Тогда я увидел молодую женщину. Она ни о ком не плакала. Она была красивая, красивая, красивая! Я спросил ее: «Вы уезжаете?» Эта женщина не уезжала. Я не знаю, кого провожала. Я крикнул фотографу: «Снимите эту женщину! Увеличьте ее портрет и повесьте на стену дома, на улице, с надписью: „Эта женщина не уезжает!“», Впоследствии я узнал, что она живет в Париже. 1976
«Меня ошибочно любили…» Меня ошибочно любили Златые женщины твои. Меня случайно не убили враги твои – враги мои. Долдонили, меня позоря, твои начальственные лбы, что выносить не надо сора, пойми, мол, из чужой избы. Друзей безмолвно провожаю и осуждать их не берусь. Страна моя, изба чужая, а я с тобою остаюсь. Твоих успехов череда — не для меня, не для меня. А для меня твоя война, а для меня твоя беда. 1976
«А легко ль переносить…» А легко ль переносить, сдерживать себя, крепиться, постепенно научиться в непроглядном рабстве жить? И навеки кротким стать, чтоб не выйти из терпенья, угасая постепенно, и смиряться и прощать? Мол, дотерпим до зимы… Проползли ее метели. Так до лета неужели как-то не дотерпим мы? А потом до той зимы… А случится, и до лета, ну, случится, до тюрьмы (где-то в смысле шутки это). И не то перетерпели! Ведь не мы одни. Теперь терпят все – и те и эти, но доколе так терпеть и сколько можно так терпеть! Мол, дотерпим до зимы… Проползли ее метели. Так до лета неужели как-то не дотерпим мы?.. 1973 «Недобросовестность, ты выживешь…» Недобросовестность, ты выживешь, владея средствами простыми: так осторожна перед высшими — небрежна перед остальными, так невнимательно рассеянна, ты выше всех земных сует. Ты, бесшабашная, весенняя, как бы талант и как бы свет… Нестойкий, ненадежный мир невыполненных обещаний, пивных, запущенных квартир, потерь, обид, судов, прощаний. Недобросовестность в молчании свершает беззаботный пир. Глаза провинциала Гордый город Москва. Там начальство в велюровых шляпах. Там талант на таланте, и тоже причастны к верхам. Там вручают награды, свершают торжественный шабаш. На угрюмых столах там безумных бумаг ворохá. Там клыки как штыки и любовны лихие улыбки. Там по пропуску, скромно — в обширный глухой кабинет. Там подловят тебя на твоей нестоличной ошибке. И готов. И позор. И на двор. И обратный билет. Там автобусы иногородних везут за добычей, от щедрот неизведанных в ЦУМе иль в ГУМе вкусить. Гордый город Москва. Вознеслась в магазинном величье и на алчную родину пристальным глазом косит. 1985 «Время, ты незапятнано…» Время, ты незапятнано. Поглощенные Летою, оживают распятые, исчезают воспетые. Колокольные звоны память прочили вечную — вспоминаем казненных. забываем увенчанных. «Солнечным сиянием пронизан…» Солнечным сиянием пронизан, ветром революции несом, над землей парит социализм с получеловеческим лицом. 1978 «Медленные приближались даты…» Медленные приближались даты, чтоб настать и промелькнуть тотчас. Как мы ждали праздников когда-то! Как они обманывали нас… «Ушел кровавый день вчерашний…» Ушел кровавый день вчерашний, и этот сходит день на нет. Жива еще планета наша. Одна средь неживых планет. «Мы самоеды…» Мы самоеды — себя грызущие. Вам наши беды — потехи сущие. В парадном зале нам не веселье. Не к месту встали, некстати сели. Любовным нежностям не верим, где там! За что, мол, не за что! Мы самоеды. Уже и седы — стыдясь, скорбя, не жрем соседей. едим себя. «Первый раз в жизни…» Первый раз в жизни я перестал понимать: как жить? Что делать? Ради чего? Едва слышу, что кто-то все это знает и у него все в порядке, — скорей бегу спросить: почему у вас все в порядке? Как вы этого добились? Но у каждого свои причины, а мне ничего не помогает. Может быть, уже пора опускаться? Но долго опускаться скучно, а жить осталось еще порядочно. А может быть, пора уже стать мудрым? Так я – с удовольствием! Но в каком смысле? Что мне надо мудро понять? Как жить? Что делать? Ради чего? Но ведь именно этого я и не могу понять!.. |
