Мастер улыбался, глядя на мое разгоревшееся от слез и внезапного озарения лицо.

— Вот и служба твоя началась, дочка… Это уже похоже на что-то… Только один я такие дела не решаю. Такие решения принимает Совет во главе с правителем. Я договорюсь, чтобы на следующую встречу пригласили и нас с тобой. Я потихоньку отхожу от всего этого — старею… есть теперь рядом с кем. Ты и внучок теперь моя семья. Так что в обиду тебя и его не дам. Не плачь больше, ты не дитя малое, а ведунья, страшная по своей силе. Разве что Дарина сильнее, да и то… не знаю. Так вам и не воевать с ней. А придумала ты хорошо, только вот — как это сделать? Думать нужно, крепко думать…

— Конь, покажись, друг, — попросила я привида. Разговор с Советом не заладился. Я чувствовала себя неловко еще и потому, что в этот Совет входили и Тарус с Дариной. Мне и так было не по себе, а под их взглядами… Тарус просто прожигал ими.

Я рассказала десятерым мужчинам и одной женщине то, что пришло мне в голову. По их просьбе поведала и то, как пришло ко мне это умение — говорить с неприкаянными душами. Мастер рассказал о той помощи, что я оказываю мертвым, и о том, какую помощь дали мне они — приставив защитника. Что и раньше ему с дочкой приходила в голову мысль просить души умерших защитить ведунов, охраняя их так же, как хранит меня Конь. Да только это тогда показалось нам неисполнимым.

Мне как будто и верили, но вот в то, что границу будут охранять привиды… я их понимала. Нужно было понять и принять души мертвых, как приняла их я — поверить им. Ведь и мне понадобилось время на это. Что уж говорить про людей, далеких от всего этого, смертных людей, которым мое умение казалось непонятным и угрожающим, таинственным и опасным. Поверить в такое, значило принять решение заключить подобие договора с самой смертью. А еще их пугала честно обозначенная мною моя же сила. Что следовала из покорности мне привидов. Их спрятанный глубоко внутри страх был обоснован — я сейчас могла велеть Коню убить любого, сидящего в этой комнате. И правителя тоже.

Я увидела его сразу. Во главе огромного стола, рядом со своей женой сидел сильный, высокий, почти совсем седой мужчина с молодым лицом. Я бы не дала ему больше тридцати пяти- восьми лет, если бы не седина. Цепкие и острые глаза необычного серого с серебром цвета изучали меня. Челюсти были крепко сжаты, губы твердого рисунка — тоже. Он слушал — внимательно, спокойно, ничем пока не выдавая своего отношения к услышанному. Но иногда его взгляд, умный и настороженный, менялся, становился нежным и теплым — он смотрел на свою жену.

А я отводила свой, испытывая неловкость. Правитель заслуживал лучшего. Вникать в их отношения, судить их по взглядам было особо и некогда — мою придумку нещадно осмеивали. Кто бы удивился — Тарус, конечно же. Приводил как будто и разумные доводы, но вместе с тем насмехался, неуважительно высмеивал меня, и тогда я сорвалась:

— Конь, покажись, друг. Придуши этого гада, только не насмерть!

Миг… и гад хрипит, пытаясь отцепить от горла призрачные лапы. Привида видно, он явил всем свой образ. Кто-то охнул, узнав в нем бывшего товарища — прошло не так много времени от его гибели. Кто-то дернулся ко мне — нечаянно, в порыве и желании устранить угрозу, ясно понимая, от кого она исходит.

Конь выпустил ведуна, колыхнулся ко мне, спросил взглядом. А я прошипела в лицо жадно хватающего воздух мужика:

— При всех говорю — терпеть твой лай не стану. Говори со мной, как человек. А то в следующий раз доведу все до конца!

Спокойный голос правителя не удивил:

— Я думаю, что нужно попробовать, только грамотно. Еще одно: где взять подходящих исполнителей? Чем ты, Таша… — посмотрел он на меня, — тебе же придется расплачиваться за их помощь? Так вот — чем? Сможешь ли, будет ли по силам тебе? Привид ведь будет не один. И еще — граница со степняками далеко отсюда. Тебе придется находиться там или это не нужно? Твой сын… станешь ли рисковать им там, если что-то пойдет не так? Или расстанешься, оставив здесь на время, которое пока не известно?

