Я не стала спрашивать, прилипало ли что-то к рукам старшего и второго сыновей Рудольфа Карловича Миллера — таких вопросов не задают. Но если они делились с вышестоящим начальством, то почему бы и нет?

Я спросила: что случилось с самим Рудольфом Карловичем, его супругой и остальными детьми? Ведь их было девять, как говорила мне Екатерина Рудольфовна.

— Они все уехали к родственникам. В Астраханскую губернию. Я же вам рассказал про две ветви нашей семьи. Одни приехали в петровские времена и поселились в Петербурге. Другие приехали при Екатерине Великой осваивать малозаселенные территории. Не все ж в Поволжье отправились. Наши люди почему-то считают, что при Екатерине немцы заселяли именно Поволжье. Это не так. Еще ехали в Астраханскую, Оренбургскую, Белгородскую губернии и некоторые другие места. Точно я не знаю, когда уехал Рудольф Карлович с семьей. Вы правы, Юля. Наверное, ювелирный магазин был уже закрыт. Может, мой предок с женой и детьми уже сидел на чемоданах, когда появился Сидней Рейли со своим предложением и бриллиантом? Рудольф Карлович в бриллиантах понимал и его взял.

— А желание Тамары кто-то спрашивал?

Шурик улыбнулся.

— Не знаю. Но попробуйте поставить себя на ее место. Ей предлагают войти в императорскую семью — пусть и таким путем. Ведь никто не мог предположить, что и царя, и всю его семью расстреляют! Тамара, наверное, думала, что отправится вместе с царской семьей в Европу, где она никогда не была.

— Но отношение к Романовым в тот период было не самым лучшим — и это мягко сказано, — заметила я.

В период после Февральской революции в петербургских газетах публиковалось много материалов о Романовых, причем все они были со знаком «минус». Можно сказать, что это были сплошные разоблачения — ведь в Николае II русской крови было очень мало, одна сто двадцать восьмая! Это все скрупулезно подсчитывалось и объяснялось народу. Ругали Александру Федоровну, говорили, что она буквально захватила власть, а царь во всем слушался жену. А она-то наверняка шпионка…

Масла в огонь подливал великий князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Николая II. Он выступал с заявлениями, что все родственники предупреждали царя, тот никого не слушал, кроме Александры Федоровны. Будто родственники сами знали, чем все может закончиться.

— Это который себя потом провозгласил императором всероссийским Кириллом I? — уточнил Шурик.

— Он самый, — сказала я. — Он не поддержал Николая II и первым из императорской фамилии нарушил присягу царю — и со своей воинской частью перешел на сторону Государственной Думы. А потом бежал из России через Финляндию, которая тогда еще оставалась в составе Российской империи. Умер в Париже.

— Своя рубашка ближе к телу, — заметил Шурик.

Не подумайте, что я осуждаю Кирилла Владимировича или кого-либо из прошлого. Я не вправе это делать (хотя Юровского считаю редкостным подонком). Мы не жили в те времена. Мы просто не можем знать всех обстоятельств. Мне посчастливилось застать людей, которые жили в те годы, — прадеда, деда, бабушку, послушать их воспоминания. Хотя я не исключаю, что на их воспоминания наложили отпечаток последующие годы жизни в Советском Союзе. Человек физически не способен фильтровать всю поступающую информацию.

Сама я с интересом просматривала газеты 1917 года, например «Биржевые ведомости» и «Вечернюю газету». Меня поразило единодушие после Февральской революции — ее поддержали все: интеллигенция, военные, даже аристократы. Возможно, одна из причин — это малое количество жертв в сравнении с подобными событиями на Западе. Например, Федор Сологуб писал о Февральской революции: «Мирный незлобный характер — может быть, это чисто русская, славянская революция», он говорил про «медовые дни свободы», а в его стихах присутствуют голубое небо и белый снег — даже природа радуется победе революции. Но на фотографиях — серое небо и грязный снег. А ведь подобные слова для Сологуба нетипичны, с его-то пессимистическим творчеством и репутацией «певца смерти». Но Февральскую революцию он принял с оптимизмом.

