе? Она мне нужна. Я нуждаюсь в её присутствии рядом, не меньше того солнца, что освещает моё побитое лицо; её запах волос мне нужен как воздух, без которого и минуты продержаться не смогу. Её эгоизм заразен. А всё потому, что я устал… За полдня беготни, я выдохся и нуждаюсь в такой же подзарядке, как и мой электромобиль, который разбил… Кстати, как он там? Скучаю по нему.

На полпути я поворачиваюсь, чтобы подхватить её за руку. Глупая привычка раздувать свои щеки… Бабская идея пыжиться и фыркать, когда тебя не слышат и видят только себя! Одной – беру за руку, а другой снимаю с предохранителя пистолет, и в кармане ворочаю, через кофту направляя дуло. Она меня понимает, и свой недавний вздор бросает вон, сжимая мою ладонь. Вот и хорошо.

Мы переходим улицу, и я предвкушаю, как мы трёмся друг о друга в тесной толпе, состоящая из расового набора, разноцветной солянки популяции планеты Земля: особей мужского пола с небритыми рожами, и толстыми задницами чернокожих мамаш, что выперлись на улицы города дабы прошвырнуться по торговым рядам в поисках острой приправы или нового мячика для своих спиногрызов детей.

Но, вот хрень! Не успел я вздохнуть спокойно, как следом за нами ныряет ещё один. Но выглядит совсем иначе, и отличается от тех, которых успел усмирить. Имеет незабвенное арабское лицо, с крючковатым носом и смуглой кожей, а чёрные волосы прям аж лоснятся под солнечными лучами. В ухе наушник с телефона, в кармане выпирает дуло, а на шее мелькает какая-то чёрная клякса, – естественно, безобидная «птичка».

Нет, это точно не паранойя и расовая чистота этой конторе не присуща… Эти отточенные движения, чёткая координация, набитые шишки на костяшках рук и сосредоточенный взгляд хищника на жертве… – меня по новой бросает в дрожь от того, что дело не закрыто, преследование не окончено, охота «птичек» на волков не завершена. Звучит банально, да? Но мне не до смеха и нутром своим избитым чую, что контора эта, отнюдь, не бандитская; мотивы их не такие уж и просты, и не питаются ненавистью к однополым отношениям, трансгендерам и тем, кто играет яркие роли на парадах, в костюмах павлина.

Тут есть что-то сильное, мощное, преследующее иные цели.

Девушка идёт следом за мной, не оглядываясь, а я прорываюсь сквозь толпы полусонных зевак, остановившиеся поглазеть на новую нарядную вещицу. Смотрю боковым зрением, и стараюсь виду не подавать, что засёк преследователя; изображаю невинную жертву, что рьяно хочет жить. Я это делаю нарочно, чтобы зверя не спугнуть… Чтобы «птичка» наша не упорхнула, и не унесла на своих крыльях очередной сюжет. Есть две вещи, которые к этому подстегнули: я до смерти устал бегать, как заяц, прятаться за новыми углами, и отстреливаться, с испуганными глазами. Патроны не жалею, да и совесть моя чиста – тот, кто желает нам смерти, не удостоен возможности смотреть мне в глаза.

А вторая причина, почему я так себя веду – я хочу поговорить… Не по душам, конечно, но под дулом пистолета. Почему бы и нет! Я иду на риск осознанный, меняю тактику на ходу и слушаю свои инстинкты, подчиняюсь голосу разума и принимаю его план, возникший за долю секунды в моём сознании. Две тайны я хочу узнать… Две загадки хочу разгадать: первое и, самое главное – что внутри того устройства, и какова его ценность, если за него не жалеют десятки жизней; а второе – это то, что менее тревожит, но многое может рассказать, и поможет понять логику действий этой организации, с весьма безобидным названием.

Кто заказчик представления, в котором играем главные роли?

Я отклоняюсь от темы – моя голова, всё ещё, глуха и болезненно реагирует на резкие движения, но мысли – острые, и чёткие движения помогают скоординировать усилия, чтобы преследователя оглушить. Девку отправляю за следующую машину, а сам готовлюсь нанести удар, спрятавшись за минивэном. Секундами ранее, мы быстро оторвались и оказались на небольшой стоянке автомобилей, а «арабский скакун», преследующий не слишком арабские цели, проглотил нашу наживку, побежав за нами. И теперь, не стесняясь пистолета в руке, он сканирует каждое авто, просвечивает своим орлиным глазом затенённые стекла, и тихо идёт, как вылитый зверь, пригнувшись, зажав пистолет обеими руками.

