– Эй! – стараюсь быть снисходительней.

Но оказалось без толку. Ладно, так уж и быть – заполнив стаканчик доверху, она подхватывает его, словно этого и добивалась, и выпивает содержимое несколькими глотками, под конец закашлявшись. Неопытная… Это хорошо, как и то, что вены её – чистые.

– Карин, – опять я начинаю давить, решив, что алкоголь подействовал. И, действительно, – её отпустило. Похоже, боль отхлынула, вместе со слезой, которую лихо стирает по щеке рукой. А новая сигарета окунает в мутный океан, волны которого сковывают веки, но облегчают дыхание.

Она – расслаблена, доверившись спинке стула. По новой, вытерев слезу, глубоко затягивается и пытается растворить в себе сигаретный дым.

– Мне нужна твоя помощь, – я снова тихо говорю.

Прислонив затылок к гладкой стене, еле заметно кивает. Приложив сигарету к губам, смотрит в яркое окно, которое раскрыл для неё. Вернувшись на прежнее место, я подбираю дюжину папочек, с досье на подозреваемых. Мне нужны их фото, в разных ракурсах, с разными причёсками и повседневными масками; запечатлённые образы, в которые преступники перевоплощались. Девушка не глупая и прекрасно понимает, что отыщет взглядом в моих руках, и потому брезгливо посматривает на них, с лёгким отвращением. Это нормально.

– Я буду показывать… Просто дай мне знать, кого из них ты видела.

Она слабо кивает, а сигарета тлеет, застряв между пальцами, погружая голову в туман.

Я показываю ей первое фото, снятое в анфас. Через тело, словно электроток прошёл: увидев страшно суровую рожу, во внезапном испуге вздрагивает, но быстро приходит в себя, качая в ответ головой. Первый персонаж не впечатлил, и краткий устный пересказ преступной жизни её не удивил. Может, хорошо, что этот душегуб-расист не попадался на пути, – 38 жизней он унёс. И, если бы не банда, завершил бы свою жизнь на стуле. Чего не скажешь о втором. Полжизни просидел в тюрьме и заносил хвосты неонацистам. То ли «чёрных жаб» не до душил… или надоело быть нацистом. Может неразделённая любовь его сердце разорвала на куски, одно из которых стало ярым гомофобом. В однополой любви он увидел угрозу. Но свидетель наш молчит, – качает головой и хмурит брови.

Я принимаю за ответ и продолжаю далее. Настал черёд второй раскрыться предо мной, и выплюнуть на стол с десяток новых фото. А там – ещё одна. Ещё и ещё… И ни одна из тех, что лихо раскрывают суть сюжета, где жизни каждого имеют острые грани… о которые, прочитав биографию, можно поранить свою душу, её взгляд не изменили.

– Уверена? – я просто перепроверяю.

Но, вместо ответа, посмотрев на меня она снова закурила. Лицо девчачье побелело, воспалённые веки потяжелели и оттого – бросает в дрожь. Похоже, устала…

Хорошо, – я берусь за другие и проделываю процедуру заново. Я не спешу: у меня есть терпение, чётко выдрессированное за десятки лет службы, и лёгкое понимание того, как это всё работает. А получается так, что мозг девчонки сейчас перегружен, и в состоянии стресса не способен отличить обычный палец от карандаша. И потому, я раскладываю новую партию «фоточек», не спеша, как колоду карт на стол. Пусть подумает… Пусть представит, что мы в казино. Я – крупье; она – игрок. И от того, в какую карту пальцем ткнёт, зависит будущий выигрыш.

Закончив, я смотрю на неё. На лице опять ноль реакции, лишь некое смятение и рыхлая сосредоточенность. Значит, ничего… Придётся эту собирать, и новую колоду доставать.

– Назад, – вдруг, тихо говорит. И просит не убирать, а дать ей возможность познакомиться поближе с жизнью лишь одного. Ей, вроде как, всё равно и сидит она боком, тем самым показывая отвращение, но не может запереть в себе страх, явно чередующийся с озабоченностью. Ей трудно дышать, но она это делает, – долго и вдумчиво смотрит, оценивая фото одного, бесшумно шевеля губами. Но, вдруг, веки смыкаются, бесцветные органы чувств растягиваются, и сквозь мечевидные ранки проступает на свет красненькая плоть.

Прочитав губами бесшумную «молитву», новым взглядом смотрит на меня.

