Упав на снег, Евдокия Дедиловна продолжала шептать молитву, в то время как острый нож в руке степняка продолжал кромсать её живот.

— «Возольётся вода до души моей, бездна обнимет меня последняя... — бормотала купчиха, чувствуя себя свиньёй, которую разделывают заживо. — Остынет глава моя в расселинах гор, сойду в землю под вечные вереи, и да уйдёт от тления жизнь моя к Тебе, Господи!..»

Слыша душераздирающие крики Натальи, Евдокия Дедиловна постаралась приподняться, желая увидеть, что эти нехристи вытворяют с её любимой дочерью. И тут две безжалостные окровавленные руки вырвали из её распоротого чрева крошечного младенца, опутанного длинной пуповиной. Младенец шевелит ручками и беззвучно разевал розовый маленький ротик.

Евдокия Дедиловна попыталась выхватить младенца из грязных рук мунгала, желая спасти своё выношенное чадо. Однако от нестерпимой боли у неё опять потемнело в глазах, а в ушах появился какой-то странный усиливающийся шум. Потеряв сознание от болевого шока, Евдокия Дедиловна не испытала мужи, когда уверенная рука степняка отрезала ей голову тем же ножом, которым за несколько секунд до этого был умерщвлён её младенец.

Офка и Гордёна, услышав полные горестного отчаяния вопли Натальи, в испуге ринулись вглубь леса. Наслышанные о зверствах татар, они метались между деревьями, торопливо выискивая место поукромнее. Эти метания привели к тому, что подруги наткнулись на Анну Глебовну и Славомиру, которые тоже спешили уйти подальше от дороги.

Четыре беглянки устало брели по глубокому снегу меж стройных сосен и величественных слей, обходя поваленные ветром древние деревья и торчащие из-под снега коряги. Они держались северного направления, ориентиром им было солнце, проглядывавшее в просветы между густыми сосновыми кронами.

Несмотря на обстрелы из катапульт и на яростные приступы татарских отрядов, русичи, оборонявшие детинец Торжка, продержались ещё два дня.

Наконец татары ворвались в крепость на горе, перебив всех её защитников и множество прочего люда, укрывшегося в цитадели.

Воины темника Сукегая привезли в ставку Батыя бездыханное тело посадника Иванко, выказавшего беспримерную храбрость при защите детинца. Прибыл в Батыев стан и сам Сукегай, желая похвастаться тем, что именно его батыры умертвили самого отважного из урусов.

Батый с задумчиво-надменным лицом оглядел убитого Иванко, с которого были сняты доспехи и шлем. Окровавленное тело посадника было доставлено к Батыеву шатру на лёгкой двухколёсной повозке, запряжённой парой лошадей.

— Я же велел привести ко мне живым самого храброго из урусов, — недовольно проговорил Батый, повернувшись к Сукегаю. — Почему ты не сделал этого?

— Этот урус дрался как раненый леопард! — Сукегай кивнул на мёртвое тело. — Даже оставшись совсем один, он продолжал сражаться. От его меча пало трое моих батыров и четверо были ранены. — Сукегай скривил рот в небрежной усмешке. — Я подумал, что будет проще заколоть этого безумца, нежели пытаться опутать его верёвками.

Тонкие чёрные брови Батыя сомкнулись на переносье, в уголках его губ залегли морщинки, что говорило о сдерживаемом гневе.

— Здесь думаю я, Сукегай, — холодно произнёс Батый. — Твоё дело — не думать, а в точности выполнять мои повеления. За то, что ты нарушил мой приказ, я лишаю тебя награды за взятие Ак-Кермена.

Сукегай почтительно поклонился Батыю, опустив глаза, в которых вспыхнули искры ненависти.

Батый распорядился отобрать из пленных русичей четверых мужчин, отдать им прах Иванко, чтобы они похоронили его по своему обычаю.

Когда Берке, брат Батыя, завёл речь о том, что взятие Ак-Кермена было бы неплохо отметить победным пиром, то это вывело Саин-хана из себя.

— О какой победе ты мне талдычишь, брат? — орал Батый на Берке. — Моё войско потратило пятнадцать дней на взятие ничтожного городка! Под стенами Ак-Кермена полегло две тысячи моих воинов! Около трёх тысяч урусов, в основном женщин и детей, под покровом ночи вырвались из Ак-Кермена и ушли в леса. Шейбан и Тангут до сих пор где-то гоняются за этими беженцами. Войско моё тает, а сопротивление урусов всё усиливается!

На военном совете все военачальники, в том числе Субудай и Менгу, высказались за то, что поход на Нову-Ургу необходимо приостановить до возвращения отрядов Тангута и Шейбана, а также пока не будет получено известие о разгроме рати коназа Гюрги.

Вскоре прискакали гонцы от темника Бурундая, которые принесли Батыю радостную весть. Бурундай разбил суздальскую рать на берегах лесной речки Сити, в этой битве пал и коназ Гюрга.

Спустя четыре дня к Торжку подошёл тумен Бурундая.

Первым делом Бурундай преподнёс Батыю отрубленную голову князя Георгия, которую он хранил в кожаном мешке, притороченном к седлу.

Батый расспросил Бурундая о том, как разворачивалось сражение на Сити, после чего он похвалил его за расторопность и полководческую смекалку. Бурундай вывел свою конницу к реке Сити с той стороны, откуда русичи его не ждали. Не дав князю Георгию собрать все полки воедино, Бурундай разбил русское войско по частям.

Батый был рад, что именно Бурундай отыскал и разгромил войско князя Георгия. В отличие от Бури и Урянх-Кадана, происходивших из «золотого рода» Чингизидов, Бурундай не блистал знатностью.

Своим возвышением Бурундай был обязан Батыю, который заприметил его во время похода в Китай. Бурундай был умелым военачальником, поэтому Батый приблизил его к себе. Бурундаю было всего двадцать шесть лет, тем не менее Батый поручал ему важнейшие военные задачи.

Если бы рать князя Георгия уничтожил Бури или Урянх-Кадан, то любой из них поставил бы это себе в заслугу. Бурундай, многим обязанный Батыю, совсем не кичится своей победой. Бурундай без колебаний готов отдать славу этой победы Батыю.

Тангут и Шейбан целую неделю шли по следам беженцев, ушедших из Торжка. Добравшись до реки Щеберихи, впадающей в озеро Селигер, Тангут и Шейбан прекратили погоню, так и не настигнув добрую половину беженцев, которые оказались под защитой русского войска, стоявшего станом близ Игнач-креста. Это были остатки суздальской рати, уцелевшие после битвы на Сити, сюда же подошло войско новгородцев, не желавших пропускать татар на свои коренные земли. Каменный Игнач-крест был установлен новгородцами на правом берегу Щеберихи, возле устья речки Циновли. впадающей в Щебериху, служа обозначением близости волока. В этом месте в летнюю пору купцы, идущие речным путём с юга на север и обратно, перетаскивают по суше свои суда из одной реки в другую.

Тангут пребывал в сильном раздражении, поскольку ему так и не удалось отыскать среди настигнутых беженцев княгиню Анну Глебовну. Нукеры Тангута, желая сделать приятное своему повелителю, привели к нему совсем юную и девственную пленницу, заметив в её лице и фигуре некоторое сходство с Анной Глебовной. Юную невольницу звали Натальей, ей было всего тринадцать лет.

Невольница понравилась Тангуту, который сразу сообразил, что со временем из этой развившейся не по годам отроковицы вырастет красивая женщина с пышными формами и белоснежной кожей. «Пожалуй, — подумал сластолюбивый Тангут, — эта рабыня превзойдёт своей прелестью Анну Глебовну лет через пять-шесть». Тангут окружил свою новую любимицу заботой и вниманием. Дабы не утомлять Наталью долгой верховой ездой, Тангут на обратном пути в Торжок раздобыл для неё удобный крытый возок на полозьях. Тангут одел Наталью в тёплую нарядную одежду, его слуги кормили её вкусными яствами.

Несмотря на всё это, Наталья была постоянно замкнута и печальна. Она часто плакала, а по ночам просыпалась с перекошенным от ужаса лицом. Тангут обратил внимание, что в густой тёмно-русой шевелюре Натальи очень много седых волос, причём их с каждым днём становится всё больше. Нежные пухлые щёки Натальи обвисли, кожа у неё на лице поблёкла и покрылась морщинами. Юная прекрасная невольница старела и дурнела буквально на глазах!