ончилось тревожное из-за знамения лето, прошла и осень. На не остывшую ещё землю упал первый снег и больше не таял. Это хорошая примета, большие снега защитят посеянное в зиму. Лед на реках встал тоже крепкий, сразу облегчив дороги. Всё складывалось очень хорошо, по первопутку поехали купеческие караваны, во многом кормившие Новгород. Жить бы и радоваться, но...

В середине декабря в Городище примчался всадник. На него было страшно смотреть, конь загнан, сам обморожен, глаза слезятся... По тому, что поехал сразу к князю, стало понятно, что беда коснулась прежде всего его. У Александра, хорошо помнившего, что внезапно умереть может и сильный, молодой человек, упало сердце. Он бросился навстречу гонцу, прыгнув прямо с крыльца в снег:

— Что?! Кто?!

Тот выдохнул замерзшими губами:

— Беда, князь! Батый на Русь идёт!

Не все сразу поняли, и сам князь тоже. Гонец помотал головой:

— Рязань сожгли, людей побили... Никого не щадят, ни старых, ни малых. Тех, кто сопротивляется, уничтожают, города жгут.

— А Владимир? А Киев?

— До них пока не дошли, но недолго осталось...

Над Новгородом тревожно зазвучал вечевой колокол. На сей раз князь не стал, как обычно делал, дожидаться приглашения города на вече, напротив, вышел к горожанам первым. Его голос гремел над толпой:

— Враг пришёл на Русскую Землю! Сожжена Рязань, побиты многие меньшие города... Этот враг не милует никого, каждого, кто противится его власти, убивает, несмотря на то, старый он или малый!

Народ зашумел: вот оно знамение!

Александр даже разозлился, до знамения ли сейчас?!

— Надо помощь послать нашим братьям! Прошу Господин Великий Новгород собрать ополчение и доверить мне его повести!

На площади разом наступила тишина. Одно дело воевать в своих пятинах или вон во Пскове, совсем другое — отправлять ополчение на юг. В этой тишине раздался голос боярина Глеба Даниловича:

— Да верно ли, что было нападение?

Князь обернулся, они не верят?!

— От Рязани прискакал гонец!

— Вокруг Рязани полно русских городов, им сподручнее помогать, чем нам.

Александру хотелось крикнуть, что в случае необходимости переяславцы всегда поддерживали Новгород, но взгляд наткнулся на насмешливые глаза боярина, и князь понял, что все слова супротив него будут бесполезны. Надо обращаться к горожанам.

— Новгородцы! Этот враг силён, если не поможем сейчас Владимиру, то позже окажемся биты сами!

— А вот это уже твоя забота, князь, крепить город так, чтобы не осилили его враги! — Насмешливыми были уже не только глаза боярина, но и его голос.

Вече даже обрадовалось, настолько простым показался такой выход. Слушая рассуждения о том, что враг потеряет силы, пока дойдёт до Новгорода, достаточно укрепить город и всё, Александр едва сдерживался, чтобы не бросить в толпу: «Не хочу у вас княжить!» и не уйти к отцу защищать Русь от нового страшного врага. Удержал один-единственный голос. Совершенно седой согбенный старец, невесть как оказавшийся в первых рядах веча, вдруг тихо проговорил:

— Не бросай город, княже...

И этот тихий голос пробился через гам веча, дошёл до Александра. Князь замер, поражённый простотой просьбы, склонился к старцу:

— Да что я могу с ними поделать?

Тот сокрушённо покачал головой:

— Сейчас ничего, но твоё время ещё придёт. Дождись своего часа, князь!

Вече так ничего и не решило, вернее, решили пока ничего не делать, просто подготовиться к обороне, рассудив, что Бог милостив, может, и пронесёт беду мимо...

Во Владимире у князя много родичей, дядья, двоюродные братья и сёстры, да и в Москве их немало. Душа Александра рвалась на помощь родным, но он оставался в Новгороде. Не давали покоя скорбные глаза тихого старца. Князь отправился в Софию к архиепископу Спиридону. Тот приходу Александра обрадовался:

— Давно тебя жду, князь... Что мыслишь делать?

— А что я могу?! — с досадой отозвался Александр.

— А что хочешь?

