— Чего стоишь столбом, собирайся и дуй на вече! — воскликнул бондарь Кудим, задержавшись подле Труна Савельича. — Недобрые вести пришли к нам, друже. Татары сожгли сёла Лущиху и Галахово, тамошние смерды еле-еле ноги унесли от нехристей. Не сегодня-завтра мунгалы под стенами Торжка объявятся.

— Вот беда-то! — растерянно пробормотал Трун Савельич, кутаясь в овчинный тулуп. — Стало быть, никакой торговли сегодня не будет.

— Какая торговля, друже? О чём ты?! — Кудим тряхнул за плечо Труна Савельича. — Пришло время за топоры и рогатины браться!

Затворив ворота и вернувшись в дом, Трун Савельич передал своему тестю и Тереху всё, что услышал от бондаря Кудима.

— Делать нечего, надоть идти на вече, — сказал Дедило Иванович. — При такой беде в сторонке отсидеться не получится.

Мысли в голове у Тереха сбились в лихорадочный ком, ему хотелось выть волком от досады и злости. Куда бы Терех ни подался в поисках тихого и безопасного местечка, повсюду за ним по пятам идёт Батыева орда, уничтожая всё и вся на своём пути. Терех радовался, сбежав из татарской неволи и добравшись до Владимира, но радость его была недолгой. Уже через две недели татары по застывшему руслу реки Клязьмы подвалили к стольному граду князя Георгия. Терех сумел ускользнуть из Владимира буквально за день до того, как мунгалы взяли город в плотное кольцо. По стечению обстоятельств Терех очутился в укреплённой княжеской усадьбе — Боголюбове, в нескольких верстах от Владимира. Всего сутки Терех провёл в Боголюбове вместе с прочими беглецами и тамошними челядинцами. Посреди ночи татары перелезли через стену и ворвались в княжеское поместье. Каким-то чудом Тереху удалось вырваться из кольца врагов и уйти за реку Нерль в занесённые снегом леса. Вместе с Терехом спаслись тогда от неминуемой гибели две молодые челядинки и огнищанин Сулирад. Лесными дорогами и тропами Терех и его спутники голодными и обессиленными добрались до Переяславля-Залесского. Во время этих блужданий по лесам Терех едва не отморозил себе пальцы на руках и ногах. Не прошло и трёх дней пребывания Тереха в Переяславле, как татары взяли в осаду и этот град на берегу покрытого льдом Плещеева озера.

Тамошний князь Ярополк совершил ночную вылазку со своими дружинниками, чтобы сжечь осадные машины татар. Участвовал в этом опасном деле и Терех, зачисленный в дружину Ярополка. В ночной схватке с татарами Терех был оглушён ударом булавы по голове. Очнувшись, Терех обнаружил, что отстал от княжеских дружинников, которые хоть и с большими потерями, но смогли пробиться обратно в город. Тереху пришлось в одиночку где ползком, где перебежками красться к крепостной стене Переяславля. Когда Терех вышел на лёд реки Трубеж, залитый бледным лунным светом, его заметили двое мунгалов, которые пришпорили коней и кинулись за ним вдогонку. Один из татар пустил стрелу в Тереха, попав ему в спину. От серьёзной раны Тереха спасла кольчуга. Упав на лёд, он притворился мёртвым. Когда степняки спешились и приблизились к упавшему Тереху, то он бросился на них с ножом и зарезал обоих. Нарядившись в татарскую шубу и надев татарскую шапку-малахай, Терех сел на степную низкорослую лошадку и поскакал на север, к верховьям Волги. Вторую татарскую лошадь Терех тоже взял с собой, чтобы иметь возможность ехать без передышки днём и ночью, пересаживаясь с одного скакуна на другого.

Добравшись до города Кснятина, расположенного на берегу Волги, Терех свёл знакомство с тамошним купцом Труном Савельичем, которому он продал татарских лошадей. Трун Савельич и его супруга проявили участие к Тереху, перенёсшему столько опасностей. Уезжая из Кснятина в Торжок, они взяли Тереха с собой. Скорее всего, ими двигала также и алчность, поскольку Терех имел при себе немало серебра, найденного в походных сумах убитых им татар. Всё же Терех был благодарен Труну Савельичу и его жене за сострадание и помощь. Из чувства благодарности Терех откликнулся на просьбу Труна Савельича, вложив всё своё серебро в его торговые дела. Теперь, когда у Тереха дошло до помолвки с младшей дочерью Труна Савельича, его безмятежному житью-бытью опять пришёл конец по вине всё тех же проклятущих татар!

