В этот день мы снова решили попытать счастье и найти приют у польских граждан.

Набрели на небольшую деревушку. Вошли в один дом. В комнате оказалась девушка лет двадцати. Она, очевидно, очень испугалась. Кто знает, что мы за люди, зачем пришли? Не враги ли, принесшие столько горя их земле? Настороженно следила за каждым нашим движением и на наши вопросы почти не отвечала.

Мы терпеливо снова и снова объяснили девушке, что мы чехи, бежали из фашистского эшелона и хотим попасть на родину. Мы голодны и не знаем, куда идти дальше.

— Через наше воеводство, — сказала девушка, — прошли немцы. Они говорили на том же языке, что и вы.

Эта весть потрясла нас. «Судетские немцы!» — мелькнуло у меня в голове.

Что ей сказать на это? Что ответить?

— С теми немцами мы не имеем ничего общего, — ответил я. — Это фашисты, а некоторые из них знают наш язык. Разве они пришли к вам, как мы, с просьбой о помощи? У нас тоже есть оружие, но оно против фашистов, а не против наших братьев.

Я подкрепил свои слова жестами, стараясь придать им убедительность и правдивость.

За человека говорят не слова, а поступки. Фашисты наши враги. Наши и ваши. Чехов и поляков.

Я замолчал, в отчаянии обдумывая, что сказать еще, чтобы девушка нам поверила. Однако ничего больше мне в голову не приходило.

— Плохо, что вы нам не верите, — сокрушенно сказал я, делая вид, что ухожу, — нам действительно нужна помощь, а мы «воюем» с вами. Прощайте!

Наш внешний вид, вероятно, подсказал девушке, что мы говорим правду. А может, мои слова убедили ее?

Девушка стала осторожно выпытывать у нас, откуда мы идем. Я назвал несколько деревень, пройденных нами. Наши ответы успокаивали ее. Однако она задавала новые вопросы, желая убедиться, что мы не обманываем ее и что нам можно верить. Она спросила нас, действительно ли люди помогают нам и чем.

Я привел несколько примеров.

Девушка молчала. Вдруг она повернулась и вышла в соседнюю комнату. Мы ждали, что же будет дальше. Может, там кто-нибудь прячется?

Через минуту она вернулась с картой.

Девушка показала, куда следует идти дальше, какие деревни и села обходить. Она хорошо знала, где расположены немецкие гарнизоны, где польская полиция, где немецкая полевая жандармерия.

Золотая девушка! Она снабдила нас бесценной информацией. Потом накормила и дала на дорогу изрядную краюху хлеба.

Напоследок я ее спросил, есть ли еще судетские немцы тут или где-нибудь поблизости. Они представляли для нас очень большую опасность.

— Нет, — ответила она коротко и уверенно. — Я бы сама вас предупредила.

Если бы нам не помогали польские граждане, то вряд ли мы достигли своей цели. Правда, принимали нас с недоверием, но это, как правило, продолжалось до тех пор, пока люди не убеждались, что мы действительно ненавидим фашизм.

Однажды — было это, помнится, во второй половине воскресного дня, стояла чудесная солнечная погода — мы вышли из лесу. Перед нами лежала деревушка. Мы приняли решение пройти через нее. Шли, конечно, очень осторожно. Как только оказались на деревенской улице, остро почувствовали голод. Только теперь мы осознали, что во рту у нас давно не было и маковой росинки. Выбрав маленький домик, мы постучались и быстро скользнули в дверь. В горнице находился пожилой мужчина. Он стоял на коленях в углу, спиной к дверям, и молился. На наше приветствие не ответил и не обернулся. Мы не прерывали его и терпеливо ждали. Помолившись, он неторопливо обернулся к нам и спросил, чего мы хотим.

— Нам поесть бы что-нибудь, — ответил я. — Мы чехи, бежали от фашистов из эшелона. Двигаемся на родину.

Хозяин принес большую крынку молока и краюху хлеба. Только потом заговорил с нами. Он не поверил и посчитал нас советскими военнопленными. Когда мы поели, он показал нам дорогу, сообщил, что гестаповцы устроили в деревне «хваталовку», и просил быть осторожнее. Пожелав нам счастливого пути, по-русски сказал: «До свидания, товарищи!»

