– Откуда «наркота»?

– Не знаю.

– Кто в это вовлечён, из ваших?

– Из мальчиков – почти все, кто не может отбиться.

– Эти двое, которых нашли…

– Джереми и Сэмми? – подхватывает она. – Да, на них работали, – раздавали.

– Кого-нибудь из тех ты узнала? – я намекаю на преступные личности, с которыми успела мельком ознакомиться. – Кто принуждает работать на банду?

– Защита, – говорит она тихо.

– Я зачитаю главный параграф…

– Не время, блин! Просто скажи… просто посмотри мне в глаза и пообещай, что ты это сделаешь… Пообещай, что нас защитишь! – она поднимается, с хрустом в коленях, и трогает меня за руку, тем самым, вызывая кратковременный ступор в моей голове.

– Карин, – говорю я, пытаясь успокоить. – Приложи свой палец.

– Просто скажи: «Я вас в обиду не дам». Пообещай, как простой человек…

– Посмотри мне в глаза. Что ты видишь? Я здесь для того, чтобы всерьёз заняться твоим делом: дать тебе, и девушке твоей защиту. Но, даже если дело примет другой оборот, и моих сил не хватит разрешить твою проблему, я готов гарантировать новую жизнь, воспользовавшись программой защиты свидетелей…

– И у нас будет семья? Как мы и мечтали?

– Возможно…

– Обещаешь?

– Да. Но я не смогу во всём разобраться в одиночку, без тебя. Не смогу приступить к заданию, пока твой указательный палец не будет сканирован…

– Сигарет мне купишь?

– Да… – за всё утро, я впервые улыбнулся. И это сработало – она мне отвечает, такой же, расплывчатой улыбкой. Заглянув, ещё раз, на дно моей души, прочитав решительность в глазах, девушка оставляет отпечаток.

– Тот, что на фото, где замечена «птичка» – это он подсадил наших мальчишек.

– Уверена?

– Издеваешься? – хмыкает она. – Я чуть ли не каждую ночь вижу, как ошивается возле нашего Прайда. Легкие наркотики – это ещё полбеды. Но говорили… – она осеклась, прикрыв рефлекторно рот рукой. Следом, качает головой, что-то прошептав. – Говорят, что заведует сетью подпольных клубов, в которых снимается порно, с участием наших ребят. Я не знаю, кто там, и что они в итоге получают, но могу сказать точно, что привлекают к этому несовершеннолетних…

– Сексуальное рабство?

– Даже не знаю… Вроде бы одни только чаты, и никого из посторонних не пускают, – предпочитают бесконтактный секс. Многие, особенно новички, на это идут добровольно, а иногда даже первыми попки оголяют. Но, как это часто бывает – попробовав раз, далее не могут остановиться. И снимаются в роликах только ради новой порции удовольствия.

Раз уж дело набирает оборот… – я направляюсь к шкафчику. Там меня ждёт удобная двойная кобура, с заряженными пистолетами. Быстро накинув на плечи, зафиксировав замок, проверяю содержимое магазинов, рефлекторно. Убедившись, что с «глоками» моими – порядок, фиксирую их на замке и накрываю эту прелесть кожаной курточкой.

– Пистолеты… Джереми не раз говорил, что его любимый их ненавидит…

– ЧТО? – я застываю, не успев застегнуться до конца.

– Джереми их видел… трогал и даже запомнил запах. Но тот уверял, что ни в кого не стрелял, а носит для вида, чтобы свои не заподозрили…

– Две жертвы встречались с пацанами из банды скинхедов?

– Не пацаны, а мальчики. С виду, неплохие ребята. Просто вынуждены играть свою роль.

– Ага… – не верится мне.

– Зря ты цепляешься к бритоголовым. Они – те ещё дебилы, но среди них нет животных, способные на такое… Какой дурак режет дойную корову? Они – хитрые, подлые и трусливые, но не настолько жестокие.

– Не понимаю, – хмурю брови.

– Банды скинхедов «мокрухой» не занимаются, – пытается мне объяснить. ― Да, они мерзкие, скользкие гады, и им выгодно нас содержать в «тепле». Офицер, я точно знаю: это не они.

– Что ты знаешь про татуировку?

– У нациков одни немецкие кресты.

– Но, на фото они вместе.

– Джереми мне как-то говорил, что в банде его парня – суета. Объявились новые ребята, кто не чтит чужих законов… – девушка говорит на бандитском жаргоне. ― Их профиль – не наркотики, а ведут себя как натренированные «котики». Они – бескомпромиссные, и с ними не поспоришь.

