– Ты как? – тянет к себе, чтобы встал… чтобы продолжил наш забег. Я не против, но чуток бы подождать, когда туман рассеется, и её вторая копия уйдёт с моих глаз. Я подползаю за угол, не без её помощи, а она мне суёт, потерянный мною, рюкзак, и ставит на ноги.

Хоть мне и плохо, но не могу игнорировать просьбу… просто не в состоянии валяться посреди дороги, увидев, как борется за жизнь – мне стыдно. Я медленно следую за ней, как за пророком, оглядываясь по сторонам. Мы бежим по «Третьей Восточной», и люди от нас – врассыпную. Мы летим посреди дороги, между ногами пролетает пунктирная белая линия, а машины тормозят, пропуская нас вперёд. Я смотрю на витрины, и угадываю надписи, знакомые рекламные щиты – мы здесь пробегали, только теперь, хозяева скромных заведений попрятались за белыми и серо-коричневыми ширмами, складывающиеся в рулеты. И это правильно – нам свидетели не нужны.

– Сюда! – меня тянет за руку. Сама-то – лёгкая, перелетает через решетчатый забор, что по левую руку, а я переваливаюсь, и падаю вниз, ловя землю рукой. Но, ничего – это дворик общественного заведения. Тут есть углы, неглубокие кармашки и тупики, в которых можно затаиться. – Сюда… Сюда, офицер, – снова говорит она, как будто я не слышу и не вижу, куда нас ноги привели.

Я знаю, что хочет… – чувствую её настроение, готовлюсь на ходу скинуть удушливую форму через голову, выбросить оранжевую «шкуру» со светоотражателями, в который мы – как белые вороны. Не успев забежать за угол, бросаю рюкзак вперёд, вынимаю пистолеты и тащу душную форму наверх. Мне не помогает, ибо у неё у неё своих забот полно. Нужно снять штаны, вывернуться из жилетки, выбросить перчатки и вздохнуть по новой… Я смотрю на девушку и повторяю движения. Она это делает грациозно, а я – неуклюже. Сворачивает в клубок защитную форму, а я – бросаю, как попало, вызволяя ноги…

Всё готово, но она лезет ко мне, чтобы осмотреть свежие раны. Я сижу на заднице, пересчитывая патроны, а девушка уже роется в своих карманах, чтобы достать медицинскую инсталляцию: толстые салфетки и клейкую ленту, с помощью которых залепит мои раны. Я растерянными пальцами набиваю магазины, мне в уши прилетают озабоченные возгласы и боковым зрением фиксирую испуганное движение персонала кафе, на заднем дворе которого, внезапно, мы расположились. Ничего, пусть смотрят! Пусть снимают! Пусть удивляются и кого угодно вызывают, моя главная цель – тот угол, из-за которого могут прилететь новые «птички», а задание девушки – меня поставить на ноги.

– Царапина, – говорит она мне и помогает встать. За её спиной рюкзачок висит криво, а мне на шею вешает мой же, поправляя сразу же за лямки. Хорошая царапина, из-за которой болит только живот… Ногу перемотала скотчем, как на поле боя, из-за чего боль занемела, и каждый шаг стал отражаться у меня в ушах. Но, ничего…

Мы проходим вглубь дворового тоннеля. Спереди – грузовая машина, возле неё вертится разгрузчик товара, «футболит» полупустые коробки. Мы продвигаемся медленно, а за спиной прячу пистолет, чтобы никого не спугнуть и подойти к углу новой улицы спокойно, и с терпением охотника, как следует осмотреться, и выделить возможные цели. Девушка у меня за спиной, и это меня радует. Она оглядывается назад, чтобы быть уверенным, что в спину ничего не прилетит, и подталкивает в зад, наступая на пятки.

Мы проталкиваемся в узком зазоре бортовой машины и стены; скользим спинами, плечом к плечу в направлении угла. С той стороны машины ходят парни, ничего не подозревая, говорят между собой на испанском, а девушка то и дело, что толкает меня в плечо и торопит, наступает на ноги и держится за руку, впиваясь в кожу когтями. Не сказать, что мне больно, но не много отвлекает… Подползая к углу, я замираю и смотрю ей в глаза, мельком оцениваю наше состояние и понимаю, что рядом с ней я выгляжу, как бомж – грязный и в кровоподтёках, а она уже успела навести марафет, поправить шапочку, смахнуть с себя пыль и сделать невинное лицо.

– Больно… – всё-таки не молчу и говорю, как есть.

– Прости. Это я волнуюсь так.

