Вечером того же дня французы разбили биваки уже на новых позициях. Наутро движение возобновилось; Серюрье, получив подкрепление, теснил Колли серьезнее прежнего. Массена продолжал контролировать ущелье и вершины Апеннин. Ожеро напал на австрийцев со всей силой. С этой минуты, среди ужасной осенней погоды началось отступление по невообразимым дорогам. Правое крыло и центр бежали по склонам в беспорядке; левое крыло, запертое между горами и морем, с трудом отступало вдоль берега. Дождь и снег, затрудняя отступление, мешали также и преследованию; впрочем, французы взяли в плен 5 тысяч человек, 40 пушек и склады.
С начала войны сражение это оказалось одним из самых пагубных для союзников и одним из самых благоприятных для французов.
Пьемонт был в ужасе, и всем казалось, что французские войска вот-вот вступят в Италию; жители успокоились только из-за времени года, которое делало невозможным продолжение военных операций. Во Франции эта победа произвела очень благоприятное впечатление и послужила к усилению нового правительства.
В это же время события приняли не менее благоприятный оборот в западных провинциях: Гош довел свои войска в обеих Вандеях до 44 тысяч человек; поставил укрепление на Севре, чтобы отделить Стоффле от Шаретта; рассеял войска первого из них и благодаря своему лагерю сдерживал всю границу Маре, так что имел возможность помешать высадке. Напротив, английская эскадра, стоявшая лагерем возле Иль-Дьё, находилась в самом плачевном положении: остров, на который высадилась экспедиция, имел меньше лье в длину и никакой защиты для высадившихся; у берегов не было верных якорных мест; корабли подвергались ударам бурь со всех сторон; скалистое дно перетирало якорные канаты; противоположный берег оказался громадной песчаной равниной. Каждый день положение английской эскадры становилось всё опаснее – и всё возрастали силы Гоша.
Уже более полутора месяцев французский принц сидел на Иль-Дьё; окружающие его представители шуанов и вандейцев спорили о том, что делать дальше. Все соглашались только в одном: надо как можно скорее высадиться на твердую землю. Следует заметить, что полуторамесячное пребывание на Иль-Дьё сделало высадку почти невозможной. Высадка может быть удачна только в том случае, если совершается быстро и неприятель не успевает узнать, в каком именно пункте грозит опасность. Если бы заговорщики высадились на берег, а не на остров, и вступили бы в сношения с вандейцами и шуанами, не теряя сообщения с английскими эскадрами, то дело пошло бы иначе. Конечно, 10 тысяч роялистов в Бретани и Вандее успели бы соединиться гораздо раньше, нежели Гош двинулся бы со своими полками. Если припомнить, как обстояло дело при Кибероне, как легко совершилась высадка, сколько времени потребовалось для соединения республиканских войск, то понятно, что высадка удалась бы и здесь, если бы ей не предшествовало продолжительное курсирование у берега.
Правда и то, что высадившимся пришлось бы выдержать несколько сражений, может быть, несколько раз отступать, прятаться по лесам, показываться вновь, опять прятаться и подвергаться опасности попасть в плен и быть расстрелянным, но таковы условия войны. Сила обстоятельств привела к тому, что подобная война в лесах Бретани, в болотах и кустах Вандеи не считалась предосудительной. Принц, который вышел бы из такой войны победителем и вступил на престол своих предков, был бы славен точно так же, как Густав Ваза[4], вышедший из рудников Далекарлии; к тому же весьма возможно, что присутствие принца пробудило бы уснувшее усердие роялистов: они объединились бы в многочисленное войско и стала бы возможной большая война. С другой стороны, так как возле принца не было способного человека, чтобы сражаться против республиканской армии, то, вероятно, он был бы разбит. Но и в поражении иногда есть своего рода утешение. Находил же Франциск I хорошую сторону в своем поражении при Павии!