Не раз встречались мы с лесорубами. Они всегда смотрели на нас настороженно и, как правило, первыми затевали разговор. Часто нас принимали за бежавших военнопленных или партизан. Но как только мы начинали чувствовать, что лесорубы проникаются к нам доверием, мы начинали их расспрашивать об обстановке в окрестностях, о дальних и ближайших населенных пунктах, проверяли, не отклонились ли от нужного направления. Лесорубы всегда давали нам очень дельные советы. Они показывали нам дорогу и называли деревни, где гестапо проводило облавы. Кое-кто из них делился с нами последним куском хлеба.

Как-то раз они предупредили нас, что фашисты проводят в окрестностях повальные облавы, и посоветовали оставаться в лесу как можно дольше. Мы вняли их совету и сделали все необходимое, чтобы не попасть к фашистам в лапы.

Однажды, когда мы вышли на открытое место, то увидели одинокий домик вблизи леса. Вошли. Нас встретили женщина и дети. Мы попросили накормить нас, так как не ели уже три дня. У женщины не оказалось ничего, кроме нескольких последних картофелин. Она сделала из них картофельные оладушки и подала нам с горячей водой. В карманах у нас нашлось немного чаю. Мы всыпали в кастрюлю несколько крупинок и жадно стали пить. Ведь все же это была теплая еда, впервые после трехдневного поста. Женщина сообщила нам, что в деревне были фашисты, но вчера вечером ушли.

Встречаясь с поляками, мы убеждались, что они ненавидят фашистов, крепко любят родину и горят желанием расквитаться с врагами за все их злодеяния.

Восемнадцать тяжелых и изнурительных дней провели мы в дороге. На нашу долю выпало много-много испытаний. Но каждый день на конкретных примерах мы убеждались, что фашизм держится только благодаря террору, и видели, что против гитлеровцев сражается не только Красная Армия на фронте, но и грозный противник в тылу — те скрытые силы, с которыми враг не мог не считаться, численность которых не мог знать и даже не мог предвидеть. Эти силы, вдохновленные успехами Красной Армии, стремились только к одному — добиться поражения фашизма.

После трехнедельного путешествия мы добрались до Чарновиц.

Теперь нам нужно было отыскать пчеловода Стахурского. И хотя мы еще прежде выяснили, что в Чарновцах фашистов нет, все же сразу в село не пошли. В ближайшем лесу мы привели себя в порядок и переоделись. Надели чистые рубашки и, немного отдохнув, пошли в село.

На сельской площади возле кузницы встретили нескольких стариков. Они недоверчиво оглядели нас. Мы не решились обратиться к ним и пошли дальше. Догнали женщину, шедшую в том же направлении, и спросили, где живет пчеловод Стахурский. Она показала на дом у дороги возле леса. В большом саду было несколько десятков ульев. В загоне паслись лошади и коровы.

Мы свернули с дороги. Пес встретил нас свирепым лаем.

Во двор вышел высокий, крепкий мужчина лет шестидесяти.

Мы спросили его о пчеловоде Стахурском.

— Это я, — ответил он и, прикрикнув на пса, попросил нас пройти во двор. Мы назвали пароль. Он не поверил. Начались переговоры. Хозяин был очень осторожным. Мы решили подождать его сына, спросили, когда он придет. Стахурский ответил, что не знает, но пойдет спросит у жены. Войдя в дом, он оставил дверь чуть-чуть приоткрытой.

Через минуту Стахурский вышел и спросил, можем ли мы назвать первую букву города, откуда прибыли. Его вопрос вызвал у нас недоумение, но мы ответили:

— М.

— А куда идете? Назовите заглавную букву города, куда вы хотите попасть.

— П.

Хозяин улыбнулся и сказал:

— Заходите!

Он ввел нас в комнату. Пораженные, мы застыли у двери. В комнате находились Карел и Тонда[2]. Откуда они взялись? Как попали в Польшу?

Объяснилось все очень просто. Когда в Москве от польских товарищей узнали, что нам не удалось наладить с ними связь, забросили в Польшу Карела и Тонду. На этот раз их встретили. Отсидевшись в безопасном месте, они вскоре двинулись в путь в сопровождении товарищей из Варшавы.