9. Фидустий, замученный пыткой до полусмерти, добавил к своим показаниям, что при его посредстве об этом предсказании узнал Феодор через Евсерия, человека известного своей ученостью и пользовавшегося большим уважением, который незадолго до этого управлял Азией в звании вице-префекта. 10. Немедленно был арестован Евсерий, и все дело было, согласно обычаю, прочитано императору. Дикий гнев, словно пылающий факел, разгорелся в душе Валента, и многие еще разжигали его позорной лестью, а больше всех – тогдашний префект претория Модест. 11. Так как он со дня на день все больше опасался быть замененным, то и {435} старался разными способами расположить к себе Валента, человека простоватого, обволакивая скрытой и изукрашенной туманными словами лестью; простые и грубоватые речи Валента он называл цицероновскими цветами красноречия и для возбуждения его тщеславия вызывался предоставить в его распоряжение даже звезды, если он велит.

12. И вот отдан был приказ немедленно доставить Феодора из Константинополя, куда он отбыл по личным делам. А пока он был в пути, на основании разных предварительных распоряжений, которые выходили днем и ночью, пригоняли в Антиохию из различных областей множество людей, занимавших видное положение своим саном и знатностью. 13. Ни тюрьмы, ни частные дома не могли уже вместить толпу заключенных, задыхавшихся в страшной тесноте, так как бóльшая часть их содержалась в оковах, и всех обуял ужас за себя и своих близких. 14. Наконец прибыл и сам Феодор, полумертвый и в траурной одежде. Его разместили в глухом закоулке городской территории; было подготовлено все, чего требовало предстоящее следствие, и прозвучал сигнал к гражданскому кровопролитию.

15. И так как историк, сознательно умалчивающий о событиях, совершает, очевидно, не меньший обман, чем тот, кто сочиняет никогда не случавшееся, то я не отрицаю, – да в этом и нет сомнения, – что жизнь Валента была в крайней опасности, как и прежде нередко из-за тайных заговоров, так и тогда, и что меч, почти занесенный над ним военными людьми, отклонила судьба, предопределением которой он был обречен на горестный конец во Фракии 96716. Так, когда он однажды после полудня уснул в лесной местности между Антиохией и Селевкией, на него покушался Саллюстий, бывший тогда скутарием. Не раз были в дальнейшем такие же случаи, но он благополучно спасался от этих покушений, так как определенный ему при самом рождении срок кончины не позволял свершиться этим жестоким дерзновениям. То же самое происходило при государях Коммоде и Севере, на жизнь которых бывали не раз самые дерзкие покушения, но первый после того как он благополучно избежал многих различных опасностей в самом дворце, получил почти смертельный удар кинжалом в амфитеатре, когда входил туда на представление, от сенатора Квинциана 968человека преступного честолюбия, а второй, уже в преклонном возрасте, когда он лежал однажды в спальне, подвергся неожиданному нападению со стороны центуриона Сатурнина 969по наущению {436} префекта Плавциана и был бы заколот, если бы не оказал ему помощи его уже взрослый сын. 18. Поэтому простительно было, что Валент со всяческой предусмотрительностью защищал свою жизнь, на которую покушались изменники. Но непростительно было то, что он с царским высокомерием совершенно одинаково, не делая различия между заслугами, со злобой и натиском обрушивался на виновных и невиновных; под сомнением была еще сама виновность, а император уже не имел сомнения относительно кары, так что некоторые раньше узнавали о своем осуждении, чем о том, что на них пало подозрение. 19. Эта его упорная предвзятость усиливалась корыстолюбием как его собственным, так и придворных; последние держали открытой свою пасть, и если изредка произносилось слово «милосердие», то называли это слабостью; они развращали человека, носившего смерть на конце своего языка; как свирепый ураган обрушивались они на все и спешили до основания разрушить самые богатые дома. 20. Император открыл доступ к себе всем интриганам и кроме того был подвержен двум недостаткам: первый – что он впадал в страшный гнев именно тогда, когда он сам стыдился своего гнева, и второй – что он считал ниже своего царского достоинства проверять справедливость того, что выслушивал, с равнодушием частного человека как неопределенные слухи и принимал это за вполне достоверное. 21. Следствием этого было то, что многие под видом милости к ним, были совершенно беспричинно изгнаны из родного дома и отправлены в ссылку; их конфискованное в казну имущество превращалось отчасти в личные доходы императора, так что осужденные были обречены на жизнь за счет подаяния, угнетаемые ужасной нищетой, в страхе перед которой древний поэт, мудрый Феогнид, 970советует нам даже бросаться в море 97122. Если даже признать, что они это заслужили, то все-таки само отсутствие надлежащей меры было ненавистно. Поэтому справедливо отмечено, что нет более жестокого приговора, чем тот, который под видом пощады оказывается слишком строгим.

23. И вот, собрались с префектом претория во главе высшие чины, на которых возложено было производство следствия, расставлены были орудия пытки, заготовлены кнуты со свинцом и бичи; все оглашалось ужас наводящими дикими криками, и среди звона цепей слышались возгласы палачей: «держи, запирай, надави, накрой его»! 24. И так как на моих глазах многих после жестоких мук приговорили к казни, и все слилось теперь для меня в одну картину, как в покрытой туманом перспективе, то я в общих {437} чертах изложу, что могу в точности восстановить в памяти, которая не удержала все множество отдельных фактов.

25. Прежде всего вызван был на суд Пергамий, против которого, как я сказал, Палладий показал, что он выведывал будущее нечестивыми средствами. Ему предложено было несколько малозначимых вопросов. Как человек, владевший словом и склонный вообще давать волю языку во вред другим, Пергамий, пока судьи размышляли в какой последовательности производить им следствие, дерзко заговорил сам и без конца сыпал тысячами имен, требуя доставить великих преступников чуть ли не из самых отдаленных краев Атласа. После того как он был казнен как зачинщик слишком дерзких обвинений и вслед за ним казнены были другие целой толпой, подошли к делу самого Феодора, словно к состязанию за честь победы на Олимпийских играх. 26. В тот же день помимо множества других горестных событий случилось и следующее: Салия, незадолго до этого бывший комитом казначейства во фракийских областях, когда его собирались вывести на допрос из тюрьмы и он стал надевать сапоги, пораженный величиной обрушившегося на него ужаса, скончался на руках у поддерживавших его людей.

27. Так как на составленном для разбора этого дела судилище судьи, хотя и приводили предписания законов, но направляли дело по воле владыки, то всех обуял ужас. Совершенно отклонившись от пути справедливости и поднаторев уже в искусстве причинять вред, император доходил до крайнего бешенства, как зверь в амфитеатре, если от него ускользает приблизившийся к клетке человек.

28. Когда приведены были на допрос Патриций и Гиларий и было им предложено изложить ход дела, их показания с самого начала разошлись; их подвергли пытке; доставлен был также треножник, которым они пользовались; доведенные до крайности, они открыли полную истину с начала и до конца. Сначала давал показания Гиларий. Он сказал:

29. «Под дурными знамениями устроили мы, почтенные судьи, по образцу Дельфийского треножника этот злосчастный столик, который вы видите, из лавровых прутьев, произнесли над ним таинственные заклинания, долго и много волхвовали и привели, наконец, в движение. Сам же способ приведения в движение, когда обращаются с вопросом о таинственных вещах, был таков.