— Поспособствовал этому человек, которому я дорога. Была, значить, у него такая возможность — попросить об этом. Так и я же говорю с ними?! Что мне стоило поставить условие тому же жадному дедку — отстоять на страже возле какого-нибудь приграничного ведуна хоть год, хоть два. Да, это может и не слишком милосердно по отношению к его душе. Зато милосердно для ведуна, к которому он будет приставлен. У каждой души, что задержалась здесь, есть свой грех или невыполненные обязательства. Вот пусть и отработают их, спасая жизни. Высшие Силы должны оценить это!

Я заглядывала в глаза ведуну, а он обдумывал то, что я сказала. Потом покачал головой и сказал:

— Нас не так мало, к каждому приставлять… затянется на годы. Сколько их таких — пригодных и готовых на это душ? Они должны быть согласны, как твой Конь, готовы помочь. А сколько таких? Ведь не много? Жадный дедок не станет… Ты сама доверилась бы ему? Думаешь, после смерти он стал лучше? И как решить — кому приставить такую охрану в первую очередь? Признавая других не такими ценными, или кидая жребий?

— Я хорошенько подумаю и придумаю еще что-нибудь, — бормотала я, направляясь на кухарню готовить еду. Зорян стал любимчиком для нашей охраны и много времени проводил с ними, потому это время появилось у меня. Я любила и умела готовить, соскучилась по этому делу и в это лето всю готовку в летнем доме взяла на себя. Варила, жарила, пекла для нас и охраны. И свои пряники, которые не умел готовить никто другой, тоже. Мастер брал их с собой, как гостинцы, для детей тех, кто состоял в Совете.

Уже шел тот год, в котором сынку под зиму должно было исполниться три годика. Лето заканчивалось, и мы не спеша перебрались в зимний дом в дворцовом парке.

За готовкой, маленьким огородиком, заботами о сыне, тренировками и учебой, я совсем выпала из жизни столицы, не любопытствовала и новостей не знала. Их не хотелось вовсе — ни одна в последнее время не была доброй для меня. И что такого в том, что мне хотелось спокойной и устоявшейся жизни?

Я научилась всему, что назначил тогда для меня Мастер. Хорошо держалась в седле, бегло читала, знала историю и карты. Мне накупили платьев, сорочек и юбок, как у зажиточных горожанок. Все добротное, красивое, удобно и ладно сидящее на мне. Научилась я и на каблучках ходить и говорить с людьми, смело глядя любому в глаза. А чего мне было бояться с Конем за спиной? И танцы танцевать умела, и в гостях садилась за стол, не боясь опозориться. А еще у меня отросли до середины спины косы, но я не прятала их, как мужняя жена — не хотела, потому что это было бы неправдой. Что-то во мне противилось даже малейшей лжи.

Кто и что станет говорить, было для меня не важно, я не боялась пересудов — боялись меня. В самом начале я еще, хоть и не часто, но слышала глухой опасливый ропот за спиной. Не нужно было много ума, чтобы понять — что говорили обо мне люди, особенно языкастые и не особо разумные бабы. И про дитя, нажитое без мужа, и про девичьи косы на спине, и про мужскую воинскую справу, что я надевала, когда выезжала верхом.

Но многие, если не все, знали и то, что я ведунья, которая говорит с мертвыми и дружит с ними. Так что причина укоротить свои языки и бояться меня у них была. Смерть дело тайное, живыми не изведанное и тем более страшное, что когда-нибудь предстоит каждому из ныне живущих. И любое напоминание о ней для смертного человека если и не страшно, то уж точно будит разумные опасения. Я была таким напоминанием. Страшная тайна, которая окружала мое умение, хранила меня от людского осуждения. А я подозревала, что и от мужского интереса.

