Вместо того чтобы спуститься за австрийцами в долину Бормиды и далее к По, Бонапарт взял влево, углубился в теснины Миллезимо и вышел на дорогу в Пьемонт; для наблюдения за австрийцами он оставил дивизию Лагарпа в лагере Сан-Бельбо, господствующем над течениями Бельбо и Бормиды. Солдаты устали донельзя: 11-го и 12-го они сражались под Монтенотте, 13-го и 14-го – под Миллезимо и Дето, отдохнули всего один день, а уже 16 апреля шли на Мондови. Во время этих быстрых переходов не было возможности прилично кормить солдат, вследствие чего было совершено несколько грабежей. Бонапарт в негодовании строго наказал грабителей и показал в восстановлении порядка столько же энергии, сколько и в преследовании неприятеля. В течение нескольких дней он вполне приобрел доверие солдат. Дивизионные генералы тоже сознавали его превосходство; с вниманием и удивлением они слушали точную и образную речь молодого полководца.
На вершинах Монте-Земото, перед Чевой, армия увидела наконец прекрасные долины Пьемонта и Италии.
Внизу текли Танаро, Стура, По – реки, несущие свои воды в Адриатику; вдали синели высокие Альпы. Войска пришли в восхищение при виде прекрасных долин земли обетованной[5]. Бонапарт, шедший впереди солдат, был тронут. «Аннибал, – воскликнул он, – перешел Альпы, мы же их обошли!» Эти слова полководца объясняли всю цель кампании и предвещали славную будущность, которая открывалась для французской армии.
Колли оборонял укрепленный лагерь в Лево недолго, он хотел только замедлить наступление французской армии. Превосходный генерал, Колли сумел ободрить своих солдат и поддержать их храбрость. У него не оставалось надежды победить своего грозного противника; он стремился только отступать шаг за шагом и дать время австрийцам подойти на помощь, как они обещали. Колли остановился позади Кураглии, перед Мондови. Серюрье, оставленный в Гарессио для наблюдения за Колли, объединился с французской армией, которая усилилась таким образом еще одной дивизией. Колли был защищен Кураглией, быстрой и глубокой речкой, впадающей в Танаро. Жубер попробовал перейти ее справа, но чуть не потонул при этой попытке. Серюрье решил перейти мост Сан-Мишель; это ему удалось, но Колли выждал время, вдруг бросился на него с лучшими войсками, отбросил к мосту и принудил в беспорядке вновь перейти его.
Положение армии стало затруднительным: в тылу ее находился Больё, реорганизовавший свои войска; впереди – Колли, с ним нужно было покончить поскорее, а между тем его позицией, по-видимому, нельзя было овладеть даже в случае упорной обороны. Бонапарт отдал приказ произвести назавтра новую атаку. Двадцать первого апреля (2 флореаля) двинулись к Кураглии и нашли мосты оставленными: Колли отбил вчерашнюю атаку только для того, чтобы прикрыть свое отступление. Его настигли на позиции при Мондови; Серюрье решил победу французов взятием главнейшего неприятельского укрепления. Колли оставил три тысячи пленными и убитыми и продолжил свое отступление.
Бонапарт подошел к Кераско, слабо вооруженной крепости, важной благодаря своему расположению при слиянии рек Стуры и Танаро, которую легко было привести в хорошее оборонительное состояние, вооружив взятой у неприятеля артиллерией. Французы находились теперь в двадцати лье от Савоны, пункта, с которого начали свое наступательное движение, – в десяти лье от Турина и в пятнадцати от Алессандрии.
Туринский двор был в смятении. Король, обладатель весьма упорного характера, не хотел уступать. Английский и австрийский посланники настаивали на своих представлениях, предлагали запереться в Турине, а армию отослать за По, следуя в том великому примеру своих предков. Они устрашали короля революционным влиянием, которое французы могут получить в Пьемонте, и просили для Больё три крепости – Алессандрию, Тортону и Валенцу; в треугольнике, образованном последними на берегах По, Больё мог запереться со своей армией. Но именно это было более всего не по сердцу королю Сардинии: отдать три свои лучшие крепости корыстному соседу было для него невыносимо. Кардинал Коста склонил Виктора Амадея обратиться к французам. Он дал ему почувствовать невозможность сопротивления такому стремительному победителю, опасность раздражить его продолжительной борьбой и подвинуть на возмущение его подданных; и всё это единственно лишь в пользу чужеземного и даже неприязненного честолюбия Австрии.