Если высадка была возможна в минуту прибытия эскадр, то через полтора месяца стало трудно на нее решиться. Английские моряки объявили, что скоро не останется никакой возможности держаться в море и надо что-то предпринимать. Весь берег был покрыт войском. Если можно было высадиться, то не ближе, чем около устья Вилена, с противоположной стороны Луары, но эмигранты и принц соглашались выйти на землю не иначе как у Шаретта: они доверяли только ему. Принц, как говорит Вобан, требовал, чтобы английское правительство отозвало его обратно. Англия не соглашалась на это, чтобы не сделать бесполезным весь расход на экспедицию. Принцу предоставили полную свободу действий, и он начал готовиться к отъезду; его свита писала длинные и бесполезные инструкции, которые надлежало отослать роялистским вождям. В инструкциях говорилось, что приказ свыше мешает исполнению высадки в настоящую минуту; что Шаретт, Стоффле, Сапино и Сепо должны собрать до 30 тысяч человек на той стороне Луары, чтобы вместе с жителями Бретани составить до 50 тысяч отборного войска, достаточного для обеспечения безопасной высадки принца; что пункт высадки будет назначен тогда, когда будут приняты эти предварительные меры, и все средства английской монархии будут употреблены на содействие усилиям роялистов. К этим инструкциям прибавили по нескольку тысяч фунтов для каждого из вождей, несколько ружей и немного пороха и выгрузили всё это ночью на берег в Бретани. Масса провианта, заготовленного англичанами, испортилась и была выброшена за борт; пришлось также выбросить пятьсот кавалерийских и артиллерийских лошадей; они передохли от болезней вследствие продолжительного плавания.
Английская эскадра подняла паруса 15 ноября (26 брюмера), и роялисты были в отчаянии: им сказали, что англичане заставили принца удалиться. В негодовании они принялись раздувать друг в друге ненависть против предательства англичан; больше всех сердился Шаретт и имел на это право, потому что был скомпрометирован больше прочих. Он взялся за оружие в надежде на большую экспедицию, на то, что ему будут доставлены серьезные средства и силы его уравняются с республиканскими. Надежды были обмануты: он мог ожидать только неизбежного поражения; угроза высадки стянула против него все республиканские силы, и на этот раз Шаретт вынужден был отказаться от всяких переговоров. Он достоверно мог рассчитывать только на смерть, не имея даже возможности роптать на неприятеля, перед тем даровавшего ему прощение.
Шаретт решил дорого продать свою жизнь и потратить последние минуты на отчаянную борьбу. Он дал несколько сражений, чтобы разорвать линию Гоша, пробиться за Севр, броситься к Стоффле и заставить своего товарища взяться за оружие. Это ему не удалось: он был опрокинут. Сапино, взявшийся за оружие по настоянию Шаретта, захватил город Монтегю, хотел пробиться до Шатильона, но был разбит и вынужден распустить свое войско. За линию Севра он проникнуть не смог. За линией вынужден был сидеть Стоффле сложа руки, да он и не хотел ничего делать и наблюдал за поражением своего соперника, осыпанного почестями и титулами, с тайным удовольствием.
В Бретани царило общее несогласие: дивизия Морбигана под командованием знаменитого Кадудаля восстала; она одна только и признавала власть генералиссимуса. В таком положении Гош приступил к великому делу – умиротворению края. Этот молодой генерал, будучи искусным политиком, видел, что ему нечего и пробовать победить неприятеля, ускользающего из рук. За Шареттом послали несколько летучих отрядов, но тяжело вооруженные солдаты, принужденные носить всё с собой и незнакомые с краем, не могли двигаться так быстро, как местные жители, которые не носили ничего, кроме ружей, везде находили продовольствие и отлично знали все овраги и кустарники. Поэтому Гош тотчас приказал прекратить преследование и составил план, который должен был умиротворить этот разоренный край.
Житель Вандеи был крестьянином и в то же время солдатом; среди ужасов междоусобной войны он не переставал обрабатывать свои поля и ухаживать за скотом. Ружье было зарыто в землю или в солому; по первому сигналу начальников он являлся, атаковал республиканцев и исчезал в лесах, возвращался к себе и прятал ружье. Республиканцы находили только безоружного мужика, в котором никак не могли узнать неприятельского солдата. Таким образом, вандейцы дрались, содержали свои семьи и ускользали от преследований. У них всегда оставались средства вредить республиканцам и пополнять свои ряды, тогда как республиканские войска, почти не получая продовольствия, нуждались во всем.
