– Мы понимаем, что ваш дон сейчас пробует нашего дона на прочность. Мы бы тоже так поступили на вашем месте, уважаемый Джузеппе, – консильери дома Барбаросса ужинал с Джузеппе в пиццерии возле мэрии. – Но прошу вас передать многоуважаемому дону Карлиони, что ещё одно нарушение договоров с вашей стороны, и нам придется настаивать на Большом Совете. И если решение Совета для дона Карлиони перестало быть авторитетным, то Барбаросса готов к войне. Нам известно, что с поддержкой Аффатто и при невмешательстве других семей наши силы превосходят силы Карлиони. Поразмыслите над этим, дорогой Джузеппе. Хотя я бы предпочел забыть про этот разговор и вернуться к обычным для нас дружеским отношениям…

– Кушай пиццу, дорогой Марко, пока не остыла. Пей вино. О делах станем размышлять позже, – Джузеппе широко улыбался, теребил лацкан пиджака и смекал, что новый Барбаросса, похоже, парень с крепкими яйцами и лучше на его территорию не лезть.

На следующее утро Джузеппе прочел в «Норк ньюс» о том, что неизвестный кот-фурри зарезал продавца воздушных шариков. Убийство произошло в том самом «спорном» районе. Джузеппе отложил газету, позвонил по внутреннему номеру капорегиме и приказал немедленно передать семье продавца шаров тысячу сольдо наличными. «Да. Выведи оттуда наших ребятишек до лучших времен…»

К обеду того же дня консильери получил посылку – стеклянную, запечатанную промасленной бумагой банку, внутри которой плавало два ещё свежих золотистых глаза. Если бы не вертикальные зрачки, можно было бы решить, что глаза человеческие, а так… Это было справедливо – Барбаросса сами наказали убийцу, продемонстрировав, что конфликт исчерпан. Мир восстановлен. Хрупкий мир, который лучше, чем ничего.

И вот, когда покой в городе кое-как наладился, всё снова летит к чертям из-за дурацкого поступка Тино! Джузеппе вытер вспотевший лоб ладонью, откинулся на спинку скамьи, распустил узел галстука. Консильери давно уже запрещал себе думать, что дон постарел и растерял деловую хватку и что клан – ещё десять лет назад могущественный и непобедимый – упускает власть, становясь с каждым днем слабее. А страшнее всего то, что после смерти дона передать империю будет некому. Разве что сам консильери возьмет на себя эту почетную и тяжкую ношу.

Консильери прикрыл глаза, глубоко вдохнул в себя аромат весны и томительных мандариновых сумерек. Позволил себе вспомнить время, когда он только попал в семью Карлиони и гордился, что ему доверяют охоту на пиявок, требующую особой ловкости. Десять, максимум пятнадцать штук в день – Пепито считался удачливым ловцом и хорошим курьером. Однажды ему довелось выслеживать пиявок далеко за городом. Тогда он в первый раз увидел донну Аха Перрес. Громоздкая и страшная черепаха-фурри возвышалась в кресле, установленном на сваях посреди болота. Ленивый взгляд крошечных бесцветных глазок скользил по обнаженному торсу ловца, а бородавчатые (как это Пепе удалось их рассмотреть?) пальцы теребили бумажный веер. На треугольной башке колыхалась полями шляпа, разбухшие ноги были втиснуты в узкие голенища сапог.

– Много наловил? – прошелестела Аха Перрес, но Джузеппе расслышал каждый звук её голоса.

– П-пять… Это не запрещено, – Джузеппе отчего-то испугался безразличной жестокости её взгляда, хотя обычно к фурри относился спокойно, хоть и настороженно.

– П-пяять? – передразнила черепаха. – Скажи хозяину, я предлагаю много больше по сходной цене.

– Я передам…

Черепаха отвернулась и больше не смотрела на Джузеппе. Он изредка косился в сторону острова и следил за движущейся шляпой, выжидая нестыдное для отхода с позиций время.

Вернувшись, Джузеппе немедленно доложил о странном разговоре своему бригадиру, тот передал сообщение дону Карлиони, который захотел побеседовать с ловцом пиявок лично. «…Верить фурри нельзя. Эта Перрес наверняка перетерла со всеми, кого только нашла в окрестностях своей лужи. А еще, если позволите, дон, я скажу, что мы ведь с вами земляки. Мастерская вашего папаши ровно в квартале от нашей плотницкой, и мой покойный отец иногда поставлял вам особую древесину…» – добавил Джузеппе, робея. Дон улыбнулся краешком губ и протянул Джузеппе руку для поцелуя.