– Новая группировка? – попутно спрашиваю, чтобы мыслям своим найти подтверждение. С её слов получается, что нацики к убийствам непричастны, а встреча этих двух держится на уровне деловых отношений. То есть, стрелка, где обсуждают свои территории. И, вообще, на снимке ведут себя, как будто не знакомы…

Я молча открываю дверцу, и пропускаю девушку вперёд. Перед тем как перешагнуть через порог, оглядываюсь: этот кабинет мне служит вторым домом вот уж десять лет. Последний раз вдыхаю тёплый воздух, и про себя благодарю за службу: «Спасибо за бессонные ночи».

Мы едем по авеню. Свернув два раза направо, я бросаю за спиной тот шумный океан, о котором столько лет мечтаю. Каждый день я стою перед окном, глаза закрываю, и вспоминаю свой заплыв, случившийся во сне. На глубину ныряю, пытаясь разглядеть в ней свет; руками воду разгребаю и бросаю вон бесшумные слова. Я тянусь ко дну, но волна поднимает; я вдыхаю воду, а она через уши вытекает, сквозь мозги, прямо в сердце попадает. Я кулаками машу, разбивая волну, и бешено кричу… Но всегда, каждый раз, я просыпаюсь на берегу и, валяясь на песке, мысленно спрашиваю: «Почему…? Почему не принимаешь? Меня отторгаешь…».

В ответ, я слышу тот же женский голос: «Не могу».

В своём подсознании, я сам от себя убегаю: совершаю бесполезные попытки вернуть свою молодость, уничтоженную временем. Его я ненавижу, да и жизнь проклинаю за то, что промчалась скоростным локомотивом, и, усадив на кресло, сделала основным пассажиром. За окном я вижу свет, а поезд мчится в пустоту. Но я не кричу, не срываюсь с кресла, и по вагонам не бегу, в направлении к хвосту… Я больше не сопротивляюсь! Я занимаю прежнее место, и продолжаю смотреть в окно. Продолжаю следить за «хвостом» поезда, убивая взглядом жизнь, что прячется за тем холмом…

Нет, я не сумасшедший, – это моя боль, и тоска по утраченным возможностям. Всю жизнь я куда-то бегу, всё время за кем-то гоняюсь; в кого-то стреляю, и чаще всего – попадаю. Но, если пуля моя слепа, то жертву я сам догоняю. У людей я свободу отнимаю. Я это ненавижу, просто презираю.

Я еду по второму ряду. Два потока машин разделяет жёлтая полоса. Двойная сплошная значит, что нельзя… Разделённая – ещё туда-сюда, «гладкокожие» тачки, беспечно подставляясь под удар, подсовывают длинные носы. Но, на дороге есть свои часы – это чёрный светофор. Две электронные стрелки соблюдают протокол, но всего лишь два цвета разделяет людей. Похоже на дискриминацию? Нет, это закон. Ему подчиняется движение: зелёный – иди; красный – тормози! Кажется, что просто, но в жизни всё не так.

Мне очень душно, – раскрываю окно. В нём вижу синее небо, стоящее стеной, ослепительный диск горит над головой, а по краям дороги мелькают пальмы, с идиотскими причёсками, воткнутые в ряд. Сквозь них, я вижу жёлтые дома: вдавленные крыши, широкие окна; невысокие заборы и блестящие сетки с зелёной табличкой «частная собственность». Люди ходят вяло, за собою их тянут коты и собачки… У каждого свои дела, и каждый из них – свободная душа, потупившись в экранные гаджеты, ступает по дороге судьбы.

Мой локоть лежит на двери, а растопыренной ладонью ловлю потоки воздуха, разгорячённый яростным солнцем. Скорость нормальная, – я не лечу, и боковым зрением слежу за тем, что творится на широком мониторе, – приборной панели. Но, надев очки, теперь я могу смотреть на неё.

Девчонка не любит косые взгляды, я это уже понял. Мне и говорить не надо, – знаю точно, что привыкла к осуждению, недоумению, боязни и отторжению. Повернувшись лицом к стеклу, она поникла, и, приклеившись лбом, рассматривает ненастоящие пейзажи, сооружённые людьми не для потехи и забавы: символические заборы, и большие таблички, куда чужой ноге ступать нельзя. Я знаю, что в искажённом отражении смотрит на меня. Возможно проклинает за то, что отобрал её свободу, а может прославляет, и предвкушает новую жизнь, наедине с любимой. Так странно…