Такими мыслями терзался Терех, шагая по скрипучему снегу на торжище, г де гудела толпа горожан и сбежавшихся в Торжок смердов из окрестных деревень. На возвышение один за другим поднимались самые решительные из местных бояр и купцов, призывавшие новоторов не впадать в отчаяние, а собраться с мужеством и дать отпор татарам на стенах Торжка. Посадник Иванко объявил о созыве в ополчение всех мужчин от пятнадцати до шестидесяти лет. Каждому ратнику надлежало самому раздобыть себе копьё, щит, меч или топор. Каждый городской околоток должен был выставить свою пешую сотню во главе с воеводой. Всех смердов, бежавших от татар, было решено тоже зачислить в местное войско. Тут же на вече путём голосования были назначены десятники, сотники и тысяцкий. Всем оружейникам и бронникам было велено выдать посаднику Иванко всё имеющееся у них оружие, щиты, шлемы, брони и кольчуги. Расплатиться с оружейниками посадник Иванко собирался деньгами из казны княжьего наместника.

Пришёл на вече и тиун Гудимир, которому по должности надлежало приглядывать за домом и хозяйством княжьего посадника в его отсутствие. Не понравилось Гудимиру то, что посадник Иванко собирается запустить руку в мошну его господина. Выскочив на трибуну, Гудимир стал грозить Иванко и его сторонникам гневом Ярослава Всеволодовича, ибо деньги наместника по сути дела являются княжеским достоянием.

— Коль татары захватят Торжок, то они захапают и наше достояние, и княжеское, и твоё барахлишко, тиун, — заявил посадник Иванко. — Враг, идущий на нас, дюже сильный и безжалостный. Где князь Ярослав? Где его брат Георгий? Почто они не защищают нас от нехристей, коль поставлены правителями над нашей землёй? Молчишь, тиун. Иди, отпирай ларец с серебром, пусть князь твой раскошелится, ежели никакой иной помощи от него нету. Новоторам придётся самим промыслить, как спасти от татарской напасти свои дома и семьи.

Видя, что вече бурно поддерживает посадника Иванко, тиун Гудимир предпочёл не прекословить ему и отдать княжеские деньги на нужды местного ополчения.

«Воевать с мунгалами собрались, дурни набитые! — сердито думал Терех, шагая по пустынной улице, стиснутой с двух сторон частоколами и бревенчатыми стенами домов. — Вам ли, дурням безмозглым, тягаться с Батыевой ордой! Не видели вы, пустобрёхи, каковы татары в сече, потому и храбритесь, как отроки сопливые!»

Терех ушёл с шумного торжища, забитого людьми, не дожидаясь окончания вечевого схода. В нём сидело твёрдое стремление как можно скорее бежать из Торжка куда глаза глядят. Терех не собирался сражаться с татарами, поскольку он был уверен, что никакие укрепления, никакая доблесть не спасут жителей Торжка от этого страшного и неодолимого врага.

Ноги сами принесли Тереха к покосившейся избёнке Аграфены Воронихи. Войдя во двор, Терех запер ворота на засов.

Ещё в полутёмных сенях Терех почувствовал запах свежего теста и разделанной рыбы. Из-за двери до него долетел громкий возглас Аграфены, обращённый к шестилетнему сынишке:

— Пантиска, подбрось-ка дров в топку, а то у меня руки в муке!

«Стряпнёй занялась Ворониха, — сообразил Терех, — рыбные пироги печёт... на рыбьем жиру. И нету ей дела ни до крикунов на вече, ни до Батыевой орды!»

Толкнув скрипучую дверь, Терех вступил в жарко натопленную избу вместе с клубами холодного пара, окутавшего его высокие замшевые сапоги с меховой подкладкой.

Аграфена стояла у печи с ухватом в руках, на ней была льняная исподняя сорочица и юбка-понёва до колен из шерстяной ткани. Небрежно заплетённая тёмная коса была уложена на голове Аграфены в виде венца. Из-за своих чёрных как вороново крыло волос Аграфена и получила прозвище Ворониха. Жар печи обдавал её с головы до ног. Тонкая рубашка у неё на спине взмокла от пота, лицо было красное, тоже мокрое, распаренное.