– Волнуешься? – спрашиваю, а сам думаю: «Да тут кричать надо, от страха!».

– В смысле, – боюсь, – признаётся. Хотя, зачем мне лишние слова, разве я не понимаю? – Ну что, офицер… Что ты видишь?

– Вижу одного, вон в том углу, – отвечаю и указываю взглядом на перекрёсток, метрах в двадцати от нас. – Одет почти так же, как и те, – с капюшоном на голове… Изображает из себя клиента такси.

– И всё? – девушка просится на улицу, высовываясь.

– Да не светись! Мы в тени, а машина хорошо скрывает, – говорю и отправляю её голову за своё правое плечо. – Не забывай про тыл…

– Там – чисто! – выдаёт мне сразу.

– Хорошо. У нас их двое. Тот, что на углу, справа от нас, может и не увидит, а вот этот… – сообщаю и даю возможность убедиться самой, что напротив топчется ещё один, со щёткой в руках, чернокожий. Есть ли у него отличительный знак, или он не причём, его я беру в своё поле зрение, ибо метёт он коряво чистый асфальт, где обычно щётки по утрам проезжаются. Похоже, держит первый раз в руках.

– Ты грязный… – девушка освежает мне память, и треплет за рукав, обтряхивает правый бок. А мне, вроде и приятно, но боль щемит в боку, в руках растворяется дрожь, по вискам пот бежит ручьём, а голова ещё звенит. И в сознании растворяются обрывки недавней борьбы.

– Так, я знаю это место, – у меня есть план, – просыпаюсь я, и вытряхиваю из головы всё лишнее. – Это «Бойд-стрит». Следующая – «Четвертая Восточная…». Вон там – узкие торговые ряды. Там сейчас людно и много места, где можно скрыться. По обе стороны – паркинги, торговые центры и невысокие здания… – поворачиваюсь к ней лицом, снимая со лба солёную влагу рукавом. – Мы выходим на улицу… Спокойно и без лишней суеты. Я беру тебя за руку, пистолет прячу в кармане, и пересекаем улицу. Наша задача нырнуть в поток людей. Если даже и заметят – стрелять не станут…

– А ты уверен? – спрашивает меня, со странным намёком.

– Надеюсь…

– В смысле, «за руку»?! Как влюблённые, что ли? – спрашивает, вскинув левую бровь.

– Это важно? – голова, и так не соображает.

– А не староват ли для роли парня?

– Ну… – я растягиваю слово. – Тогда, как отец.

– Отец ведёт 28-летнюю дочь?

Наконец-то, прозреваю, что рядом со мной всё та же эгоцентричная особа. Спорить бесполезно.

– В общем, идёшь рядом, чтобы я тебя видел. Ясно?

– Так бы сразу и сказал.

– Хорошо. По моей команде…

– План! Какой дальнейший план? Поделись…

О, мой бог! За полминуты спустила на грешную землю.

– Скоро увидишь…

– Сейчас! Давай сейчас, – вонзает свои когти в мою руку.

Я смотрю ей в глаза и не вижу ни жалости, ни сострадания, а только здравый интерес, озабоченность. И белое лицо… невинное лицо в тени. Это взъерошенная чёлка, кривовато надетая шапочка, спущенная к затылку… – это всё создаёт вид несмышлёного дитя, как отвлекающая маска, за которой прячется безжалостный человек. Но следом добавляет. – В тебе столько дыр… Если ещё раз попадёт куда-то в грудь, – я не спасу. Мне же надо будет куда-то убегать…

– Пересекаем «Бойд-стрит», ныряем в торговые ряды, обходим площадки с паркингом, переходим «Четвертую Восточную», и сразу прячемся между двумя зданиями, расположенные впритык друг к другу. Проходим, и выходим на «Пятую Восточную», где на перекрёстке движемся по «Уолл-стрит»… Довольна? – спрашиваю сердито.

– Ага. А дальше… Дальше-то что?

– За мной! – я игнорирую её, и продвигаюсь в направлении улицы, через открытые кованные ворота. Девушка не кричит, но следует за мной.

Я иду, пытаясь выглядеть бодрым, держаться простаком, кто пересекает улицу в неустановленном месте. Для этого района такое поведение – в порядке вещей. Да и вообще, – движение слабое, улицы тонкие, народу не так много, что даёт мне повод для лишнего беспокойства. Но, ничего, мне бы добраться до угла… Мне бы нырнуть в ту громкую толпу, скрывающаяся от солнца под куполами сине-зелёных шатров, и раствориться в бездонном океане городского общества.