Король уступил и уполномочил Колли открыть переговоры с Бонапартом. Они сошлись в Кераско 13 апреля (4 флореаля). Бонапарт не имел полномочий для подписания мира, но мог заключить перемирие, на что и решился. Он отступил от плана Директории, чтобы ослабить сардинцев, – не с целью завоевать Пьемонт, а для обеспечения тыла. Для завоевания Пьемонта требовалось взять Турин, но у Бонапарта не было ни осадного парка, ни столько людей в армии, чтобы можно было ее разделить на осадный и обсервационный корпуса, не говоря уже о том, что вся кампания ограничилась бы одной осадой. Потребовав при договоре с Пьемонтом необходимых гарантий, он мог спокойно напасть на австрийцев и изгнать их из Италии.
Вокруг толковали, что не следует вступать в переговоры, а нужно свергнуть короля, родственника Бурбонов, и распространить в Пьемонте революцию. Последнее мнение было популярно в армии, среди солдат, офицеров и генералов, особенно его защищал Ожеро, который разделял все идеи Сент-Антуанского предместья, откуда сам был родом. Молодой Бонапарт не разделял этого мнения: ему казалось весьма затруднительным вызвать революцию в единственной в Италии монархии, которая обладала военным духом и сохранила прежние нравы. Не следовало создавать новых препятствий на пути, когда предстояло завоевание всей Италии. Бонапарт просто старался устранить всё, что могло осложнить положение и замедлить движение армии.
Он согласился на перемирие, но прибавил, что при взаимном положении армий оно будет гибельным для него без достаточных гарантий к обеспечению тыла и сообщений; а потому он требует выдачи трех крепостей – Кони, Тортоны и Алессандрии – со всеми их складами и определения размеров компенсации. Кроме того, французам должны были открыть все дороги Пьемонта, что значительно сокращало путь из Франции к долине По; для передвижения войск и всякого рода подкреплений на дорогах должны были быть устроены этапные пункты, а сардинские войска – размещены по крепостям, чтобы ничто не угрожало тылу французской армии. Эти условия были приняты, и перемирие подписали в Кераско 28 апреля (9 флореаля) полковник Лакост и граф Латур.
Постановили, что уполномоченные немедленно отправятся в Париж для окончательных переговоров о мире. Все требуемые крепости были сданы с огромными складами. С этого времени путь армии защищали три сильнейшие крепости Пьемонта; путь этот значительно сокращался по сравнению с тем, который проходил через Генуэзское побережье, дороги становились безопасны и удобны; французская армия не нуждалась более в продовольствии и усилилась значительным числом солдат, которых весть о победе заставила покинуть госпитали; у французов появилась и многочисленная артиллерия, взятая в Кераско и других крепостях; в лошадях также не чувствовалось недостатка; словом, французы обладали теперь всем, чего требовали, и обещания генерала были выполнены вполне.
Правда, при своем вступлении в Пьемонт солдаты грабили, так как не получали продовольствия; но за прекращением голода порядок тотчас же восстановился. Граф Сен-Марсан, посол Пьемонта, посетил Бонапарта и сумел ему понравиться; даже наследник самого короля желал видеть победителя и продемонстрировал ему знаки уважения, тронувшие молодого генерала. Бонапарт сумел, в свою очередь, ловко им польстить и успокоить относительно видов Директории и опасений по поводу распространения революции.
В последних своих уверениях он был искренен, потому что уже лелеял мысль, которую высказал в нескольких разговорах. Не в интересах Пьемонта было вступать в союз с Австрией: его естественным союзником была Франция, отделенная от него Альпами, она не могла думать о его завоевании; напротив, только она могла защитить Пьемонт от честолюбия Австрии и, быть может, даже доставить случай к расширению его. Бонапарт не думал, чтобы Директория согласилась отдать Пьемонту какую-то часть Ломбардии, к тому же последняя еще и не была завоевана, да и завоевать ее хотели лишь затем, чтобы было чем заплатить за Нидерланды. Но смутная надежда расширения территории могла подвигнуть Пьемонт на союз с Францией, что усилило бы французскую армию двадцатью тысячами превосходных солдат. Бонапарт не обещал ничего, но несколькими словами сумел возбудить алчность и надежды туринского правительства.
