Кричавший не ошибся, действительно только что епископу Спиридону доложили, что в его покои пришли бояре, просят принять. Вздохнув, тот отправился к совету господ. Рослый даже при согбенной фигуре, Спиридон из-за давней болезни спины всегда ходил, опираясь на большой посох. Многие знали, что при всей кротости мог этим самым посохом и огреть примерно, потому глаза ослушников всегда следили, не вскинется ли вдруг владычья рука? Он остановил начавших подходить к руке за благословением бояр окриком:
— После! Не время!
Все притихли. Новгород уже был достаточно накалён, одна искра, и погорят боярские дворы, полетят боярские бороды. Это тот случай, когда вече правит, а не совет, его слушать придётся, и повернуть по-своему уже не получится.
— Что, сучьи дети, доигрались?!
Услышав ругательство из уст всегда сдержанного и следящего за своими словами Спиридона, бояре притихли, как набедокурившие мальчишки. Огрызнуться попробовал только Онаний:
— С кем говоришь, владыко? Мы боярский совет!
Но тот, не глядя, ткнул посохом в его сторону:
— Ты молчи! Ты своё уже сказал! Теперь вон готовы за стены Софии спрятаться, чтоб только бороды не порвали?! Зачем Андрея вместо Александра просили?
Боярин Лаврентий несмело возразил:
— Да то Колба, что во Владимир ездил, так неверно слова передал...
Вокруг закивали, хотя все прекрасно знали, что хитрость белыми нитками шита.
Владыко снова навис над советом:
— А вы так ли просили?! Не лгите!
Понял, что зря к совести взывает, те, кто стоял перед ним, почти все готовы совесть за деньги продать, купить и снова продать. Огляделся, ища нужные лица, потом ткнул посохом в некоторых, в том числе и посадника Степана Твердиславича, и велел:
— За мной идите! А вы, — обернулся к остальным, — здесь сидите, точно мыши в погребе, когда кошка рядом. Иначе я ваши бороды и зады спасать не буду!
Сказать, что у боярства полегчало на душе, значит не сказать ничего. Точно стопудовый камень свалился. Владыко Спиридон брал ответственность перед вече на себя. Боясь даже подойти к окнам, оставшиеся члены совета чутко прислушивались к тому, что происходит на площади перед Святой Софией.
Даже когда перед вечем появился сам епископ Спиридон, собравшихся успокоить удалось не сразу. Владыко смотрел на народ и понимал, что эти могут разнести не только палаты, но и крепостные стены, если будет надо. Поднял вверх руку с большим крестом, гаркнул так, что позакладывало уши у стоявших рядом:
— А ну молчать! Господин Великий Новгород, чего хочешь?
После мгновенного замешательства ответом ему было дружное:
— Невского!!!
Владыко спокойно выслушал единодушный рёв тысяч глоток и согласно кивнул:
— Согласен. Сам поеду просить князя Александра Ярославича Невского вернуться на княжение. Довольны?
Ответный рёв: «Да!» заставил вздрогнуть всех бояр, стоявших в ожидании епископа взаперти.
Владыко снова поднял свой крест:
— Новгородцы, клянусь, упрошу князя забыть обиды, какие ему нанесли. И вернуться в Новгород князем! Идите спокойно по домам.
Спиридон повернулся и направился в свои покои, гудевшая, как растревоженный улей, толпа стояла в нерешительности. К вечу обратился посадник Степан Твердиславич:
— Расходитесь, чего столбами стоять?
В ответ раздались тревожные голоса:
— А пойдёт ли Александр Невский к нам обратно?
Посадник развёл руками:
— О том не ведаю.
— Нижайше кланяться надо ему...
— И впрямь, обидел его город...
— Вишь, землицы под ловы пожалели!
— И кому?! Невскому!
Степан Твердиславич почувствовал, что ещё немного, и толпа отправится наказывать тех, кто обидел князя, а значит, тех бояр, что прячутся у владыки. Он постарался перекричать всех:
— Чего сейчас рядить-то? Вернётся Ярославич!
Замирить удалось с трудом. Когда через несколько часов крика совершенно осипший посадник, наконец, зашёл в палаты к владыке сам, тот встретил его смехом:
— Что, укатали они тебя? Надо было отдать боярские бороды на расправу!
Вдруг став серьёзен, Спиридон спросил:
— Со мной в Переяславль поедешь ли?