— Помочь Руси против врага!

Спиридон вздохнул:

— Велик враг, слишком велик. Тут одной твоей помощи мало. Вся Русь должна была щитом встать, но не сумела. Теперь будет бита поодиночке.

— Что ты говоришь, владыко? Разве может Русь погибнуть?!

— Кто говорил о гибели? Но бита будет и в полон попадёт надолго. Послушай меня, княже, ты один не осилишь всё. Беды Руси в наказание за распри, пока не объединится, будет страдать. На то воля Божья. А тебе скажу так: побереги силы, сынок, это не последний враг у Новгорода. Не бросай город, ты ему ещё будешь очень нужен. Без тебя Новгороду не жить.

На мгновение князю показалось, что голос владыки уж очень похож на голос того старца на площади, даже головой затряс, чтобы прогнать наваждение. Да нет, откуда?

— Что мне делать?

— Пока делай, как вече решит. Изменить ты ничего не можешь. И думай, крепко думай.

С того чёрного дня в Новгород то и дело приходили гонцы, и все с вестями одна другой страшнее. Пали и были сожжены Пронск, Рязань, Коломна, Стародуб, Ярославль, Переяславль, Суздаль, Ростов, Волок Ламский, Кострома, наконец, пала Москва...

Ужас поселился в сердце князя. Услышав, что пал Владимир и что ещё страшнее — семья великого князя укрылась в церкви Святой Богородицы и была татарами попросту там сожжена, Александр бессильно стонал и рвал на себе рубаху. Гибла Русь, гибла его семья. Отец с матерью, братьями и сёстрами в Киеве, но и до него скоро доберутся проклятые! Великокняжеское войско вышло на битву против татар, но было слишком мало, чтобы победить. Погиб великий князь Юрий Всеволодович. Остальные сыновья Всеволода Большое Гнездо не пришли на помощь гибнущему Владимиру.

От Владимира хан Батый повернул свои рати на север, к Новгороду. Узнав об этом, Александр подумал:

«Вот и наша очередь пришла».

От владимирских земель до новгородских блошиный скок. Новгород начал готовиться к осаде уже серьёзно. Посадник лично проверял запасы хлеба в закромах, горожане, кто только мог, уходили подальше в леса. Многие бежали в Псков или Ладогу.

Но на пути Батыевых полчищ оказался совсем небольшой Торжок. Поняв, что татары идут очень удобным для конных Селигерским путём, новгородский пригород Торжок запросил у старшего брата Новгорода помощи.

Снова колокол созывал горожан на площадь. Александру казалось, что уж теперь они должны понять, что беда на пороге. Поняли, да только по-своему, бояре принялись судить-рядить, не предложить ли Батыю откуп от богатого города. Посадник Степан Твердиславич даже возмутился:

— Да они тот откуп возьмут, а потом и всё остальное! Чего же им оставлять?

И снова вече ничего не решило, всё вязло в боярских разговорах.

Торжок так и не получил помощи от новгородцев. Город выдерживал осаду две недели. Только когда татары притащили много осадных машин и попросту уничтожили стены, за которыми можно было прятаться, они смогли войти в город. Но и на узеньких улочках среди горящих деревянных домов жители маленького, но вольного Торжка продолжали сражаться.

Всё, что мог князь Александр, — то и дело отправлять дальние сторожи для разведки.

Господин Великий Новгород спасло не мужество его защитников, не крепость его стен и даже не удалая сила дружины и ополчения. Его спасла весна. Потеплело неожиданно рано, лежавший огромными пластами снег как-то сразу потемнел и стал таять. Даже верховым сторожам, хорошо знавшим каждую тропу в округе, тяжело ездить по лесам. А татарам, не знавшим и потому боявшимся ещё и бесконечных новгородских болот, тем более. Не дойдя всего ста вёрст до города, Батыева рать вдруг повернула от урочища Игнач-Крест на юг!

Услышав такое донесение от своих конников, князь не поверил своим ушам. Остановиться почти на виду у богатого города и уйти ни с чем?! Наверняка хан знал о том, что Новгород хорошо укреплён, а он потерял в боях перед этим много своих воинов, боялся завязнуть в болотах перед городом, но князю Александру всё равно не верилось...