И правильно делает! Увидев дуло первым, его я выбиваю – стучу несколько раз о заднее крыло пикапа. Теперь он под ногами, но я не даю ему времени опомниться, и со всей силы посылаю свою ногу в грудь. Получилось не слишком уверенно, но хватило, чтобы сбить его с ног и озадачить…

Как я и говорил – в контактном бою я слабый борец. Ударом в грудь, от себя прогоняет и посылает вдогонку удар кулаком. Я не падаю, хоть дыхание моё нарушено, а пролетаю вскользь рядом стоящего автомобиля, сбивая плечом зеркало бокового вида. Я не сдаюсь, но мне добавляет ногами… усиливает давление кулаками, и целится в шею и грудь. Я закрываюсь, как могу и дожидаюсь, когда ко мне приблизится, чтобы достать руками, избить его рожу кулаками. Они – как утюги, и, если попаду – будет жечь; голова не будет болеть, но челюсть улетит куда-то вон, а подбородок получит нокаут.

В моей руке эффективный инструмент, – делаю быстрый удар сбитым зеркалом, и попадаю по виску. Он не ожидал, и это хорошо! С тихим рёвом быстро повторяю, и пробиваю его скулы жёстким пластиком. Его лицо – красное, но я продолжаю наносить удары в челюсть и висок, бить в подбородок коленом, и вымазывать крыло фермерского «Доджа» в его сопли и кровь. Я бью, не испытывая никакого наслаждения от причинённой боли, но делаю максимально жестоко, чтобы отбить охоту за мною гоняться по улицам города, которому всё ещё служу.

Ещё один манёвр, и пробиваю арабским лицом боковое стекло припаркованного автомобиля… Руками чувствую повиновение, и обмякшее тело валится на меня, желая провалиться в невесомость. Сигнализация рядом стоящего авто живо отрезвляет, ярость потихоньку отползает, и я понимаю, что нужно быстро закругляться. Иначе, ещё минута – и он не жилец.

Я бью затылком об асфальт, тем самым, вынуждая говорить.

– Зачем гоняетесь!? – кричу ему, а он молчит. Отрезвляю ещё одним ударом, опять. – Ну!?

– Тебя – убить… – хрипит он, нехотя. – Девку – доставить…

– Зачем она вам? – снова кричу и треплю за шиворот.

– Устройство… – он хрипит, а я едва ли его понимаю. И параллельно обыскиваю.

Я быстро карманы проверяю, пояс и всё, что ниже колен. Там есть один пистолет, пристёгнутый на голени, на поясе – тактическая кобура, которые используют для ведения боя в городских условиях, и телефон, в котором открыто сообщение с двумя фото, сделанные часом ранее, ещё когда мы выходили из дома девушки. Уже тогда нас вели… Под моим фото подписано: «ликвидировать», а под тем, где изображена моя девушка – «доставить живой».

– Что внутри??? – кричу, выбрасывая телефон в сторону. – Ну!?

– Информация…

– Какая?

– Секретная, – снова хрипит, захлёбываясь кровью. Я поворачиваю на плечо.

– Какая?

– Не посвящали… Вас заказали, – мы исполняем…

– КТО… КТО заказал???

– Если расскажу, – я труп…

– Ты и так через минуту – труп. Говори! – угрожаю пистолетом.

– Служба внешней разведки…

– Это кто? – кричу, не соображая, в чём дело.

– ЦРУ…

WTF??!

– Карин, – я подзываю девушку.

Используя секунды ожидания, разряжаю обойму, и отбрасываю только что отсоединённый магазин куда подальше, чтобы, вдруг чего, не выстрелил мне в спину. Хотя, он и так еле дышит. Стеклом я изуродовал его яркое лицо, а кузовом пикапа выпрямил орлиный нос. Может, ему он больше не понадобится. Я быстро поднимаюсь, и девку за собой тяну. Наступил тот час, когда нужно бежать, чтобы осуществить вторую часть заготовленного плана.

Мы перебегаем «Четвёртую Восточную»; медленно тянущийся поток, состоящий из редких машин, нам не мешает. Им я не показываю руку, что всегда значит «стоп», и я не свечу своим значком, что говорит: «проваливай из машины» – я бегу вперёд в направлении ещё одного «тоннеля», наполненный раскрытыми витринами и приукрашенный зонтами, цветов радужного флага – сообщества девушки, по вине которой я превратился в жертву.