Степан Твердиславич и сам хотел бы, да вдруг подумал, что за это время мало ли что бояре натворить могут? Выслушав его заботу, Спиридон кивнул:
— Верно, хоть одна умная голова должна в этом клубке гадюк остаться. Найду кого с собой взять. А ты постарайся, чтоб другой князь, Андрей Ярославич, обиженным не остался. Это задача не легче.
— Да уж... — вздохнул посадник.
Боярин Колба спешил не в Новгород, из которого уезжал, а во Псков, что уже скоро год как под немцами. Что нужно боярину в чужом городе? Об этом знал только он сам.
Псковская земля, как и Новгородская, покрыта непроходимыми лесами. Множество ручейков и рек протекает по ней, вытекая из болот или в них пропадая. На самой широкой и полноводной, которую и прозвали Великой, стоит Псков. Великая впадает в Псковское озеро, соединённое широкой протокой Узменью с Чудским. Города подобны людям. У каждого города своя судьба. Псков — пригород Новгорода, а значит, должен жить по его Правде, по его воле. Но это уже давно не так, псковичи живут по-своему, и ни к чему хорошему это не привело. У Пскова, как и у его старшего брата Новгорода, нет главного — единства, бояре меж собой поладить не могут. А если даже в семье разлад, то такую семью можно легко побить или разорить. Псковские бояре во главе с посадником Твердило Иванковичем тайно снеслись с беглым князем Ярославом Владимировичем, который ими же и был изгнан, бежал и теперь жил у ливонских рыцарей, во всём им потакая. Князь-изгой мечтал вернуться в город на белом коне и отблагодарить приютивших его орденских братьев за хлеб-соль. Ярослав Владимирович в порыве благодарности подарил Дерптскому епископу всю Псковщину. Посадник Твердило Иванкович тайно снесся с князем Ярославом Владимировичем и магистром Ливонского ордена и пообещал им открыть ворота города, когда те подойдут.
Ещё когда князь Александр Ярославич только выслушивал славицы в свою честь после Невской битвы, в Риге магистр Ливонского ордена собрал совещание. Дитрих фон Грюнинген напутствовал предводителей Ливонского ордена и епископов Рижского, Дерптского, Эзельского, напоминая о безжалостности в отношении язычников — ливов, эстов и славян, особенно русских. А для этого сначала взять их крепости Изборск и Псков. Его поддержал Андреас фон Вельвен:
— Мы добьёмся этого своим мечом. Действовать надо без пощады, чтобы никто не посмел поднять оружие против рыцарского воинства!
Епископ Дерптский Герман фон Бекесговеде с сомнением возразил:
— Псков не одинок, за ним всегда стоял Новгород, а там сейчас сильный князь Александр. Его не подкупишь, как псковского посадника, и не переманишь, как Ярослава Владимировича...
Вице-магистр усмехнулся:
— Про князя Александра мы не забыли. Но ни подкупать, ни переманивать его не собираемся. Новгород не раз уже прогонял князей, даже его отца князя Ярослава Всеволодовича, которого вы так боитесь. Выгонят и этого.
Епископ на упоминание Вельвеном страха перед Ярославом Всеволодовичем явно обиделся, но постарался вида не подать, спокойно возразил:
— Насколько позволяют мне судить мои знания о положении вещей, Новгороду очень мил этот князь, пришло сообщение, что ему только что, после того как прогнал шведов, дали прозвище Невский. Такого не выгонят.
— Выгонят! — твёрдо пообещал Вельвен. — У нас в Новгороде есть свои люди, помогут, как и в Пскове.
— Пора! Или их возьмут под себя Батыевы воины. Жаль будет потерять таких работоспособных язычников! — усмехнулся магистр.
Сразу после этого ливонцы напали на Изборск и уничтожили его. Разграбив всё ценное, выведя из города лошадей и скот, ливонцы попросту подожгли город. Деревянный Изборск сгорел дотла, люди были убиты или угнаны в плен.
Псков содрогнулся от такого известия, вече требовало отправить помощь Изборску, хотя помогать уже было нечему. Но вече всё же решило ополчение собрать. Пять тысяч псковских ратников возглавил воевода Гаврило Гориславич. Как ни старались бояре во главе с Твердило Иванковичем отговорить от неразумного шага, псковичи не слушали. Посадник только предупредил рыцарей об ополчении, передав о нём всё, что смог.