Вместе с новыми борцами, полными решимости пожертвовать своей жизнью, в наши ряды вливалась молодежь. Если бы не молодежь, которую партия привлекала на свою сторону, трудно было бы нам восполнить потери, понесенные в борьбе с фашизмом. И следует сказать, что мы не только залечивали раны, но день ото дня активизировали боевую деятельность. Надежный резерв для пополнения наших рядов представлял комсомол, ряды партии пополняли и те молодые люди, которые до недавнего времени вообще не принимали участия в политической жизни. Суровое время побудило их занять свое место в рядах борцов, ибо речь шла о самом главном: существовать или не существовать нашему народу. Именно Коммунистическая партия влекла их к себе своей систематической, терпеливой, на первый взгляд незаметной работой. И молодежь всегда это понимала. Молодость любит конкретные факты. А эти факты красноречиво доказывали, что основную тяжесть в борьбе с фашизмом несут коммунисты и Советский Союз. А та молодежь, что непосредственно была связана с рабочим классом, убеждалась, что основа движения Сопротивления — рабочие. Понятно, что и здесь давало себя знать известное влияние западной пропаганды. Во взглядах молодых чувствовался налет романтических иллюзий, однако по своему мировоззрению они были ближе к нам.

Конечно, молодых людей нужно было готовить к подпольной работе, ни в коем случае нельзя было использовать их романтизм и посылать в бой неподготовленными.

Мы считали полезными кружки, где молодежь знакомилась бы с марксизмом и социалистической идеологией, училась вести агитационную работу. Таким образом, мы постепенно втягивали их в боевую деятельность. Работа в кружках приносила свои плоды. Молодежь жадно поглощала марксистскую литературу. Перед ними раскрывался незнакомый им мир. Я верил, что после войны подавляющее большинство молодежи пойдет с нами.

Сражаемся на многих фронтах. Самый тяжелый из них тот, где сражаться приходится с невидимым врагом. День ото дня убеждаемся, что аресты, проводимые гестапо, вызваны чьим-то предательством.

Поговорил с Тондой. Незадолго до этого товарищ Шнейдер рассказал мне, что Тонда не выполняет указаний и все время ходит по Праге. Я решительно предупредил его:

— Если не спрячешься, будешь исключен из партии и предстанешь перед товарищеским судом. Ты передал уже Эде план радиостанции, как было условлено?

— Нет.

— Почему? Ведь прошло четырнадцать дней!

— Послезавтра встречаюсь с Эдой, тогда и передам.

— Тонда, личные встречи мы должны ограничить до минимума. Поддерживай связь только через явку. Спрячься и не высовывайся!

В тот же день я встретился с Арноштом. Он обрадовал меня сообщением, что подыскал мне новую нелегальную квартиру в Здибах у товарища Брзобогатого. Тут же он и повел меня туда, чтобы показать ее и познакомить. Мы условились, что я переберусь в новую квартиру через неделю или дней через четырнадцать.

С Арноштом мы обсудили и следующий номер «Руде право», и инструкции для организации по созданию нелегальных национальных комитетов.

В эти дни я опять ночевал у Шнейдеров в Карлине. Обдумывал дальнейшие планы.

С товарищем Шнейдером мы проанализировали обстановку, поговорили о мерах, которые следует принять для обеспечения бесперебойной работы. Главную свою задачу мы видели теперь в том, чтобы создать свою разведывательную сеть. Борьба между нами и гестапо приняла самый упорный характер. Мы должны были стать неуязвимыми.

В шестом часу вечера к нам принесли записку от Марии Резничковой. Она сообщала, что арестованы ее родители и Тонда[34]. «Нужно быть готовыми ко всему, — писала Мария. — Лучше будет, если вы немедленно покинете дом. Сегодня ни в коем случае дома не ночуйте!»

Взяв с собой самые необходимые вещи, я тут же ушел.

Куда же теперь? В новую квартиру пока идти не могу, так как договорились, что поселюсь там через неделю.

Решил остаться на улице. Переночевал под открытым небом.

