Объятая сильнейшим волнением, Анна Глебовна метнулась к воротам, угодив в объятия юного безусого воина с ангельски прекрасным лицом.

— Здравствуй, княгиня! — девичьим голосом радостно промолвил юный воин, поцеловав Анну Глебовну в уста. — Вот и кончились твои мучения в неволе у нехристей!

Слегка отстранившись от юного дружинника, Анна Глебовна подняла на него глаза и только в этот миг узнала боярышню Славомиру, стройный стан которой был обтянут кольчужной рубашкой, а голову которой венчал блестящий шлем с кольчужной сеткой, ниспадавшей ей на плечи. Прекрасный прямой нос Славомиры был защищён стальной узкой стрелкой, прикреплённой к передней части шлема.

Горячие слёзы хлынули из глаз Анны Глебовны. Поддерживаемая за руку Славомирой, она шагнула в тёмный проём приоткрытых ворот и тут же упала без сознания.

Очнувшись, Анна Глебовна оторвала голову от подушки и, сев на постели, обвела долгим взглядом незнакомое помещение с бревенчатыми стенами, каменной печью и массивными балками потолочных перекрытий. На бронзовой переносной подставке стоял масляный светильник, освещая жёлтым ровным светом большую часть комнаты от окна до кровати. Неожиданно скрипнула дверь, скрытая от Анны Глебовны углом печи, в светлицу вбежала Славомира в мужской одежде, в кольчуге, в красных сапогах, с мечом на поясе, но без шлема.

— Как ты себя чувствуешь, княгиня? — Славомира села на кровать рядом с Анной Глебовной. — Ты здорова ли?

Рука Славомиры коснулась лба Анны Глебовны.

— Здорова, но ещё чуть-чуть недомогаю. — Анна Глебовна обняла Славомиру, крепко прижавшись к ней. — Почто мунгалы выпустили меня из неволи? Где я?

— Ты в тереме здешнего посадника Иванко, — ответила Славомира. — Сейчас его жена принесёт тебе русское платье, и ты сможешь снять с себя эти татарские тряпки.

Вскоре раздался осторожный стук в дверь, это пришла супруга посадника, миловидная голубоглазая Евфросинья. На ней было чуть приталенное льняное платье сиреневого цвета, с широким подолом и длинными рукавами. Её тёмно-русые волосы были заплетены в длинную толстую косу. На шее у неё было ожерелье из речного жемчуга, а голова была покрыта узорным очельем с подвешенными у висков серебряными круглыми колтами.

— Я принесла два платья, княгиня, — поздоровавшись, промолвила Евфросинья. — Не знаю, какое из них будет тебе впору. Здесь же и исподняя рубашка, и плат, и тёплые чулки.

Положив всю принесённую одежду на скамью, Евфросинья удалилась, сказав, что сейчас накроет стол для гостьи.

Покуда Анна Глебовна переодевалась из татарского одеяния в славянское, Славомира, сидя на скамье, рассказывала ей, что побудило мунгалов отпустить её на волю. Заодно Славомира поведала княгине, каким образом ей самой посчастливилось вырваться из татарского рабства.

— Отчаянная ты девица! — восхищённо проговорила Анна Глебовна. — Низкий поклон тебе за то, что ты убедила посадника обменять пленную мунгалку именно на меня. Вовек этого не забуду! — Княгиня, уже одетая в светлое льняное платье до пят, поклонилась в пояс Славомире.

— Полно, милая. — Славомира прильнула к Анне Глебовне. — Ты сделала бы то же самое на моём месте. Идём, поужинаем! Заодно выпьем хмельного мёда за то, что ты живой-здоровой вырвалась от нехристей! А вот княгине Марине Владимировне не повезло. — Славомира тяжело вздохнула. — Умерла она от поразившей её в спину татарской стрелы почти у самых ворот Торжка. Она ведь вместе со мной бежала из Батыева стана в ту памятную ночь, когда новоторы на вылазку ходили.

Едва Славомира и Анна Глебовна сели за стол и осушили по кубку медовухи, как в трапезную вбежал посадник Иванко.

— Нехристи валом валят к городу с южной и западной сторон, — выпалил Иванко, снимая со стены шлем и панцирь. — Татары волокут много лестниц. Похоже, Батыга взгрел холки своим нойонам за неудачный ночной штурм.

— Ты на рожон-то не лезь! — с тревогой в голосе промолвила Евфросинья, помогая мужу облачаться в бронь. — Помни, у тебя двое деток, и я третьим беременна.

— Не беспокойся, милая, — усмехнулся Иванко, надевая шлем поверх войлочной круглой шапочки. — Меня сама Смерть боится!

— Извини, княгиня, — сказала Славомира, встав из-за стола, — моё место среди ратников. Мы с тобой ещё выпьем и наговоримся всласть, но сперва нужно отразить очередной приступ мунгалов.

В душу Анны Глебовны закрался леденящий страх. Она порывисто прижала к себе Славомиру, вдруг с какой-то особой остротой ощутив, что ближе и дороже её у неё никого нет. Уговаривать Славомиру, чтобы та осталась с ней и не рисковала головой в сече, Анна Глебовна не решилась, сознавая, что это бесполезно.

Бондарю Кудиму татарское копьё сломало два ребра и пробило лёгкое, это случилось во время ночной сечи на западном валу. Ратники из Тереховой сотни принесли Кудима домой на щите и оставили его на попечение жены и дочери. После того как было покончено с татарами, окружёнными в Спасском околотке, прибежал домой и Лепко. Ему сообщили, что отец его получил смертельную рану.

Понимая, что умирает, Кудим пожелал поговорить с сыном по душам.

— Я был лучшим бондарем в Торжке, сынок, — тяжело дыша, молвил Кудим. Он уже так ослабел от потери крови, что не мог поднять голову с подушки. — За моими бочками и ушатами люди приезжали из Твери, Торопца и даже из Новгорода. Сработанным мною бочонкам износу нет. Люди это ценят, потому и едут ко мне отовсюду. Вернее, ездили, ибо жизнь моя срублена нехристями под корень, — с тяжёлым вздохом добавил Кудим, положив свою слабую ладонь на руку сына. — Понимаю, что слова мои падут как вода на песок. И всё же передаю тебе, сыне, свой последний наказ стать преемником моего дела, ведь и я перенял бондарное ремесло от своего родителя, а тот — от моего деда, а дед от прадеда. Я тебя многому успел научить, Лепко. Прошу тебя, не тянись к оружию, лучше познай все тонкости бондарного дела и стань знаменитым мастером, каким был я и все твои предки. Теперь от тебя зависит, сынок, будут ли ещё бондари в нашем роду или же угаснет сей огонёк вместе со мной.

С трудом сдерживая слёзы, Лепко дал обещание умирающему отцу, что он обязательно выполнит его наказ. И добавил при этом: «Коль не сложу голову в сече с мунгалами».

Терех припозднился, помогая монахам и монахиням перетаскивать павших в сече русичей к местам захоронений, на этот раз убитых было особенно много. Когда Терех наконец пришёл в Кудимово жилище, чтобы отдохнуть и перекусить, бондарь уже скончался от внутреннего кровотечения. Над телом умершего хлопотали соседки. Овдовевшая Евстолия рыдала, затворившись в своей спаленке. Лепко и его сестра Купава уединились в отцовской мастерской, где были разложены на верстаке различные столярные инструменты и повсюду стояли уже готовые бочки и ушаты различных размеров.

Варвара, потчуя Тереха овсяной кашей с маслом и хлебом, негромко промолвила, заглянув ему в глаза:

— Тебе нужно сделать всё, чтобы Лепко не пал в сече с мунгалами. Иначе последняя воля Кудима не будет выполнена. Ты уж постарайся, Терёша.

Жуя кашу, Терех невесело хмыкнул про себя: «Сколько уже жизней и наказов оборвалось в Торжке за дни вражеской осады! И сколько ещё оборвётся в самое ближайшее время! Разве может от меня что-то зависеть в столь огромной беде? Я и сам трепыхаюсь, как листок осенний на ветру, сегодня жив, а завтра мёртв!»

Быстро доев кашу, Терех вместе с Лепко отправился к западному валу, на котором новоторы уже возводили защитный частокол среди обугленных остатков сгоревшей крепостной стены. Эти работы так и не были завершены, поскольку после полудня татары опять двинулись на приступ.

На этот раз Батыевы полчища шли на штурм Торжка не скопом, а разделившись на отряды, которые чередовались друг с другом, изматывая защитников города, сражающихся с врагами бессменно.