С того дня и начался стремительный взлет бывшего плотника Пепито.

Как раз в тот год дон Карлиони сделал выбор в пользу торговли «волшебным» порошком, отодвинув другие дела на второй план. Одновременно с ним пиявками вплотную занялась и семья Барбаросса.

Тогда городу едва удалось избежать серьезных неприятностей. И Карлиони, и Барбаросса сделали свои состояния на продаже оружия, а количество боевиков в каждой семье исчислялось тысячами. На улицах Норка начались перестрелки, из собственного пляжного домика внезапно исчез консильери дома Барбаросса (потом его тело нашли в одном из канализационных стоков), а общие потери росли с каждым часом. Ситуация совсем обострилась, когда у входа в цирюльню ранили в ногу самого дона Карлиони. Тут-то крестные отцы города заволновались по-настоящему и наконец-то решились на Большой Совет. Риск был велик: на Совет собирались все пятнадцать донов города. Окажись среди людей, приближенных к донам, предатель или болтун, и десяток-другой наемников сумел бы за час избавить город от мафии. Именно поэтому место и время Совета держались в тайне даже от жен.

Так или иначе, но Большой Совет состоялся. Город поделили пополам. Юго-запад достался Карлиони, северо-восток – Барбаросса. Взамен на невмешательство остальных в торговлю волшебным порошком семья Карлиони полностью отказалась от контрабанды оружия и частично от игорного бизнеса, а дон Барбаросса передал контроль над профсоюзами плюс сеть скупщиков краденого клану Пагетти. Мэр, прокурор и прочие отцы города, которые на Совете присутствовать, разумеется, не могли, пожелали озвучить свое отношение к новому для города бизнесу по телефону: «Мешать не стану, если сами на рожон не попрете. Но не дай бог почую, что кто-то из вас вздумал мнить о себе больше, чем ему положено, – пеняйте на себя. В этом городе хозяин один – я», – заявил начальник полиции, не постеснявшись лично набрать «чистый» номер, закоммутированный на виллу Аффатто, где и проходил Совет.

После этого звонка нерешенным оставался один вопрос: что произойдет, если любой из новоявленных пиявкобаронов снюхается с Черепахой Перрес, имеющей неограниченный доступ к сырью? Ведь тогда с трудом достигнутый паритет пойдет прахом… Совет шумел, спорил, обсуждал санкции… Тогда старый дон Барбаросса – человек опасный, но прозорливый – предложил дону Карлиони навсегда отказаться от услуг черепахи. «Старая супница сама в город не полезет, да и мозгов у неё с яичко барана – вышибить легко, – прохрипел он (в молодости в уличной драке ему перерезали связки). – А нам с тобой, Карлито, надо перестать ссориться. Прости, что мои ребята тебя подстрелили. Ну и, даю мое слово против твоего, что, пока жив, не посмотрю в сторону зверошлюхи».

Дон Карлиони молча протянул руку, и договор был заключен.

Консильери вздохнул, притянул к себе веточку, усыпанную цветами. Зажмурился, утонув в тонком аромате.

– Как он?

Джузеппе вздрогнул, услышав голос дона прямо над ухом. За эти годы он никак не мог привыкнуть к манере дона передвигаться бесшумно.

– Ничего. Вроде как понял, где сглупил, – Джузеппе вскочил, вытянулся в струнку, пытаясь втянуть внушительный живот. – Больше не полезет.

– Сиди, сиди… Я тоже присяду, – грустно улыбнулся дон. Опустился на скамью и жестом пригласил Джузеппе устроиться рядом. – Ещё веришь, что из него что-то получится?

– Простите, это всё я виноват, это я тогда предложил вам выпилить мальчонку… – Джузеппе не договорил, понурился, словно вся тяжесть мира вдруг обрушилась на его плечи.

– Не вини себя. Я хотел сына – я его получил. Речь сейчас о другом. Барбаросса настаивает на встрече. Завтра в полдень.

– Ох ты… Не ехали бы вы туда, дон Карлиони. Бородачу доверять никак нельзя. Может, вам сказаться нездоровым, а я съезжу вместо вас?