Владимиру везло на хороших агентов. А может быть, это было не везение, а следствие прекрасной работы возглавляемой Добрыней тайной службы. Так или иначе, разведка вскоре снова отличилась, преподнеся князю в подарок ещё один город, на этот раз иноземный.

В конце 980-х годов русские войска осадили черноморский византийский город Корсунь (Херсонес). По мнению большинства учёных, причиной похода киевских дружин к тёплому морю могло послужить нежелание греков рассчитаться за военную помощь, оказанную им Владимиром при подавлении мятежа военачальника Варды Фоки. На основании свидетельств византийских и арабских источников полагают, что главным обязательством императоров-соправителей Василия и Константина было выдать замуж за славянского князя их сестру Анну. Хотя русский летописец утверждал, будто Владимир выдвинул требование относительно Анны уже после захвата Корсуня.

Летописец явно видел цель похода русского войска непосредственно в захвате Корсуня, а может быть, и его владений, а также иных крымских территорий. В одном из списков Ипатьевской летописи рассказ о том, как Владимир «поиде на Греческую землю и пришед ко Корсуню», завершается словами: «Приём же Володимер град греческий Корсунь (ныне же тамо Крым) и весь тот остров, глаголемый Таврику». Насчёт захвата всего «острова» сказано, конечно, слишком сильно. Но один из иностранных учёных отметил, что после похода киевского князя «за невестой» исчезла из списка византийских владений в Крыму фема Боспора Киммерийского (то есть Корчева, или Керчи), возникшая после войны императора Иоанна Цимисхия со Святославом и восстановленная лишь столетие спустя. И военная экспансия Владимира не вызовет удивления, если вспомнить, что в договорах с греками Игоря и Святослава оговаривалось обязательство русских не нападать на «страну» или «власть (область, — Авт.) Корсуньскую и елико есть городов их». Обязательство, с которым киевские князья, очевидно, не особенно считались.

Одним словом, войдя в Таврику, Владимир должен был растечься войском по полуострову уже в силу, так сказать, исторической инерции.

Каким путём Владимир шёл на Корсунь, большое ли войско вёл за собой — документы не сообщают. Поэтому мнения историков разделились. Некоторые из них, начиная с Н. М. Карамзина, предполагают, что русская рать спустилась в ладьях по Днепру и направилась к южному побережью Таврики кратчайшим морским маршрутом. Есть сторонники и сухопутного похода. Я, вслед за академиком Б. Д. Грековым, думаю, что Владимир, подобно Олегу и Игорю, снаряжавшим экспедицию в далёкий Царьград, двинулся в Крым «на конех и в кораблех», то есть и по суше, и по воде, хотя не исключаю и одного только первого или второго варианта. Конница необходима была Владимиру и для продовольственного обеспечения осады, и для рейда сквозь херсонесскую и боспорскую фемы к Керченскому проливу. Наличие в составе войска степняков (чёрных болгар) подтверждает такое предположение. Флот, конечно, тоже был полезен — как для блокады Корсуня с моря, так и для операций вдоль побережья и даже, может быть, в сторону Константинополя. Но его участие в походе возможно лишь при условии, что русские появились под Корсунем летом (по мнению большинства исследователей, в июле — августе). Потому что сравнительно безопасное плавание по Чёрному морю, особенно для таких мелкосидящих судов, как славянские ладьи, ограничивалось периодом с середины мая до начала сентября. Численность Владимировой рати (кроме чёрных болгар, здесь были варяги, а также кривичи и словене, то есть смольняне и новгородцы), по вычислениям А. Л. Бертье-Делагарда, не превышала 6—8 или даже 5—6 тысяч «воев». Да и этого для города, предоставленного собственным силам и воле судьбы, города с населением не более 10 тысяч, на его взгляд, было слишком много. И всё дело в том, что Владимир готовил дружины не для Корсуня, а для помощи василевсам против Варды Фоки, которую вынужден был задержать из-за неприезда Анны.

