Получается, что один из главных героев происшедших событий, без участия которого они протекали бы совсем иначе, оказался совершенно обойдённым художником. Его не пожелали «даже вставить в книжку». Точнее, однажды всё-таки вставили. Но это было уже в контексте событий 1018 года, о которых чуть позже. Блуд там настолько невыразителен, что его можно «вычислить» лишь по жесту, которым он сопровождает свою остроумную речь насчёт достоинств польского князя Болеслава. Главное же, Блуд в этом сюжете выступает в совсем иной роли — обычного дружинного воеводы.
А вот в основном качестве, тайного резидента Владимировой разведки, Блуд миниатюриста никак не заинтересовал. Или заинтересовал, так сказать, отрицательно. В чём тут дело? Ссылаться опять на соображения секретности как-то уже неудобно. Пожалуй, причина в другом. Средневековая живопись обладала гораздо меньшим набором средств для передачи психологии, вариаций душевного состояния людей, чем современная ей литература. Художники удовлетворительно, а в лучших образцах великолепно, справлялись с полярными характеристиками типа: «хороший» — «плохой». А промежуточные состояния были для них камнем преткновения уже потому, что они ещё долгое время не знали искусства портрета, не располагали арсеналом необходимых для решения столь сложных задач выразительных средств. Блуд относился как раз к числу таких персонажей, которые никак не вписывались в двухцветную шкалу. С одной стороны, он, конечно, был изменник и предатель, а с другой — служил будущему равноапостольному крестителю Руси, создателю могущественного православного славянского государства. Христианская мораль художника и восприятие им ценностей отечественной истории вступили в противоречие и не позволили Блуду «отметиться» в иллюстративном ряде летописи.
Следует оговориться, что оценка деятельности Блуда с нравственной, «общечеловеческой» точки зрения — не единственно возможная. Необходимо помнить, что как тайный резидент спецслужбы Владимира он оказал ему чрезвычайно важную услугу — преподнёс киевское княжение на блюдечке.
Таким образом, чисто профессионально отечественная разведка может гордиться тем, что второй государственный переворот в Киевской Руси, как и первый (при Олеге), был совершён, в сущности, сугубо агентурными средствами.
Трудился Блуд не зря. Владимир его не забыл, хотя и не считал пороком не сдерживать обещаний. Конечно, «вместо отца» новому киевскому князю Блуд не стал (чего не посулишь в борьбе за власть, не выполнять же в самом деле!). Ведь предателей всегда считают полезными, но никогда — уважаемыми. Не случайно, видимо, летописец обронил, что «послы» Владимира прибыли к Блуду в Киев «с лестью», и кто знает, какого смысла этого ёмкого слова было больше в их сладкозвучных речах — обольщения, соблазна, приманки или обмана, хитрости, коварства?.. Но «многу честь» от Владимира вчерашний «милостник» Ярополка «взял». Правда, рассказывают об этом двояко. У Татищева можно прочесть, будто Блуд «возносился три дни» оказываемым ему почётом. А на четвёртый Владимир приказал его... убить, пояснив остолбеневшему виновнику торжества: «Воздал ти честь аки приятелю, а сужу аки крамольника и убийца княжа».
Оставим в стороне ещё один оригинальный вариант историко-психологической загадки о Юпитере и быке. Ведь и до сих пор властители ищут виновников трагедий в ком угодно, только не в себе самих. Нас же по сюжету интересует лишь судьба резидента. Историки, начиная с Карамзина, обычно относятся к версии Татищева скептически. Хотя в позднем летописно-хронографическом сборнике уцелела такая не очень вразумительная запись: «Иде Владимир к Киеву и уби брата своего Ераполка, лукавого, господоубийственного Блуда». Вероятнее, конечно, что слухи о казни доблестного киевского воеводы проникли в средневековую книжность в результате порчи летописных текстов переписчиками, а ещё скорее — из-за нелепости дальнейшей судьбы Блуда, отражённой в списках «Повести временных лет». Если некоторые из них (например, Троицкий) упоминают (под 1018 г.) о Блуде как о кормильце и воеводе одного из многочисленных сыновей женолюбивого Владимира — Ярослава (хотя и не уточняют, действительно ли этот Блуд — знаменитый деятель времён минувших, а не соименник), то другие (например, Лаврентьевский, Радзивилловский) называют пестуна нового киевского князя иначе: Буды.