А он мог быть. Я видела это в зеркалах, кружась перед ними в новых нарядах. Посмотрел бы на меня сейчас мой Микей… Я заметно подросла за эти два с половиной года, и Мастер сказал, что это не диковина — люди могут расти лет до двадцати пяти. Мне же и двадцати еще не было. По семейным меркам я уже была перестарком. К этому возрасту мало-мальски приличные с виду девицы все уже давно были за мужем. Я же продолжала носить косы, хотя и утратила право называться девицей, родив дитя. Не по чину и не по обряду…

Кроме роста, у меня прибавилось и в груди. Сынка я прикармливала грудным молоком до двух с половиной лет, хоть по разочку в день, пока молоко само собой не отошло. Грудь поначалу опала, а потом приятно налилась жирком. Так что хоть и не поражала величиной, но точно — была теперь заметна. Располнеть по-матерински, как многие бабы, мне не давали заботы и частые тренировки. Кроме конной езды, Мастер хотел, чтобы меня учили и стрельбе из лука, и сабельному бою. Не знаю, уж с какого это перепуга. Но, встав в боевую стойку, которой меня обучили, и дождавшись первого выпада противника, я шепнула Коню:

— Клинок долой…

Сабля рванулась из рук воина и улетела, встряв неподалеку в землю. А я довольно повернулась к ведуну.

— Вот так-то.

После этого лук и сабельный бой были забыты, мне доставало и без них.

Нарядные сапожки и туфельки еще придавали роста, а заодно и уверенности. Я будто еще сильнее взрослела, поднимаясь на каблучках. Платья по-городскому затягивали стан до упора, расходясь книзу. Я полюбила кружева и вязанные из драгоценной шерсти шали, нашла себе любимые цвета в одежде — яркий синий и веселый травяной. Обязательно с белой простой или кружевной оторочкой или дорогими сорочками. Чулочки, перчатки… Мастер баловал меня изо всех сил. И дело было не в пользе моей службы для государства — ее по сути и не случилось пока. Просто как-то незаметно мы с Зоряном стали его семьей, которой у деда никогда не было. Сын так и звал его дедом, а я Мастером. А он нас в ответ — дочкой и внучком.

Как-то, только-только переехав в зимний дом, мы с сыном гуляли в парке. Он соскучился за лето и старался оббежать все знакомые ему укромные уголки. Носился, падал, вставал, лез на камни, сползал с них… И в одном из его любимых мест нам встретились две старые женщины, которые присматривали за детьми — хорошенькими мальчиком и девочкой. Зорян степенно подошел к детям, и они стали приглядываться друг к другу. Дети хоть и не были похожи друг на дружку, но видно было, что это брат с сестрой. Глядя на незнакомого им Зоряна, они одинаково хмурили бровки — черные и русые, и так же похоже поджимали губки. Они казались немного младше моего сына, хотя точно судить было трудно — он был крупным для своего возраста.

Я разговорилась с его няньками, и выяснилось, что они родня, а не прислуга. Что можно было сразу же понять и по их одежде, приглядись я внимательнее. А еще я узнала, что это дети правителя — Владисласа Драбанта. Я осторожно поинтересовалась здоровьем его жены, на что мне ответили, что она вполне благополучна. Значит, беглая жена нашлась или ее нашли, что было одинаково приятно. Мастер говорил о ней только хорошее. Немножечко и страшноватое вместе с тем, но тут уж и я не могла похвастаться только добрым женским умением. И про меня могли говорить, да и говорили, наверное, со страхом, так что…

С разрешения женщин я угостила детей своими пряниками, потом вынесла еще и дала попробовать их нянькам. За нами наблюдала охрана — их и моя. Дети бегали, скакали и смеялись, а мы разговорились о готовке и выпечке.

А на следующий день меня вызвали из дома, сказав, что хотят видеть и причина все та же — мои пряники. Я подхватила на руки сына и вышла. Поставила его на дорожку, взяла за ручку и оглянулась — к нам приближалась молодая, моего возраста женщина… а я вдруг вспомнила свое видение…

Платье из тяжелой мягкой ткани спадало вниз, при каждом шаге обрисовывая стройные округлые бедра и длинные ноги. Стан был, как и положено, затянут шнуровкой. Сорочка из драгоценной шитой шелком бельевой ткани собиралась под высокой шеей и смотрелась пеной из кружева. Черные косы были собраны по-женски, плат крепился к концам широкого золотого обруча. Лицо с твердой линией подбородка, высокими скулами и немного впалыми щеками поражало своей красотой. Трудно было, однажды взглянув, оторвать от него глаза, прекратить любоваться по своей воле.