— Не думаю, — отозвался ведун, — уж он-то себя обеспечил защитой, это точно. Но попробовать можно. Чем мы рискуем при этом?

— Душами Закара и его ребят? — тоскливо проговорила я. Не знала, что дальше делать. Вернее — знала, но не дадут же… Вслушивалась, ждала, что будет дальше. Опять заговорил Закар:

— А вот и оно-о… вывели пленника, вяжут к идолу…

— Это из-за нас? — вскинулась я.

— Вы… уходите отсюда. Прямо сейчас… как можно… — затихал голос в моей голове. Я вскочила, оглядываясь. Позвала со страхом:

— З-закар? Конь? Конюшка, ты где?

Ни звука, ни слова в ответ я не услышала и поняла, что с ними сталось что-то страшное.

— Собирайтесь! Быстро! — решительно повернулась я к своим спутникам, — уходите прямо сейчас. Закар не просил — велел. Зря говорить не стал бы. Там принесли жертву и что-то стало с моими привидами. Юрас, мне нужно туда. Со мной ничего не станется — я говорила вам. А вы сгинете безо всякой пользы. Уходите, я прошу вас — это нужно для дела. Не уйдете ведь, да? Не уйдете… Подождали бы, спрятавшись вблизи — может, мне как-то тайно помогли бы…

— Дурь, Таша, — просто ответил командир. И насторожено развернулся в сторону, прислушался, взлохматил волосы, провел ладонью по лицу. Потом светло улыбнулся мне. Смотрел так, как я мечтала когда-то — жадно, ласково, словно вбирая в себя мой облик навеки.

— Все равно уже поздно. И не вспомнить мне, не узнать — как у нас было тогда, да, Таша? Но уйдем мы вместе… ты согласна принять смерть от моей руки? Я не отдам тебя на позор и муки. Ведун… — прошипел он, снова оглядываясь, вытирая ладонью холодный пот со лба, — ты что, разве не слышишь? Земля гудит… бьют по мерзлой земле копыта… чужие, не кованные.

— Слышу… — тоскливо пробормотал ведун, — как не слышать? Это сама Смерть — ее поступь. А я в Змеиный лес собрался… тянет меня туда, давно уже. Будто судьба моя там… или пара моя меня дожидается. Все что-то не дает, все что-то мешает, — вставал он решительно, — значит, буду ждать ее на той стороне. Обо мне не думай — я все сам.

Отошел от нас, добывая из ножен саблю, доставая длинный нож в другую руку. А Юрас шагнул ко мне… Я уже и сама слышала глухой гул, который передавался землей, близился, неотвратимо надвигаясь, укладывая тяжелую плиту страха на душу.

— За сына не бойся…

— Я и не боюсь. Юрас…

— Ничего не бойся, совсем ничего… ты и не заметишь. Подожди меня там один миг… за руку за собой уведу. Навеки вместе будем, вот только поцелую тебя хоть разочек, злюка моя любимая, — потянулся он, прижимая меня к себе одной рукой. Одной… а в другой был зажат нож… Я отскочила, вырвалась, закричала:

— Не смейте! Оба! Мы не умирать сюда шли, так чего же вы? Я же сказала — мне нужно туда! Почему вы не верите? Я же знаю, что выживу. Просила же — уйдите вы! Даже если и на смерть… то хоть попытаться вы мне дадите? Дадите попробовать сделать то, ради чего мы шли сюда? Не верите…?

Юрас уронил на землю нож, протянул ко мне руки.

— Иди сюда…

Я качнулась к нему, а он обнял так, что, казалось, затрещали косточки. Я задохнулась, обхватила его за шею, хмыкнула со всхлипом:

— Не зарезал — задушить хочешь?

— Боюсь… как же страшно я боюсь за тебя. Не верю, что все закончится добром, но тебе хочу верить. Мой рыженький воин… делай, что должно. Что делать нам?

Я вскинула голову — по краям балки стояли всадники… много всадников. Молчали, только дыхание шумно вырывалось из многих глоток — человеческих… конских. Так выглядит Смерть?

— Всеми силами… любыми возможными способами постарайтесь сохранить свои жизни. Ты нам нужен, Юрас… сыну нужен, — я провела рукой по его лицу, жалея — ему сейчас будет трудно. Провела так, как тогда — в том домике, в наш первый раз. И услышала сказанное со стоном: — Та-аша…

Я уже не смотрела на него, шагнула, вскинув голову к высоким краям балки. От страха за него и Таруса скручивало узлом внутри живота, тошнило. Проглотила вязкую, горькую слюну и отчаянно крикнула:

— Кто у вас старший, с кем мы можем говорить?

