– Теперь, ты злой на меня, да? – спрашивает осторожно. Однако, актёр! Чтобы так лихо перейти от сценки истерики к попытке восстановить доверие…

– Наоборот, какой бы горькой правда ни была, – она всегда ранит только в сердце, и приносит только временную боль. В отличии от лжи. Я бегал с завязанными глазами; отбивался, не понимая, что происходит… Откуда эти «птички» прилетели!? Зато теперь, кажется, всё становится ясно. Это не так уж и много, но можно делать постепенные шаги, – наконец, отрываю свой взгляд от улицы, и поворачиваюсь к ней. – У меня зреет план.

– План, – повторяет мои слова, с некой грустью. – Значит, телефон не отдашь.

– Пока не выясним, что это, – побудет у меня.

– Хорошо, офицер… Ну а потом, отдашь?

«Что? Её эгоизм не знает границ. Может, это только плюс, а фальшивые слезинки к ней пробуждают новый интерес».

– Они уходят, – сообщаю ей, выпрямляясь.

– Это хорошо? – просыпается интерес к окну, и приближается ко мне. – Мы побеждаем, офицер?

– Нет, я сильно сомневаюсь – они меняют тактику. Уходят, чтобы перегруппироваться, и нанести новый удар. Показательный проигрыш, чтобы выманить нас на улицу, – говорю, посматривая на её, не тронутое временем, лицо. Будто и не ревела: на щеках ни следа, ни капельки… Это хорошо.

Мои догадки подтверждаются по поводу внутренней личности. Если говорит, что только с виду животное, а внутри я человек, то она – беззащитный ребёнок снаружи, но за пазухой прячет острые когти, которыми быстро отделит шею от головы.

Нет, это не подлость, а простое стремление сберечь свою жизнь.

– Всё-таки, твой телефон отслеживали, – говорю ей, приседая на правое колено, чтобы разобраться с тем, что у меня магазинах, и что может сгодится. Что есть в рюкзаке, лежащий на боку прямо перед моим носом. – По тому, как прячутся по норам, могу сказать, что потеряли нашу точку, и не знают теперь, на каком мы уровне засели… Но за нами, пока что, не бросаются лишь потому, что слишком мало. Понимаешь?

– Ну да… Ты же больше десятка замочил, – боятся, – делится логикой.

– Нет, Карин, – трупы своих их не пугают. В таком большом здании нужно, как минимум, с полсотни людей, а то и больше… Но, не восемь человек.

– Ясно, офицер: они не знают, на каком мы этаже…

– Точно! – соглашаюсь, а у самого внутри нечто сильное просыпается. Девчонка легко обучается, хоть и ведёт себя как ребёнок. Могу поспорить, что через пару дней такой вот погони, уже сама их будет «крошить» втихаря.

– Что будем делать, офицер? – задаёт своевременный вопрос.

– Мы покидаем это место, – говорю, не много успокоившись.

Меня всегда в чувства приводили разговоры с людьми – хорошие, сильные и серьёзные мысли, которые всегда легко ложатся в опустевшую область сознания. Сижу на правом колене, собирая в дорогу свой чёрный уличный рюкзак, а боковым зрением наблюдаю за тем, как девчонка меня копирует, надевая на спину свою ношу. Пистолеты к очередному рывку приготовлены, а голова чиста и подготовлена к последнему забегу.

– Терпеть не могу сидеть в норе, загнанным в угол. Запомни, Карин: движение… Только движение спасает человека! – всё-таки, я решился это сказать, хоть и приберегал для своей воображаемой дочери.

– Будем отчаливать? – спрашивает, с тревогой в голосе.

– Слушай меня сюда, и делаешь так, как я скажу… И ни шагу в сторону! Ясно? – не ожидая ответной реакции продолжаю. – Если я прав: две-три минуты, а, может и меньше, – приедет подкрепление, и они попрут искать нас по этажам. Как и раньше: я иду спереди, ты идёшь за мной, ухватившись за рюкзак, прислушиваясь к любому шороху. Оповещаешь о том, что творится сзади жестами. Но, не голосом!

– Ну ясно же!

– Сколько бы их не приехало, просто знай, что наше главное преимущество – невидимость. Мы должны стать «духом этого отеля». И, главное – слушаешься во всем меня. МЕНЯ!

– Ага…

– А теперь повтори, что ты поняла!

– Если я ослушаюсь, – меня выпорешь, как сучку!

– Умница! – на лице рисуется улыбка, и она мне тем же решила ответить. – Если их обойдём, – мы на свободе, Карин! Ты понимаешь это?

– Ну да, офицер, – отвечает мне. Хоть уста сомкнуты, её глаза заулыбались.

Моё животное не может сдержать напор внутреннего человека – отвечая взаимностью, поворачиваюсь к окну.

– Прорвёмся! – говорю, обнажая пистолет.

Я помню магический свет, и каждая область пространства была пронизана мягким голосом, словно воздух – это эфир, что ретранслировал не чуждые мне мысли. Мне просто нужно было идти, слушать инструкции и выполнять указания, данные свыше. И я это делал: шёл по улице, поднимаясь на бугор, предвкушая чувство, когда лицо, согреваемое лучами солнца, искупается в тепле, и каждая клетка наполнится жизнью.

Меня ждало чудо, и я готовился к тому, что буду ослеплён ярким светом.

Но по сторонам я не смотрел – так голос девушки велел. Лишь боковым зрением фиксировал мрачные дома, в окнах которых мерцали серые лица, и утопали во тьме разбитые заборы. А воздух территории пространства, которую стремился покинуть, был пропитан тревогой, завистью и бессилием; запах гари говорил о том, что пламя питалось не только рухлядью дворов, засохшими лужайками и кривыми зубьями изгороди, – там пахло смертью и жаждой мести.

Я чувствовал… Нет, я точно знал, что меня хотят к себе забрать, утопить в океане лжи и обмана, привнести в мою жизнь боль и страдания, заставить жить по неписанным правилам, известные каждому из их числа, где превалируют лишь чувства, разрушающие душевные оболочки: злость и ненависть, слабость и бессилие.

Я оттуда бежал, проклятое место стремился покинуть. И голос в этом помогал. Я не чувствовал ничего, а внутри моей души не просыпалась жалость и тревога, сожаление о напрасно прожитых днях в серости улиц, которые охранял и очищал от грязи и пыли. Да, я точно знал… Я был уверен в том, что за моей спиной – неудачное прошлое, опасное будущее, которое не мог признать и всячески избегал.

И голос меня сопровождал… Тот самый голос девушки, которую потерял.

Я шёл вперёд, не оступаясь; смотрел на свет, не оглядываясь… Я тянулся рукой не задумываясь, кто все те души, что томились за моей спиной, кому принадлежат те лица и пересохшие уста, что шёпотом кричат: «ТЕБЕ ТУДА НЕЛЬЗЯ!». Я просто слушал голос, и делал крохотные шаги по дороге, ведущая к светлому будущему. И точно знал, что каждый шаг стоит чьей-то жизни, а каждое движение, сделанное с позволения других – это чьи-то слёзы, утраченные надежды, не исполненные мечты.

Если хотите правду – это очередной мой сон, который вижу из года в год, и повторяется он в разных интерпретациях, с разными образами и героями, но суть его одна: улица – моя жизнь; дома с окнами, во мраке которых утопают лица – жизни людей, проблемы которых мне чужды, и абсолютно не трогают частички моей души. В своём царстве они сами себе хозяева! Воздух, пропитанный тревогой, – это страхи, в которых расщепляются желания свободных душ. Он тяжёлый, переполненный болью и отчаянием, вынуждает посмотреть назад и ужаснуться тому, что натворил.

Я – полицейский, и во всём виновата моя вера. Именно она мне позволяет закрывать глаза и творить жестокие вещи, с разрешения большинства. Они дали мандат убивать быстро, и чётко разделять грани личности, в моменты, когда от моих действий зависят жизни. Наделили правами вершить правосудие, когда в руках врага инструмент, способный прервать чью-то жизнь. И, наконец – у меня есть власть, с помощью которой исполняю роль карателя, прикрываясь целью уравнения всех и каждого перед законом, проникнув желанием стать для любого незащищённого героем.

Но, мне от этого, отнюдь, не легче…

Если посмотреть с другой стороны – я типичная жертва, кто обменял свою свободу на возможность служить для каждого жителя города. Хотел я этого себе? Желал ли я такого положения вещей? Нуждался ли я в одиночестве? Как и все – искал справедливость; как и каждый – верил в правильность своих действий, и был уверен в том, что жизнь нескольких ублюдков – это ничтожная цена, которую должно заплатить здравое общество, чтобы сохранить жизни сотен маленьких людей. Правильность действий объяснял, давно известными каждому, жестокими правилами природы, в которых парочка хищников исполняют роль санитаров, сохраняя баланс в экосистеме социума. В конце концов, свою душу успокаивал тем, что я волк, призвание которого – умерщвлять неверных и слабых, сохраняя общество в живом и целостном виде.