Красный свет, – машину торможу.

Всё же, я не понимаю… В сексуальном разнообразии молодёжи не особо разбираюсь, но не могу свести концы. В моем сознании витало чёткое разграничение в отношениях людей, освободившиеся от предрассудков, кто не побоялся заявить «Я – гей», и теми, кто держит жён взаперти, и говорит: «Ты не должна работать… Ты должна идти по стопам моей матери». Раздвинуть ноги, расслабить мышцы, подпустить к себе чужое тело, и принять оскорбительный плевок, или животворящее семя…

Кажется, всё просто: одни желают свободы, другие ненавидят их за это и тянут общество на дно, – две одинаковые массы, различающиеся по составу. И никогда не слиться воедино! Но, нет. Оказывается, геи и трансы не брезгуют извращением; неонацисты, втайне, в первых влюблены, но вынуждены носить повседневные маски. Кажется, ясно только одно: природа над всеми посмеялась, подкинув семя ущербности, предрасположенность к однополой любви и телепортации из одного телесного состояния в другое. Никто не рождается мальчиком, никто не появляется девочкой, а есть только тело, – исходный материал, из которого можешь слепить то, что душа захотела.

Хотя, не всё так радужно… Пусть неонацисты латентные геи, но никто не наделял их правом ограничивать свободу, повергать в рабство других, кто к их играм не причастен. Они нарочно несмышлёных подкармливают наркотой… устраивают ночи гламура, совращают, золотые горы обещают или насильно принуждают, угрожая расправой. Здесь не идёт речь о свободе, нет взаимных отношений, основанные на доверии и любви, – я вижу рабство, циничную манипуляцию ради наживы. Вижу насилие и угнетение слабых. Налицо – тотальное нарушение закона! И ни о каком национализме речи не идёт.

А теперь по делу! Что мы имеем? Некая «третья» группа влезла во взаимоотношения двух противоположных идейных сообществ. Ясно, что неонацисты не такие, как были во времена моей молодости, да и ЛГБТ – не святые угодники, не против «потусить» со своими идейными врагами. У первых и вторых на первом месте деньги, страсть и развлечение… Это – молодость. На это ещё можно закрыть, хоть как-то, глаза. В общем, я ей верю, и нет смысла гробить дойную корову. Девушка права.

И получается вот что: некая «третья» сила убивает двух парнишек, с животной жестокостью. Возможно, внутри лагеря неонацистов, всё-таки, вызрели новые кадры: узнав о тесных связях представителей своей команды, решили наказать, в первую очередь, своих. Ведь, у них же была любовь! А для членов ЛГБТ – демонстрация силы, хороший повод запугать, посеять панику. Типичные животные повадки… Почему-то считают, что должны только сильных уважать. Но сила-то, бывает разная. Знают ли это ублюдки?

Я еду один. Водители успокоились: машины отдалились, шум угас, поток рассредоточился, а я по-прежнему не могу прийти в себя. Что же это значит? Пацаны, которые ходили вместе на задание, оказались изгоями, лишь из-за того, что выбрали в любовники себе подобных? Сложная ситуация…

«Какая тебе разница, кого я целую, и кому свои мысли посвящаю, – это моё личное дело, кого я должен любить! И, я не выбираю, жизнь меня не направляет – это судьба нас сводит, случай нас соединяет… Сердца влюблённых всё определяют! Мы любим – значит всё! Так Бог решил…», – говорил мне, как-то, один гей. «А другие это отвергают. Они говорят, что любовь – она одна; что боль – она сильна… Что жизнь – она жестока, и за свои поступки должен отвечать…». Не стал тогда я спорить…

– Следующий – направо! – хлопает ладошкой по плечу меня.

Я сворачиваю в переулок. Впереди видна всё та же полоса, по обе стороны – дома, растущие непрерывным потоком старых аппартментов. Вижу разноцветные козырьки – пёстрые шатры, разделённые напополам, прикрывающие лавочки с фруктами, и вольно мыслящих людей, шагающие вдоль. Я бы по всем пробежался, в руку самые вкусные собрал и её бы угостил. Но, она мне говорит:

– Офицер, тормози! Приехали.

Девка хлопает дверцей и бежит вперёд, а я – важно оглядываюсь, разминаю шею, а уж потом снимаю очки. Машин не так уж много, но есть фургоны, тёмные зоны, до которых мой глаз не достаёт. Сложив очки в кармашек, я медленно ступаю. Впереди – простой проход, прячущийся в тени деревьев, а по бокам гуляет одинокий ветерок, вдоль усталых, от времени, домов… Я иду вразвалку.