Не обсуждая это предположение, думаю, что 6—8 тысяч — цифра минимальная. Тем более если Владимир шёл не только на Корсунь, но собирался увидеть и силуэты Корчева, чтобы убедиться в безопасности созидаемой здесь тмутороканской Руси. Если его угрозы двинуться из Крыма на Константинополь не имели единственной целью лишить будущих родственников душевного равновесия (что, по свидетельству Зонары и Кедрина, киевскому князю вполне удалось). Да и сам Корсунь был очень крепким орешком, о чём Владимир, несомненно, хорошо знал. Правда, население города не достигало, по-видимому, и той цифры, которую назвал Бертье-Делагард, и составляло 6—7 тысяч человек, что, впрочем, совсем немало для средневекового города. Это значит, что Корсунь мог выставить для своей защиты максимум тысячу воинов — рыбаков, моряков, крупных и мелких торговцев, ремесленников различных специальностей — гончаров, кузнецов, строителей, ювелиров и т. д. Но в нём, вероятно, находился и византийский гарнизон, возглавляемый военным и административным главой фемы — стратигом, носившим высокий придворный чин протоспафария[6]. А кроме того, сам Корсунь был первоклассной крепостью, одной из лучших в Византийской империи. 339 тысяч квадратных метров его территории окружали мощные каменные стены «кордонной» и «квадровой» кладки, возведённые в V—VI веках. Их высота доходила до 15 метров, ширина — до 3-х, а в некоторых местах даже до 6 и 9 метров. (Для сравнения: стены большинства византийских крепостей последующих столетий имели толщину 1,5-2 метра). Ключевые участки обороны были усилены ещё одним каменным поясом — протейхисмой. По всему периметру той части крепости, которая была обращена к суше, высились прямоугольные и круглые боевые башни. Их было больше двадцати. Внутри города находилась цитадель. Твердыня эта видела перед собой готов и тюрок, хазар и печенегов. Но никогда ещё врагу не удавалось восторжествовать над мудростью византийских зодчих и мужеством защитников крепости. Это вселяло в жителей полуторатысячелетнего города уверенность, что варвары будут отбиты и на этот раз.

Суммируя сведения из разных источников, можно прийти к выводу, что Владимир остановился в заливе напротив Корсуня на расстоянии полёта стрелы («перестрела») от города. Стрела, пущенная даже «добрым стрельцом», пролетает всего 100—105 метров, в среднем же едва 60—70. Стало быть, русский лагерь находился либо возле Круглой, либо возле Карантинной бухты.

Охватив Корсунь плотным полукольцом и расставив на остальных участках наблюдательные посты, Владимир вряд ли стал пассивно дожидаться, пока его жители мирно созреют для капитуляции. Вероятно, он попробовал выяснить, что думают осаждённые о дружбе народов, путём обмена остроумными репликами, которые во все времена у всех народов были в большой чести в подобных обстоятельствах, помогая снять напряжение борьбы. Один византийский сановник, живший несколько позже описываемых событий, даже обратился с увещеванием к защитникам крепостей не слишком увлекаться применением этого обоюдоострого психического оружия, от которого вреда может быть больше, чем пользы... Потом засвистели стрелы, а со стен полетели и камни, как это можно видеть на миниатюре Радзивилловской летописи. Наконец, не исключено, что смельчаки полезли по лестницам наверх для установления личных контактов. Корсуняне дали отпор. Так я понимаю фразу, читающуюся и в летописи, и в «Житии Владимира»: «боряхуся крепко из града». Хотя Бертье-Делагард думал, что за ней скрываются вылазки осаждённых — «попытки к прорыву и посылки гонцов, соглядатаев».

После этой первой пробы сил Владимир начал правильную осаду, распределив участки крепости между «полками» варягов, словен, кривичей и чёрных болгар и послав объявить «гражанам»: «...Аще ся не вдасте (если не сдадитесь. — Авт.), имам стояти и за 3 лета». «Они же не послушашатого». Тогда князь, говорит летописец, «изряди вои своа; и повеле приспу сыпати к граду». Приспа — это насыпь, которую осаждающие воздвигают (присыпают) у стены, постепенно наращивая, с целью создать площадку для штурма. Дело это очень трудоёмкое, особенно на скалистых крымских почвах, и если князь решился на него, значит, терпению и его, и войска пришёл конец. Но фортуна никак не желала поворачиваться к нему лицом. «Сим же спущим (насыпающим. — Авт.) корсуняне, подъкопавше стену градьскую, крадуще сыплемую персть, и ношаху к себе в град, сыплюще посреде града». Правда, по словам летописца, Владимир тоже упёрся — «воини же присыпаху боле, а Володимер стояше». Но не мог сдержать досады (Никоновская: «...елико же ратиим сыпляху землю в ров, толико те гражане тайно крадяху у них землю... Володимер же зря (видя, — Авт.) удивляшеся, яко ничтоже успеваху сыплюще»). И неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы однажды, когда на исходе был уже девятый месяц осады, в сторону русского лагеря не просвистела очередная стрела. К ней был прикреплён исписанный кусочек пергамента. Это было секретное послание, решившее судьбу Корсуня.