В газетах того периода также немало разоблачений Распутина и рассказов о том, как вскрывали его могилу, сжигали тело, развеивали прах. То есть радость от новой эры свободной России, с одной стороны, и критика царя и его окружения — с другой.

Тамара Миллер была образованной барышней, ее отец и другие члены семьи явно читали газеты того времени. В конце концов, они жили в Петрограде! Они не могли не знать про отношение к Николаю II в те дни!

Шурик пожал плечами:

— Понимаете, Юля, это история нашей семьи, которая передается из поколения в поколение. Я не ставил ее под вопрос. Я просто знал, что Сидней Рейли купил Тамару за индийский бриллиант. Бриллиант был ему выдан англичанами для выкупа одной из дочерей Николая II. Он на него купил Тамару для обмена. Зачем ему было отдавать бриллиант царю? Им свои драгоценности было некуда девать. В лифчики зашивали. Мои предки считали, что Рейли подменил великую княжну Татьяну на Тамару и Тамару потом расстреляли вместе с царской семьей. Я не знаю. А после разговора с вами вообще начинаю думать, что все это — сказка.

— Но бриллиант был?

Шурик предложил мне поехать вместе с ним в квартиру, где он живет с детства и где жил его умерший отец. Бриллиант должен быть там! И если он там, Шурик мне его покажет, только не разрешит снимать.

Я, конечно, согласилась — с моим-то любопытством и страстью к авантюризму. Пашка, как всегда, не спорил, только молча меня сопровождал.

Квартира Миллеров находилась в Петроградском районе, в старом доме, в котором недавно был сделан капитальный ремонт. Теперь Шурик проживал в ней один. Завидный жених! Квартира состояла из четырех комнат и огромной кухни площадью метров тридцать. По центру стоял огромный старинный дубовый стол. С двумя старинными буфетами не очень сочетались огромный современный холодильник, плита, микроволновка, мультиварка и прочая современная техника. Но Шурику, как, вероятно, и его отцу, было плевать на дизайнерские изыски. Дизайнера тут точно никогда не было, как и женщины, которая бы специально занималась подбором обстановки, обоев, штор и всего остального.

Я знала, что тут бывает приходящая домработница. И свою работу она выполняла — пыль нигде слоем не лежала, паутина с потолка не свешивалась, носки по всей квартире не валялись. Но вся квартира была обставлена абы как. Больше всего было старинных шкафов от пола до потолка. Часть была заполнена книгами, по большей части старинными, но и советскими подписными изданиями. Современных книг с кровавыми сценами или томными любовниками на обложках я не заметила. Отдельно стояли альбомы. Также внимание привлекали стеклянные шкафы со всякими статуэтками, шкафы с посудой. Вероятно, самые интересные или дорогие вещи Миллер забирал домой, а не выставлял на продажу в магазинах.

Шкафы стояли во всех комнатах. Одна из них явно была мастерской, хотя, только увидев эту мастерскую, я не смогла бы сказать, мастер какой специальности здесь трудится. Пожалуй, кое-какое оборудование было старинным. Миллер сам что-то изготовлял, или чинил, или реставрировал? Еще в одной комнате жил Шурик, в третьей — покойный Николай Рудольфович, четвертая, вероятно, выполняла роль гостиной — там было больше всего шкафов, они стояли у всех стен и даже между двумя окнами. Книг в них не было, только изделия из стекла, фарфора и серебра. В центре располагались два дивана, между ними — журнальный столик. Больше никакой мебели. И картин в квартире тоже не было.

— Вы тут полюбуйтесь пока, — сказал Шурик. — А я кое-что проверю.

Я кивнула и стала передвигаться от шкафа к шкафу, ощущая себя скорее как в музее, чем в городской квартире. Чего тут только не было… Я не могла оценить стоимость посуды и статуэток — я в этом не разбираюсь. Но я не заметила ни одного выставленного ювелирного украшения. Все в сейфе? Пашка содержимым шкафов не заинтересовался. Он просто сел на диван и припал к бутылке пива, предложенной Шуриком. Хозяин и себе бутылку пива приготовил, так как больше сегодня квартиру покидать не собирался. Я отказалась, так как была за рулем.