– Бабульки нет на месте… – внезапно, говорит.

– Это нормально?

– Вообще-то, нет. Мексиканка здесь всегда сидит.

«Ну ладно», – думаю я. «Всего лишь «мекс».

– Ты со мной, офицер?

– Да.

– Тогда, не отставай!

Да не фиг делать! Но она бежит вперёд, перепрыгивая через две ступени, отталкиваясь рукой от замусоленных перил. Не стал я следовать её примеру, но поднимаюсь, перешагивая через одну. Её я быстро догоняю, но она, присев на коленку, уже в замке ключом ковыряется, посматривая в замочную скважину. Дверь толкает, ключ поворачивает, но та – не подчиняется.

– Что за чёрт?! – возмущается. – Сейчас, такое бывает. Замок, иногда, заедает.

Ну окей, – я жду, прислонившись спиной к холодной стене. В кой-то веке, могу насладиться прохладой, прижаться к стене и, спрятав руки глубоко в карманы, постучать затылком, прислушиваясь к шагам, раздающиеся где-то там. Подумать о своём… Сколько лет прошло, когда я был «зелёным» и «чужим»? Такое впечатление, словно я в гостях, и шёпот секундной стрелки напротив, мне будто, говорит: «нужно расслабиться и на вечер забыть о работе».

– Проклятье! – снова ругается. – Замок провален, и ключ не достаёт…

– ЧТО??? – просыпаюсь я. Хватаю пистолет, ложу палец на крючок, и в реальность возвращаюсь. – За спину мне! ЖИВО!

Девушке страшно. Да и мне стало боязно: сердце проснулось, в ушах проявилась барабанная дробь. Я прикусываю «резиновую» жвачку. Считаю: «раз-два-три», плечом отталкиваюсь от стены, и медленно ногой давлю на дверь. Она со скрипом проваливается…

В глаза мне бьёт тусклый свет, носом чувствую ароматы мягких духов: запахи женской любви; сигналы девственной косметики, малины, клубники и прочей сладкой гадости, что можно учуять в девчачьей обители. Но, в передней комнате – бардак, мебель перевёрнута верх дном, оконные жалюзи сорваны, стены изуродованы страшными надписями, в которых читается жестокий смысл животной ненависти, а пол усеян бусинками, розовыми бумажками, открытками, сердечками и прочими признаками беззаветной любви двух чистых и откровенных душ, растоптанные широкими и грязными подошвами.

Девчонка, ошалевшая от наглости взломщиков, бросилась собирать свои подарки и стихи, вытирая, сразу же, пальцами черные следы. Но её я в угол загоняю, уговаривая сидеть молча, приложив указательный палец к губам.

– Сиди здесь! – шиплю, как змея. Она, хоть и неохотно, но ныряет в уголок, который прикрываю входной раскрытой дверью. Посмотрела на меня, словно в последний раз.

Передо мной – пистолет, впереди я вижу мушку. Передёрнут ли затвор? Я забыл, а проверять слишком поздно. На лбу испарины, в голову ударила жара, а грудь сжимает холодом. В передней комнате – точно никого, один лишь бардак и грязь, но на стенах есть блевотина и чернота, отпечаток чьих-то мерзких душ. Они писали: «мразь». Они черкали: «сдохни тварь!». В надписях оставили остаток моральной нищеты. Но я медленно ступаю вперёд, сжимая пистолет в руках, а под ногами «плачет» битое стекло…

Подхожу к следующей комнате. Чьи-то шаги эхом пролетают по коридору… Меня напрягает, – рефлекторно направляю пистолет в сторону выхода, но шаги куда-то дальше убегают. Ну и ладно! Пришло время переступить порог.

Я поворачиваюсь, вновь, но спина ловит удар, – проваливаюсь в ванну. Пистолет звонко падает, ибо рукой ударился… За шкирку тянут назад, разворачивают, и снова получаю в живот… Влетаю в кафельную стену с такой силой, что пластиковые пузырьки и тюбики летят на голову, полка падает и о затылок мой ломается. Куски старого кафеля, штукатурки, и серебряного стекла… – это всё теперь на мне. На мгновение, теряю ориентацию: в ушах звенит, наступает облегчение, словно тело подбрасывает вверх… Умиротворение.