Поэтому личность Блуда и его участь, видимо, издавна стали притчей во языцех и обрастали легендами. Так, у Татищева приводятся сведения поздних источников, по которым Блуд — сын Свенельда (!). Имя его читается как Блют, Блюм, Блут, наконец, Лютр, то есть Лют. Между тем читатели знают, что Лют Свенельдич погиб ещё в 977 году... Похоже, что кто-то из древнерусских книжников-морализаторов решился внести ясность в оставшийся скрытым суд истории в соответствии с традиционными представлениями о неотвратимости скорого и правого Божьего суда над любым злодеем (помните: «Муж в крови льстив не припловит дний своих?»). И вот эти-то домыслы попали на страницы летописей, которыми пользовался Татищев. Поэтому, не считая известия «Истории Российской» совершенно неправдоподобными, я склонен более поверить составителю летописного «Тверского сборника» XVI века, который (то ли предвидя затруднения будущих историков, то ли полемизируя с современными ему толками о времени и обстоятельствах гибели первого переветника) счёл нужным пояснить, что Ярославу служил «дядька и воевода Блуд старой, иже был Владимиру», сохранив, таким образом, Блуду право продолжать свою многотрудную службу Отечеству.
Предположив, что всё это правда и что Блуд, как и положено тайному агенту, имел несколько прозвищ, откликаясь поэтому и на имя Буды, посмотрим, как же он воспользовался возможностью вплести новые лавры в свой пышный венок. Создаётся впечатление, что, обеспечив, так сказать, свою старость, Блуд об этом мало заботился (то есть он был не столько честолюбец, сколько стяжатель). А может быть, не представлялось случая?.. Когда же вострубили трубы и Блуд на боевом коне вновь въехал в историю, то насмешил целое царство.
Это произошло, как уже говорилось, в 1018 году. Узурпатор киевского стола Святополк Окаянный, разбитый Ярославом на Днепре, привёл на помощь поляков, и войска сошлись у реки Буг на Волыни. Неизвестно, какая муха укусила Блуда, только он вдруг начал задирать князя Болеслава Храброго, комплекция которого едва позволяла тому держаться на коне. Дескать, вот сейчас «ти прободем трескою (видимо, копьём. — Авт.) черево твоё толстое»[5]. Иначе говоря, выступил совершенно в том же духе, как лет через полтысячи, а может, и больше Демид Попович (см. «Тараса Бульбу»), который, как известно, «крепок был на едкое слово». Успех равно сопутствовал обоим ораторам. Болеслав взбеленился, как и тот хорунжий, из-за которого невозможно было достать кого-либо пикой. Но если готовые к бою запорожцы нарочно провоцировали врага, то Ярослав не успел «исполниться» (значит, Блуд не исполнил своей наипервейшей обязанности как воевода) и был разбит. Вот такой конфуз получился. К нашей теме он, на первый взгляд, не имеет отношения. Однако автору казалось невозможным утаить от читателей даже малейшие подробности биографии, а отчасти и внешности, столь колоритного лица — из его речи к Болеславу можно понять, что сам воевода и в старости был подтянут и строен. Главное же, биография Блуда на этом и завершилась. «И ту убиша Блуда, воеводу его (Ярослава)», — читаем в Никоновской летописи. Таков был конец «запазушной змеи».
Поучительная судьба, не правда ли? «Чем? — слышу недоумённый вопрос. — Вот если бы Владимир казнил Блуда через три дня после убийства Ярополка, тогда мораль напрашивалась бы сама собой. А если человек здравствовал после этого сорок лет и погиб из-за собственного легкомыслия, то что же тут поучительного? Что предательство далеко не всегда наказывается при жизни?» Да, именно так. Только это не всё. Важно понять, что возмездие неизбежно. Не на суде человеческом, так на суде истории. В конечном счёте на Высшем суде.
