Можно было принять по поводу выборов различные решения. Действуя на основании строгих принципов, советы должны были бы одобрить выборы, совершенные большинством; иначе выходило, что меньшинство, отделяясь, могло взять верх и завладеть выборами. Насилие и любое отступление от закона могли служить основанием к признанию недействительным выбора большинства, но никак не к утверждению выбора меньшинства. На этом мнении особенно настаивали патриоты в советах, так как тогда их партия имела бы большинство почти во всех собраниях и могла рассчитывать на верную победу. Но основное большинство советов не желало позволять им подобного и предложило два средства: или выбирать между кандидатами разделившихся избирательных собраний, или устроить новое 18 фрюктидора. Последнего средства допустить было нельзя; первое же было гораздо более естественным и мирным. Оно и было принято. Почти повсюду выборы патриотов признали недействительными, а выборы их противников утвердили. Тем не менее, несмотря на эту меру, новая треть внесла в советы поддержку патриотической партии. Последняя была очень раздражена мерой, принятой для исключения ее избранников, и вследствие того стала больше восставать против Директории.
Предстояло выбрать нового директора. Жребий выйти из состава Директории выпал Франсуа де Нёвшато. Он был замещен Трельяром, бывшим одним из наших уполномоченных в Раштатте; на последнем конгрессе его заменил Жан Дебри, бывший законовед и член Национального конвента.
С тех пор как, с введением Конституции года III, партии были принуждены бороться в ограниченных конституцией узких пределах, внутренние события получали меньше блеска. Особенно же после 18 фрюктидора трибуна утратила свое былое значение. Внимание привлекали внешние сношения. Значительное влияние Республики в Европе, ее выдающиеся и многосторонние сношения с державами, кортеж следующих за нею спутников-республик, устраиваемые ею повсюду революции, ее планы против Англии – всё это приковывало общее внимание. Как Франция сумеет одолеть свою соперницу, и удастся ли ей поразить ее теми страшными ударами, какие она уже нанесла Австрии? Вот вопрос, который занимал всех. Уже привыкли к такой смелости и к таким чудесам, что переправа через Ла-Манш не представляла собой ничего удивительного. Друзья и враги Англии считали ее в большой опасности; и сама она, находя свое положение весьма небезопасным, прилагала чрезвычайные усилия для самозащиты. Внимание всего мира было обращено на пролив Па-де-Кале.
Бонапарт, думавший о Египте так, как два года назад думал об Италии, как он вообще думал обо всем, то есть с неудержимой настойчивостью, предложил Директории свой план, который она и обсуждала в настоящее время. Великие гении, устремлявшие свой взгляд на карту мира, все думали о Египте. Можно указать на троих: Альбукерки[37], Лейбница и Бонапарта. Альбукерки чувствовал, что Португалия, открывшая дорогу в Индию вокруг мыса Доброй Надежды, может лишиться этого великого торгового пути, если другие воспользуются Нилом и Красным морем. Вследствие этого он задумал изменить направление Нила и повернуть его в Красное море, дабы сделать его течение недоступным и навсегда обеспечить индийскую торговлю за Португалией. Тщетная предусмотрительность гения, который хочет сделать вечным всё превратное и изменчивое!
При Людовике XIV великий и всеобъемлющий Лейбниц обратился к монарху с меморандумом, одним из лучших памятников разума и политического красноречия. Людовик XIV хотел напасть на Голландию из-за нескольких медалей. «Государь, – говорил ему Лейбниц, – не у них дома вы можете победить этих республиканцев; вы не перейдете за их плотины и заставите стать на их сторону всю Европу. Нанести удар вы им можете лишь в Египте. Там вам откроется настоящий торговый путь в Индию; вы выхватите из рук голландцев их торговлю, вы обеспечите вечное владычество Франции над Востоком, вы обрадуете всё христианство, весь мир будет глядеть на вас; далекая от того, чтобы против вас вооружаться, Европа будет рукоплескать вам».
