«Ну неужели… неужели это всё?», – удивляюсь я.

Я не верю своим глазам, и ныряю ещё глубже, без зазрения совести, словно это – барабан, а я – игрок в лото. Какой бочонок будет следующим? Нащупав что-то прямоугольное, достаю некий пенал, с плоской крышечкой. Хоть она и прозрачная её я снимаю, чтобы пальцами пересчитать то количество чёрных колечек, продетые в мягкую подкладку. Ну ладно, – их всего лишь восемь. Подкладку поднимаю и вижу новую, что пряталась под ней. Но там уже воткнуты миниатюрные штанги, прямые и выгнутые, длинные и короткие, с мелким грузом на конце в виде шариков и наконечников стрелы, как будто копья для миниатюрных солдатиков…

«Что?»,— удивляюсь увиденному. «Набор для пирсинга? И это так важно»?

Я всё ещё не верю, и продолжаю рыться в вещах, с небывалой наглостью. Я открываю главный кармашек шире и, не вынимая руки, поворачиваю на свет, чтобы весь тот набор погремушек разглядеть. Загребаю раз – какие-то цепочки, серебристые и золотистые, застряли между пальцами, как змейки. Их я бросаю, и начинаю по новой. Загребаю ещё раз – теперь, в моей ладони оказались браслеты, сплетённые из бусинок, деревянные шарики, нанизанные на верёвку; какие-то кулоны, перстни с черепками и мягкие ошейники, скорее всего, для людей. Украшения…

«Неужели…», – думаю я. «Неужели это и есть самое ценное, в её понимании»?

Я не верю, и делаю ещё одну попытку в надежде увидеть то, что имеет в этой жизни вес. Я уже понял, что в главном отделе бесполезные безделушки и парфюмерия, поэтому раскрываю замочек внутреннего кармана и мои пальцы чувствуют какую-то бумагу. «Деньги», – думаю сразу. «Судя по плотности бумаги, – целые пачки». Но… – нет. Я вытаскиваю стопку открыток, каких-то вырезок из плотной бумаги: тоненькие блокнотики, разноцветные сердечки, и конверты без адреса, внутри которых хранится что-то важное.

«Ладно… Пока она – там, я поищу возможные улики».

Я выбираю любой конверт, и вытаскиваю, сложенный втрое, лист бумаги, пахнущий какими-то мягкими духами. Он не белый, а цвета морской волны, и по краям нарисованы от руки белые облака, с бледными галочками над горизонтом. Наверно, птицы…

Читаю: «Прощание».

Тебе, моя Мама, свою любовь дарю, и всё прощаю…

…Ты прошла сквозь бурный океан нелёгких испытаний. Но принесла в своих руках любовь и ласку, целый букет не исполненных желаний…

Для начала, Мама, я хочу, чтобы ты знала: я всегда любила и буду любить, но любовь моя – другая… Я помню каждое лихое слово, что вырвалось из наших уст: я помню взгляд, в котором таилась вера, помню уста, что говорили о надежде; помню движения, в которых рождалась сила.

Я понимаю: ты бежала… Бежала из нашего уютного уголка, в котором меня, без отца, воспитала. Я знаю: ты желала… Ты возжелала мне любви и светлого будущего, в котором бы сердце никогда не уставало. Я помню: ты мечтала… Ты мечтала, чтобы этот океан никогда не присылал нам бури. Я видела, как ты любила… Как ночами напролёт гуляла, в поисках знакомого лица, которое, когда-то повстречала… Ты верила и знала, что настанет день, когда я снова увижу тебя на пороге с человеком, что исполнит роль моего Папы…

Ты была слишком молода, чтобы это случилось, но ты оступилась…

И вот сейчас – прошёл всего лишь год, а я не верю в то, что это случилось… В то, что не сдержала своего обещания, и я осталась одна. Совершенно одна! Я тебя не виню, Мама… Просто не понимаю, как можно так легко сдаваться? Возможно, ты устала… А, может, ты Папу в том мире повстречала, в который меня не принимаешь. И вам там хорошо… Но только без меня.