– Эта «птичка» за мной гналась, – говорит, ткнув дрожащим пальцем в татуировку.

– Ты уверена? – не верится мне.

– Как такое можно забыть?

И правда, как? Но очень странно, что указала не на того, кто был предоставлен для опознания. То фото… – оно было сделано на улице, и в поле зрения камеры мог случайно попасть проходящий мимо человек. Или же, он был сопровождающим, телохранителем, а, может и вовсе посторонним, наблюдающий за всем со стороны.

Я бегло пересматриваю снимки заново – нигде, кроме одной, не встречается тот человек, на шее которого явно выделяется силуэт «птички», похожая на колибри. Но, он без лица – стоит, отвернувшись в сторону витрины.

– Офицер, – подаёт свидетель свой усталый голосок. – Я могу уже «валить»?

– Что? – не понимаю я. Я ей – об опасности, а она хочет «свалить»?

– Меня ждёт Элис, – объясняет мне. Это её девушка. Лесбиянка…

Я киваю головой, а сам не попаду в прежнюю колею. Пара минут, сейчас отойду.

– Вообще-то, ты странный, офицер… У тебя есть ещё? – спрашивает она, вероятно, про алкоголь. У меня – есть, но, стоит ли давать?

– Что? – машинально повторяю.

Она непонятливо качает головой, шелестя в кармане рукой. В пачке уже пусто.

– Почему «странный»?

– Есть ещё?

– Ты скурила всё, что было…

– Что, даже не найдётся косяка? – спрашивает она. Магическое действие никотина, в паре с алкоголем, выгорело, и её начинает бросать в дрожь.

– Карин! – обзываюсь я. Ибо её взгляд стал исчезать. – Эй, ты говорила…

– Чёрт, опять эта хрень, – обрывает меня. – Ты меня тут фоточками гомофобов-расистов пытаешь, как будто между ними и убийством есть связь. Гады, всегда нас унижали и избивали, но никогда…

– Не понял.

– А ты что, офицер, не знаешь, что банды неонациков поставили нас на «поток»: снабжают коксом и травой? Они нас сделали рабами, и вынуждают «толкать» их вонючий товар в каждом заведении, где мы тусуемся. Они давно уже знают всё о нас, и даже с некоторыми из «трансиков» у них любовь.

– Что у них? – просто перепроверяю: не послышалось ли?

– Они ведь тоже люди и среди них много таких, кто втайне друг с другом встречается, но уйти из банды – не решается. Это опасно…

Меня озадачила… Прошу продолжать.

– Мы никого, ни по каким признакам не разделяем. Если к нам приходит парень, состоящий в банде скинхедов, но влюблён в одного из наших, мы не прогоняем. Потому что уважаем его выбор, и принимаем как своего, хорошо осознавая, что из банды живым не выйти никогда, – закончив, снова проверяет карманы, но, опомнившись, следом вопрошает. – Есть ещё курить?

– Что ты ещё знаешь?!

– Я просто так не скажу! Мне и моей Элис нужна защита… Всему Прайду.

Я крутанулся на стуле. Проехавшись быстро, прикладываю свой значок с электронным определителем к сканеру. Приняв за своего, тот мигом определил, доступ к информации открыл, дав возможность взаимодействовать с компьютером. Мне всего-то и осталось, что развернуть свой планшет для электронных документов и запросить нужный мне архив, для выполнения протокола задания. И всё.

Девочка ёрзает на стуле, облизывая пересохшие губы, а, между тем – на стол падает планшет, с копией приказа Президента, и все 58 параграфов, касающиеся прав человека. Выглядит пафосно, но я обязан.

– Ты говорила о наркотиках и рабстве… – я возвращаюсь, ложа руку на приказ.

– Чего? Дай мне попить – в горле всё горит.

– Карин! Посмотри сюда… Сосредоточься!

– Дай же…

– Ну?! – давлю на неё. – Будет тебе всё, а сейчас – соберись!

Она, вроде, понимает. Облизнувшись снова, начинает:

– Наркотики – я этим не занимаюсь! Да и подсаживают, в основном, мальчишек… ещё молодых и неопытных пар, в мыслях которых одна пошлость. Но я их избегаю, потому что уже знаю… Короче, они их делают зависимыми, чтобы не делиться. В свои дела не посвящают, а тех, кто против – насильно заставляют: унижают, и принуждают к «оралу». Но, никогда таких тяжких увечий не причиняют: лицо мальчика не портят, и относятся к каждому как к товару.