Бонапарт рассчитывал взять Мантую прежде, чем на помощь подойдет другая армия. Третьего июня (15 прериаля) он атаковал дамбы и занял их. С этой минуты Серюрье с 8 тысячами человек блокировал 14 тысяч солдат гарнизона, из которых 10 находилось в строю, а 4 – в госпиталях.
Бонапарт приступил к осадным работам и укреплению оборонительной линии Адидже. Менее чем в два месяца он завоевал Италию; теперь ему нужно было сохранить ее. В этом еще можно было сомневаться, и это было последним испытанием для молодого полководца.
Директория ответила на возражения Бонапарта относительно разделения армии и наступления вглубь полуострова. Мнения Бонапарта были слишком основательны, чтобы не убедить Карно, а его заслуги – слишком блистательны, чтобы отставка могла быть принята. Директория поспешила одобрить его планы и поручила ему главное командование над всеми военными силами в Италии, обнадеживая в полном доверии к нему правительства. Если бы правители республики могли обладать даром предвидения, они приняли бы отставку молодого человека, несмотря на всю основательность его доводов, хотя бы эта отставка и повлекла за собой потерю Италии и великого полководца. Но в то время в Бонапарте находили только молодость, гений и славу побед, к нему чувствовали участие и уважение, внушаемые его великими качествами.
Директория предъявила Бонапарту только одно условие – заставить Рим и Неаполь почувствовать могущество республиканского оружия; этого желали все искренние патриоты Франции. Папа, проклявший Францию, проповедовавший против нее новый крестовый поход, позволивший умертвить в своей столице французского посланника, заслуживал наказания. Бонапарт, теперь свободный во всех своих операциях, рассчитывал добиться такового, не оставляя линии Адидже. Тогда как часть его армии охраняла линию этой реки, а другая – осаждала Мантую и миланскую цитадель, он хотел только с одной дивизией, поставленной эшелонами за По, навести страх на весь полуостров и заставить первосвященника и неаполитанскую королеву просить у Франции милости.
Уже ходили слухи о приближении с берегов Рейна большой армии, имеющей целью вырвать Италию из рук новых завоевателей. Эта армия должна была пройти Шварцвальд, Форарльберг и Тироль и не могла прибыть раньше чем через месяц. Бонапарт имел достаточно времени закончить все операции в своем тылу, не слишком удаляясь от Адидже, чтобы, вновь повернув назад, стать лицом к неприятелю.
Ему было пора подумать о прочей Италии. Присутствие французской армии с замечательной быстротой ускоряло брожение умов. Венецианские провинции не хотели более переносить ига аристократии. Город Брешия был близок к возмущению. Во всей Ломбардии и особенно в Милане идеи революции быстро завладевали умами. Герцогства Модена и Реджо, легатства Болонья и Феррара не хотели более знать ни их старого герцога, ни папы.
Напротив, партия, враждебная французам, становилась всё более активной. Нерасположение генуэзской аристократии росло, и она таила враждебные замыслы в тылу французской армии. Генуэзская республика была заполнена маленькими феодальными владениями. Местные сеньоры собрали дезертиров, разбойников, беглых австрийских пленных, распущенных солдат пьемонтской армии и образовали партизанские шайки, известные как шофферы. Они кишели в Апеннинах в том месте, где вошла французская армия, перехватывали курьеров, грабили транспорты, вырезали малочисленные французские отряды и внушали ужас на всем пути во Францию.
В Тоскане англичане завладели портом в Ливорно, и с ведома и при поддержке губернатора торговля с Францией стала считаться неприемлемой. Рим готовился к неприязненным действиям, Англия обещала ему несколько тысяч солдат, а Неаполь, волнуемый капризами своенравной королевы, объявлял о начале вооружения. Слабый король [Фердинанд], оставив на минуту заботы рыболовства, всенародно испрашивал помощи небес; в торжественной церемонии он сложил с себя королевские регалии и посвятил их алтарю. Вся неаполитанская чернь аплодировала, изрыгая страшные ругательства; толпа бродяг, не умевшая взяться за ружье и выдержать одного вида французского штыка, требовала оружия и желала идти против французской армии.