Утром поехал к Бенишкам. Они были удивлены, увидев меня. Но делать было нечего. Немного приведя себя в порядок, я рассказал им, что случилось, и просил их еще раз предупредить товарищей. Речь шла главным образом о Пиларже и Фрайбише.

Расставаясь, каждый из нас невольно думал: что будет дальше? Встретимся ли еще? Над нами нависла серьезная опасность. С Бенишками я расставался особенно тяжело. Эти люди отдавали партии все. Они работали с нами с самого начала. Когда Карла за антифашистские взгляды уволили из театра, он стремился использовать свой талант: рисовал, при случае играл в театре, снимался в кино, писал пьесы, страстным сердечным словом призывал к борьбе против фашизма. С этими пьесами они вместе со Светлой Амортовой и некоторыми товарищами ездили по Чехии. Светла Амортова страстно любила искусство, видела в нем главный смысл своей жизни.

Еще в 1940 году у них собралось первое подпольное руководство партии: Уркс, Клима, Сынеки, Зика. Затем второму руководству — Зике, Фучеку, Черному Бенишковы тоже предоставили все, что требовалось для подпольной деятельности.

К Бенишкам привела Милада и нас…

В Праге продолжались аресты. Схватили людей, укрывавших Миладу, и тех, с кем она поддерживала связь. Притом мы достоверно знали, что Милада не обмолвилась ни словом, несмотря на нечеловеческие пытки.

В чем же кроется причина этих арестов? Становилось ясно, что гестапо арестовывает не случайно. Началось с Бероуна, а может, еще и до него? Неужели все-таки в наших рядах предатель?

Целую цепочку арестов мы связывали с Тондой. До нас дошли сведения, что он под пытками заговорил. Но Миладу и ее связей он не знал. Стало быть, нас предал кто-то еще. Но кто?

Опять я перебрал в уме всех.

Озадачивал меня Фрайбиш. О нем начали распространяться недобрые слухи. Войта[35] предупреждал меня, что с ним связан Фарский[36].

Я задумался. Войта! Вспомнил всю его деятельность с 1929 года, когда впервые познакомился с ним.

Й. Молак говорил мне: «Этот человек с большим опытом. Я знаю его еще по северу. На него можно положиться. Благодаря своим связям он не раз предостерегал нас от опасности, и это всегда соответствовало действительности».

Да и я не имел достаточных оснований не доверять ему.

Пиларж, несмотря на то, что я знал его непродолжительное время, сомнений не вызывал.

Вашек Курка — о нем можно сказать только одно: прекрасный человек.

Коштялек и Нелиба — их деятельность доказывает, что они гуситы нашего времени, подлинные пионеры партизанского движения.

Аксамит — опытный, старейший работник.

Бедржих Штястный — опытный революционер, мужественный и стойкий борец, пользующийся большим доверием среди крестьянства. Его статьи в «Руде право» очень нам помогают.

А Ирушек, Достал, Кулда, Плишек? В их честности сомнений нет.

Эда? — Я верю ему!

Карел? — В последнее время он не дает о себе знать…

С такими мыслями я пришел к товарищу Плишеку, и мы снова и снова перебрали все имена. О том, как обезопасить наше движение, мы говорили с ним до позднего вечера в квартире товарища Поланского в Малешицах, куда он отвел меня и поселил на несколько дней.

В тяжелое время нас вдохновило сообщение о том, что Бенеш едет как президент республики в Москву на переговоры с Советским правительством по поводу нового Договора, где вместе с представителями КПЧ — товарищами Готвальдом, Швермой, Копецким и другими он будет обсуждать структуру общественных отношений в свободной Чехословацкой республике. Для нашего будущего переговоры имели огромное значение. В народе все еще ходили слухи о формах будущего государства, сочиненных на Западе. Говорили о Дунайском федеративном государстве, о польско-чехословацкой конфедерации и т. п. Рабочих эти слухи возмущали, средние слои населения колебались, но как бы то ни было, такие разговоры наносили большой вред делу борьбы с фашизмом. Мы верили, что московское совещание вселит в наш народ уверенность в победе, позволит добиться единства.