Это письмо я пишу на коленях, сидя на высокой скале… Моё лицо обдаёт холодом ветра, порывы снимают капельки слёз, и уносят в пустоту. Возможно, это знак, что в пропасти нечего делать, а, может, это ты их вытираешь, руками ветра гладишь мои щёки. Мне в глаза светит солнце, и просит улыбаться… Выбросить в пропасть свои страхи и отсюда убираться…

А, может, это Папа? Потому и гонит прочь с высокого обрыва…

Просто знай, Мама, что тебя я только сейчас по-настоящему полюбила! Я так и знала, что Судьба попросит за слова и поступки ответить… Но, ты же знаешь: я готова! Я пришла сюда, потому что знаю, как ты любила этот океан… Сколько твоих слёз в нём утонуло?! Тебя манила к себе синева, а холодный ветер нашёптывал нелестные слова. Тебя держала рядом тёмная гладь, но по серебристой дорожке всегда боялась ступать…

Я держу в руках три цветочка… Три стихии, которые не могут без любви. Тебе я выбираю синий, бросаю шумному океану, – пусть волны его заберут. И вместе с ним, Мама, я отпускаю свои страхи – пусть идут. Для Папы у меня есть жёлтый… Поскольку он всегда меня сопровождает, его я оставляю на камне – пусть его сожжёт. Но к своему сердцу я прикладываю белый.

Это означает «жизнь».

Спасибо тебе за всё! Иди, Мама, – я отпускаю».

Подпись: Карин Б. 15 лет.

Похоже, это слишком личное… Но, всё же, запах напоминает какие-то цветы.

Я нюхаю листок бумаги и не понимаю, что с ним не так? Или это я другой? Скорее всего, происхождение аромата знает только сам автор этих строчек, а я сюда лезу… Какое имеет отношение к делу? Пока что не знаю. Мне не нужны сопливые переписки девчонок – сюда полез не за этим… Мне нужно то, что поможет понять, каким образом оказалась замешана в деле «Чёрной Колибри». Может, какие-то шифры, набор цифр, ссылки или данные, имена или числа… Вообще, хоть что угодно, где есть упоминание про «Чёрную Колибри».

Вот, смотрю – рисунки. Какое-то сердечко, сделанное своими руками, но именно оно растоптано первыми, кто вломился в квартиру. Возможно, читали, в надежде получить информацию…

Я раскрываю большое сердечко и читаю:

«Любимой Элис, в напоминание о первой ночи…».

«Я вижу лицо, ловлю языки твоего дыхания,

Я чувствую бешеный стук сердца, – игриво улыбаюсь.

Взмах твоих ресниц возбуждает,

Твой сладкий стон что-то острое пробуждает.

Дотрагиваюсь к телу, – его тепло меня манит.

Во мне рождается страсть, просыпается влечение.

Не могу игнорировать…

Я скольжу языком по щекам – в губы не целую.

Я подбираюсь к ушам, но тебя не смущает.

Я шепчу: «прости».

Выдыхаю влажный воздух, и говорю: «прими».

Рука моя падает ниже пояса, – «раздвинь».

Облизываю сладкий пальчик, и говорю: «возьми».

Прими мой дар, пахнущий твоим желанием…

Я иду к твоим соскам – мягко прикусываю.

Твои руки прижимают голову к груди, – мне это нравится.

Ты шепчешь мне: «давай».

Ты говоришь: «не тормози».

Я соответствую твоим желаниям – иду,

Я подчиняюсь твоим чувствам – язык от тела отрываю.

И ниже пояса спускаюсь.

Я вижу розовые «губы» – теперь я их целую,

Я вспоминаю мягкий привкус – нежно поедаю.

Ты тихо стонешь, а я не прекращаю,

Ты громко дышишь, а я – умоляю,

Я прошу тебя: «пусти». Говорю: «отпусти».

Освободи солёную струю, – я пить хочу!

Умой же меня золотистым дождём»!

Вау! Что девки творят!? Это слишком интимное.

Иду далее. Надо выбрать правильно оформленный лист бумаги, без каких-либо сердечек и розовых губ, пахнущие однополой любовью. Что-то простое, где начёркано коряво, быстро и в спешке. Может, блокнот? Я открываю тоненькую книжечку, сшитая спиральной проволокой; смотрю на узкие листы, расчерченные синими тонкими линиями и листаю. Открываю страницы и вижу, что они пусты, но явно чувствую их жёсткость, словно были высушены. Может, это то, что мне нужно, и в средине, где куча окровавленных отпечатков пальцев, скрыто тайное послание, шифр или код. Место встречи, имена подозреваемых…