Хотя все эти события и не означали ничего страшного до тех пор, пока Бонапарт мог свободно располагать 6 тысячами солдат, но все-таки он должен был поторопиться обезопасить свой тыл до прибытия австрийской армии, которая потребовала бы присутствия уже всех его сил на Адидже. Бонапарт получил некоторые подкрепления из Альпийской армии, что позволяло ему выделить 15 тысяч солдат на блокаду Мантуи и миланской цитадели, 20 тысяч на охранение Адидже и одну дивизию направить на По для выполнения планов относительно Южной Италии.
Он немедленно отправился в Милан, чтобы начать осадные работы у цитадели и ускорить ее сдачу. Ожеро, стоявшему у нижнего течения Минчио, приказали перейти По в Боргофорте и направиться на Болонью. Вобуа с 4 или 5 тысячами подкрепления от Альпийской армии должен был направиться из Тортоны в Модену. Таким образом, Бонапарт мог располагать 8 или 9 тысячами человек в Болонье и Ферраре и угрожать оттуда всему полуострову. Чтобы двинуть свои колонны, он выждал несколько дней, пока в нижнем течении По спадала вода.
Тем временем неаполитанский двор, столь же бесхарактерный, сколь и увлекающийся, перешел от ярости к унынию; узнав о победах французов в Северной Италии, он отправил князя Пеньятелли с изъявлениями покорности победителю. Не в видах Бонапарта было идти с несколькими тысячами человек до самого Неаполя, особенно учитывая ожидавшееся прибытие австрийцев. Для настоящей минуты ему было вполне достаточно обезоружить Неаполь, лишить его поддержки Рима и поссорить с коалицией. На Неаполь нельзя было налагать контрибуции, как на мелких владетелей, но от него потребовали открыть свои порты французам, забрать у англичан свои пять кораблей и несколько фрегатов, которыми последние пользовались, а также отозвать из австрийской армии 2400 кавалеристов, служивших в ее рядах. Этот кавалерийский отряд должен был оставаться в руках Бонапарта и служить залогом на случай нарушения перемирия. Бонапарт хорошо сознавал, что подобные условия не понравятся Директории, но в эту минуту он главным образом заботился об обеспечении своего тыла и требовал только того, что мог получить. После покорения французам неаполитанского короля папа не мог более думать о сопротивлении; и тогда экспедиция на правый берег По ограничивалась, как и хотел того Бонапарт, только несколькими днями, по истечении которых он мог снова вернуться на Адидже. Бонапарт подписал перемирие и отправился за По стать во главе двух колонн, идущих в Папскую область: Вобуа, подходившего с подкреплениями из Альпийской армии, и Ожеро, который направлялся через По с нижнего течения Минчио.
Бонапарт придавал также большое значение ходу дел в Генуе вследствие ее положения на одном из путей во Францию и силы ее сената. Он сознавал, что для упрочения влияния Франции в Генуе необходимо потребовать изгнания двадцати австрийских и неаполитанских вассальных семейств; но он не имел никаких приказаний на этот счет и боялся прибегать к революционным мерам. Он ограничился тем, что послал в сенат письмо, в котором требовал, чтобы губернатор Нови, покровительствующий разбойникам, был примерным образом наказан, а австрийский посланник выслан; затем он требовал категорического объяснения. «Можете вы или не можете, – говорил Бонапарт, – освободить вашу территорию от наводняющих ее разбойников? Если вы не можете принять мер, то это сделаю за вас я: буду жечь города и деревни, в которых совершится убийство, и дома, в которых дадут убежище разбойникам; а также примерно наказывать чиновников, которые будут их терпеть. Убийство одного француза должно вызывать несчастье целых общин, тому не воспрепятствовавших».
Знакомый с медлительностью дипломатии, Бонапарт послал своего адъютанта Мюрата с письмом для прочтения его в сенате. «Необходим, – писал он послу Фепу, – такой род сообщения, который наэлектризовал бы этих господ». В то же время он послал для наказания имперских вассалов Ланна с 1200 человек. Замок Августина Спинолы, главного подстрекателя бунта, был сожжен. Партизаны, схваченные с оружием в руках, были безжалостно расстреляны. Испуганный генуэзский сенат отрешил от должности губернатора Нови, выдал паспорты австрийскому посланнику и пробрюзжал, что будет охранять дороги собственными войсками. В Париж послали Винцента Спинолу, чтобы вступить в соглашение с Директорией относительно всех спорных вопросов: вознаграждения за фрегат La Modeste, изгнания вассальных семейств и возвращения семейств прежних изгнанников.