Эти-то великие идеи, которыми пренебрег Людовик XIV, занимали теперь молодого республиканского генерала. О Египте подумывали еще недавно. Шуазель намеревался занять его, когда все колонии в Америке были под угрозой. Об этом думали и тогда, когда Иосиф II и Екатерина угрожали Оттоманской империи. Незадолго до этого французский консул в Каире, господин Магаллон, просвещенный и способный человек, хорошо знакомый с положением дел на Востоке и в Египте, обратился к правительству с целью указать как на насильственные поборы, взимаемые мамелюками с французских товаров, так и на выгодные последствия, какие можно было бы извлечь, наказав мамелюков.
Бонапарт ознакомился со всеми этими документами и на основании полученных данных составил свой план. По его мнению, Египет был промежуточным пунктом между Европой и Индией; там нужно было утвердиться, чтобы разорить Англию; оттуда можно было владычествовать над Средиземным морем и сделать из него, согласно одному из выражений Бонапарта, Французское озеро; обеспечить сохранность Оттоманской империи или взять лучшую ее часть после разделения. Раз утвердившись в Египте, можно было избрать два пути: или создать морские силы в Красном море и уничтожить господство англичан в Индии, или сделать из Египта колонию и огромный склад. Индийская торговля не замедлила бы перейти туда, оставив мыс Доброй Надежды. В Каире уже сходились все караваны Сирии, Аравии и Африки; торговля уже одних этих стран могла бы сделаться очень обширной. Египет был плодоноснейшей страной. Кроме изобилия зерна всякого рода, он мог доставлять все колониальные продукты Америки, так что, обладая им, можно было обходиться без прочих колоний. Итак, смотря на Египет как на исходный пункт для нападения на английские владения в Индии или как на склад, – в любом случае можно было быть уверенным в возвращении великой торговли на ее настоящий путь, который протекал бы через владения Франции.
Это смелое предприятие имело в глазах Бонапарта все выгоды своевременности. Согласно обстоятельному донесению консула Магаллона, настоящая минута больше всего подходила для экспедиции в Египет. Ускорив приготовления к отплытию, туда можно было прибыть в первые летние дни. Жатва тогда уже должна была быть окончена и собрана, ветры же еще благоприятствовали бы движению флотилии вверх по Нилу. Бонапарт придерживался мнения, что до зимы высадка в Англии невозможна, и притом последняя уже слишком предупреждена; экспедиция же в Египет, напротив, будучи неожиданной, не встретит препятствий, а нескольких месяцев будет достаточно для утверждения там французов, сам же он возвратится осенью для исполнения высадки в Англию; время будет тому благоприятствовать, Англия пошлет в Индию часть своих морских сил, и для высадки на английские берега можно будет ожидать гораздо меньших препятствий. Кроме всех этих побуждений, Бонапарт имел еще и личные: праздность в Париже была для него невыносима, и он не видел возможности что-либо совершить в политике, а между тем он хотел идти дальше. Он говорил тогда: «Великое имя можно приобрести лишь на Востоке».
Директория, которую обвиняли в том, что она послала Бонапарта в Египет, чтобы как-нибудь с ним развязаться, напротив, представляла большие возражения против этого плана. Ларевельер-Лепо особенно упорно его оспаривал. Он говорил, что рискуют тридцатью или сорока тысячами лучших французских солдат, подвергают их случайностям морского сражения, лишают себя лучшего генерала, которого Австрия опасается больше других; и всё это в такую минуту, когда замирение континента далеко не может считаться полным, а образование республик может вызвать сильное раздражение; что, ко всему этому, вторгаясь в провинции Порты, заставляют и ее взяться за оружие. Бонапарт находил на всё это возражения. Он говорил, что нет ничего легче, чем избегнуть англичан, стоит только оставить их в неведении относительно плана; что участь Франции, при ее трехсот– или четырехсоттысячной армии, не зависит от тридцати или сорока тысяч солдат, а что касается его самого – он скоро возвратится; что Порта уже потеряла Египет после узурпации мамелюков и с удовольствием будет смотреть на наказание их Францией; что взрыв на континенте не воспоследует так скоро и пр., и пр. Он говорил также и о Мальте, что отнимет ее мимоходом у ордена и обеспечит Франции обладание ею.