И главное для меня сейчас — сможешь ли ты просить дать такую же надежную защиту наследникам королевского престола? Мы планируем, что с их взрослением власть в нашем государстве станет королевской — наследной. Для этого нужно надежно хранить их жизни хотя бы до того времени, когда они сами, сознательно смогут постоять за себя.

Я не жду ответа сейчас. Подумай, посоветуйся с Мастером, со своим… другом, которого мы слышать не можем. Спроси, если сможешь, у тех, кто решает это? На сегодня Совет распускаю. Тарус, задержись. Мне нужны объяснения.

— Исполнители… надо же — дожились… — запнулся Конь, потерявшись в понятиях.

— Вернее — доумирались? Не вникай в это, разве важно как он сказал? Конь… я тут подумала — ты же ждешь, да? Ты же тоже хочешь уйти к своим родичам, на ту сторону, к новой жизни? Там хорошо, я видела это. Отпустить тебя? Я задумала сама все это, решаю уже как все провернуть, не подумав — а согласитесь ли вы? Ты воин, у тебя счеты с врагами и немалые, как и у всех нас. Мы имеем право на месть, но вот хочешь ли ты еще ее? Чувствуешь ли необходимость в этом, как тогда, когда был живой? Или для тебя важно только исполнить службу при мне, заслужив этим переход на ту сторону?

— Про других не скажу — не знаю. Во мне ярости и ненависти больше нет, но осталось понимание. Ты же не сомневаешься, что мы по-прежнему разумны? Когда уходим туда, привязанности и страсти со временем сходят на нет, забываются. Новую жизнь нельзя начинать со старой памятью о потерях. Да-а, и Микей тоже потихоньку забудет тебя, он уже сейчас тоскует не так страшно, как вначале.

— Я только рада этому, — прошептала я, — скажи мне тогда, если тебе разрешили — кто это сможет сделать и как?

— Когда гибнут воины, их душам редко закрыт переход туда. Воин, погибший в бою или при исполнении службы, свят по определению. Его ждут родичи, для него готов на той стороне — в другом мире, дом и место в нем. Но вам как раз и нужны души воинов, справятся только они. С пониманием отнесутся к тому, что их служба не окончена и воинский долг еще не выполнен до конца. Спросишь — где же их найти, если все они уже там?

— Спрошу, — шепнула я пересохшими от волнения губами.

— Нужно ехать к Проклятым маякам. При каждом из них все еще на службе состоит тот, кто тебе нужен. Сумеешь договориться — заберешь с собой, но на их месте придется оставить живых — маяки должны светить. Коня сразу отпустишь — у него будет выбор, и этот выбор все решит про него.

— Не… не Конь же сейчас… Со мной сейчас говорит уже не Конь?

В ушах зазвучал другой — звучный и глубокий, будто бархатный голос:

— Коню предложишь отпустить его.

— Как так? — вырвалось у меня, — почему же вы разрешаете нам это? Степняки такое же ваше творение, как и мы! Почему тогда вы на нашей стороне?

— Не на вашей — на твоей. Ты имеешь право на кровную месть, любую — самую страшную. Все равно ничего страшнее, чем скармливание людей идолам, ты не совершишь.

— Почему тогда вы не запретите им это, почему не остановите?

— Я сейчас как раз и делаю это.

Я обвела ошалевшими глазами знакомую комнату, в которой сидело нас всего двое — я и Мастер. Он слышал только мои слова, и по его напряженному лицу я видела, что он пытается не потерять нить моего разговора с душой бывшего стражника. Старается вникнуть и угадать, понять, о чем идет речь. Но раз уж такое дело…

— Зачем вы забрали у меня Микея? Чтобы сталось все то, что вершится сейчас? Чтобы я смогла это сделать, оставшись одна?

— А ты хочешь быть одна? Хочешь — останешься. Ты думаешь — мы контролируем каждый ваш шаг? Нет, вы сами себе хозяева. Мы отслеживаем только соблюдение законов этого мира. Только ключевые моменты, временные и судьбоносные узлы — как сейчас. Все остальное — ваш выбор и ваше решение. А еще — случай и судьба.