Я старательно копила его в себе — этот жуткий страх пополам с лютой ненавистью. Копила, глядя, как вяжут ведуна и Юраса. Срывая одежду, сдирая сапоги, оставив только в подштанниках, избивая… Потом — глядя на мертвое тело незнакомого ведуна, поникшее на притянувших его к идолу веревках… Из распоротого живота вывалились сизым клубком кишки, а в них весело тыкали палками… дети. Такие, как мой сын и немного старше… Дети, которых я когда-то хотела спасти любой ценой. Судорожные спазмы сотрясли тело, но на языке просто скопилась горечь — я давно ничего не ела.

Нас троих вытолкали в круг, который обрисовали собой идолы. Каменные глыбы разной величины и даже цвета — вытесанные из того камня, что попался под руку и подошел по размеру. Грубо обозначенные руки и ноги, лица с тяжелыми, низкими лбами, небольшие выпуклости, обозначившие мужское начало… Хотели, чтобы они были подобием воинов? Может быть…

Я стояла между ведуном и Юрасом, прислонясь к ним плечами. На щеке у командира расплывался кровоподтек… заплывал отеком глаз. Он повернулся ко мне и подмигнул им.

— Немного потерпи… еще совсем немного, — прошептала я, оборачиваясь на шум. Между расступившейся толпой к нам шел человек — сильно в возрасте, но до сих пор красивый лицом… очень красивый. Бритый наголо, черноглазый, чернобровый. Ни богатые одежды, ни дорогое оружие не выдавали в нем вождя — он был одет просто, но вот его взгляд… Казалось, он тяжело ползет по лицу, касается кожи. Остановился перед нами, всмотрелся еще внимательнее, спросил:

— Кто такие, что делаете на нашей земле?

Я кашлянула и ответила, не обращая внимания на его удивленный взгляд — он ждал ответа от мужчин:

— Прознали о том, что здесь собирается орда. Хотели тихо проследить — не на нас ли?

— Фэ-эйри… рыжее благословение солнца… К идолу! — скомандовал он своим людям. Юрас дернулся ко мне, вождь сильно и быстро ударил его в живот, от чего тот неловко упал на связанные руки. Меня вязали к камню, а он, с трудом поднимаясь на колени, смотрел на это, не отрывая отчаянного взгляда.

— Не спеши, — толкнул его ногой назад, на землю, вожак. Оглянулся, кивнул кому-то, спокойно сказал: — Удавить. Этот не годен.

И, уже вычеркнув человека из списка живых, повернулся к Тарусу.

— Веду-ун… сильный, огненный. Что же ты не противился? Что же не призвал свой огонь?

А я, не веря своим глазам, смотрела, как сзади подходят к Юрасу два крепких степняка, набрасывают на шею широкий ремень и слаженным движением захлестывают его на шее…

— Не надо, нет! Не-ет! — забилась я в путах, заколотила голыми пятками по твердому камню. Вожак махнул рукой, остановив казнь, и уставился на меня с интересом.

— Твой мужчина?

— Да…мой… — выдохнула я, со страхом и надеждой наблюдая, как Юрас корчится на земле, с трудом проталкивая в горло воздух… Вот он стал на колени… оперся о землю подломившейся рукой… упал на локоть… живой.

— Какая немилосердная фэ-ейри… — удивленно протянул вождь, — ты хочешь, чтобы он смотрел на твою смерть?

— Пускай… хочу…

— Ну-у, пускай. Я сегодня щедрый — сделаю тебе такой подарок.

— Кто вы такой?

— Главный идол, — довольно объяснил мне мужик, играя красивыми черными глазами, — я сливаюсь разумом с ними, впитываю знания, умения, Силу…

— Это же так страшно… холодно, — поежилась я.

— Ты меня жалеешь? — расхохотался он, — нет, больше не страшно и не холодно. Вначале было… да. Но отвар дурман-травы, настой мухомора и болиголова туманит, а потом проясняет, возвышает разум, снимает и страх и холод. Это дает силу подчинить души, а некоторые из них уже безумны…

— Какие души? — насторожилась я.

— Души ведунов, травниц и… фэйри, заключенные в камень. Я же говорил тебе — мне доступно все, что они знали и умели при жизни.

— Они все — там… тут?

— Там, там, — довольно ухмылялся идол. Очевидно, любопытство будущей жертвы забавляло его. Он стоял, раскачиваясь с пятки на носок. Потом снова перевел взгляд на Таруса, которого тоже уже примотали к камню. Я поспешно спросила опять: