Я подробно информировал Арношта об обстановке и решениях Заграничного бюро ЦК КПЧ в Москве и подпольного руководства партии, рассказал о Советском Союзе, о Сталинграде, об успехах Советской Армии и о мощном партизанском движении в СССР.

Принимая во внимание опасную ситуацию в результате бероунских арестов, мы решили, что Арношт и впредь будет работать в своей группе, а поддерживать связь только со мной. Я попросил его подыскать мне квартиру, чтобы иметь возможность лучше работать, лучше знать действия товарищей и вместе с тем чувствовать себя в безопасности.

Беседа с Арноштом произвела на меня хорошее впечатление.

Об этой новой связи я никого не информировал, а товарища Пиларжа попросил в целях безопасности не поддерживать связь с Арноштом.

В октябре мы с товарищем Бенишком выпустили очередной номер «Руде право», в котором вновь разъясняли, чем порочна политика правительства Бенеша в. 1938 году, какие серьезные последствия принесла нам капитуляция, и опровергали несостоятельные доводы о том, что нам нельзя бороться. «Руде право» приводила конкретные примеры успешных антифашистских действий. Например, в газете сообщалось: под Фрыдком на Остравщине взорван воинский эшелон; в «Шкодовке» Млада-Болеслава бастуют рабочие; на химическом заводе в Розтоках под Прагой произошел взрыв; на металлургическом заводе северо-чешской области рабочие воспрепятствовали аресту товарища, на другом заводе — выступили против очередного увеличения рабочего дня, все чаще обнаруживаются неисправности на электролинии высокого напряжения между Рузынем и Прагой[32].

Призыв «Работай, не торопясь!», как я уже говорил, успешно проводили в жизнь на «Шкодовке» в Плзни. Как же пошли на это товарищи, зная, что за саботаж гестаповцы угрожают смертной казнью? Им пришлось крепко подумать, но путь они нашли.

Инициатором саботажа выступил Станек, он работал в цеху закалки, где подвергали термообработке орудийные стволы. Их разогревали около восьми часов, столько же времени требовалось для охлаждения и обжигания. Отклонение от заданной температуры приводило к тому, что ствол получался недостаточной прочности и в этом случае приходилось его на восемь, а то и на шестнадцать часов возвращать в печь для разогрева. В результате такое орудие не могло выдержать полную боевую нагрузку. Необходимо было добиться того, чтобы измерительные приборы показывали неправильную температуру. Рабочие делали из папиросной бумаги маленький шарик, который вставляли между шкалой и предохранительной рамкой прибора. Он притормаживал стрелку. Так достигалось неверное «регулирование» температуры. Однако от такого способа приходилось отказываться, когда менялась смена в отделении.

Самыми «плодотворными» считались вечерние, особенно ночные смены.

В отделении, где изготовлялись прицельные приборы, товарищи делали все для того, чтобы эти приборы выходили из строя после трех-четырех залпов. При приемке они выглядели безукоризненно, так что у гестапо не было причин вести расследование.

Во время постройки новой электрошахтовой печи для закаливания орудийных стволов, которая считалась крупнейшей в Европе, рабочие всеми силами старались отдалить тот день, когда она будет введена в строй. Так, в первый раз внезапно вышло из строя управление автоматикой печи, в другой раз не сработала подъемная автоматика, в третий — в охлаждающем водном резервуаре на воде оказалось масло, которое вытекало из бачков, и т. д.

Руководила акциями саботажа партийная организация, она же систематически информировала рабочих о событиях на фронте, поддерживала любое возникавшее недовольство, касалось ли оно вопросов оплаты труда или другого.

Нависшая над нами угроза не рассеивалась. Милада сообщила мне, что, по ее мнению, за ней следят.

— Немедленно перейди в резервную квартиру и не появляйся на улице. Позже, когда мы выясним, что преследователи потеряли твой след, перейдешь работать на другой участок, вне Праги. К твоему переходу туда мы все подготовим.

— У меня намечена важная встреча в Нуслях. Я должна сходить туда и предупредить Мирека.

— Не ходи, отправляйся в свою резервную квартиру.

— Мне необходимо попасть туда.

— Хорошо, но, вернувшись, немедленно скройся.

Спустя несколько дней после этого разговора Фрайбиш сообщил мне, что в Нуслях после перестрелки Милада и Мирек схвачены гестаповцами. Мирек ранен. В Бржевнове продолжаются аресты.

Миладу в гестапо подвергли жестокому допросу. Несколько дней подряд ее избивали до потери сознания, затем делали уколы, после которых она должна была утратить ясное сознание и отупеть. Женщина не смогла выдержать невыносимых мук, она повесилась в камере.

Мы потеряли одного из прекрасных, смелых товарищей.

Я был подавлен. Зачем только она пошла в Нусли? Кто виноват в ее аресте? Достаточно ли хорошо мы законспирированы? Или в наши ряды втерся провокатор? Неужели все еще тянутся нити из Бероуна? Неужели кто-то нас предает? Кто? Кто?..

Я снова перебрал всех людей. Курка? — Нет! Пиларж? — Нет! Фиала? — Не может быть. Фрайбиш? Может, кто-то из них просто не был достаточно осторожным?

Другие не знали Миладу. Кто же тогда, кто?

Я посовещался с товарищами, и мы пришли к выводу, что нынешний арест — все еще последствия Бероуна.

В эти дни мы выпустили новый номер «Руде право».

После ареста Милады я не чувствовал себя в безопасности у Бенишков. Обеспечить охрану — вот что в эти минуты было самым важным. Прежде всего, мы хотели сменить документы. С большими трудностями нам наконец удалось раздобыть все необходимое для этого. Думал я также и над тем, как хоть немного изменить свою внешность. Но товарищ Бенишко, хотя и имел большие связи с театральными гримерами, не смог достать мне парик.

Вскоре мы заметили, что за домиком, в котором жили Бенишки, следят. С противоположного берега Влтавы двое мужчин разглядывали окрестность в бинокли. Когда это повторилось и на третий день, мы с Бенишком сели в лодку и поплыли посмотреть, что это за люди. Но прежде чем мы достигли другого берега, мужчины исчезли в парке.

Кроме того, на всем побережье Влтавы — от богницкой переправы до розтокской — появилось много рыбаков. Когда же товарищ Бенишко услышал разговор, что здесь, мол, где-то скрываются парашютисты, стало ясно, что нам как можно скорее нужно исчезнуть, избежав встречи с «рыбаками».

От Бенишков я возвратился в карлинскую квартиру. Там встретился с Тондой и Эдой, сообщил им, что, по моему мнению, за нами следят и потребовал, чтобы они быстрее сменили квартиры. Но оказалось, товарищ Млейнкова из Либней нашла нам новые квартиры, и они уже живут там. Я просил их обоих не ходить без нужды по Праге.

— Ты, Эда, поддерживай связь только с Кулдой. Он будет снабжать тебя всеми материалами, которые требуются для монтажа радиостанции. А ты, Тонда, не ходи больше в Жижков. Аресты Оралека, Покорного, Поркарта и Мейкснера показали, что там не все в порядке. Сколько раз я говорил тебе: не возобновляй связей со старыми товарищами! Это ставит нас под угрозу. Я тоже в ближайшее время скроюсь. Будьте осторожны. Прервите все старые связи. Нет уверенности в том, что за нами не следят.

Расстались мы на том, что Эда будет заниматься только радиостанцией, а Тонда — изготовлять документы подпольщикам, все необходимое для этого ему будет поставлять товарищ Млейнкова.

В эти критические дни мне как нельзя кстати пригодились форма железнодорожника и документы, которыми ранее снабдил меня товарищ Шефрна.

Я вновь отыскал товарища Шефрну, он рассказал мне о работе железнодорожников. Его добрые вести в такой тяжелый период порадовали меня. Саботаж железнодорожников день ото дня растет. Поезда ходят нерегулярно, расписания движения не придерживаются. Несмотря на строгий контроль, паровозы постоянно стоят на ремонте. Цистерны текут, на станциях часто затор.