Из такого состояния финансов проистекало то, что правительство окружали подрядчики самого низкого сорта, то есть аферисты, которые заставляли его заключать самые разорительные контракты. Получаемые ими бумаги они принимали по самой низкой ставке, цены же увеличивали, исходя из шансов получить оплату и срока платежа. Для удовлетворения некоторых нужд порой приходилось вступать в самые странные сделки. Так, например, морской министр покупал муку для эскадры на том условии, что подрядчик, доставляя ее в Брест, часть выдает деньгами для платежа солдатам, которые готовы были возмутиться. Вознаграждением за подобный аванс, конечно, должна была служить высокая цена муки.

Все эти убытки являлись неизбежными и проистекали из положения дел; ставить их в вину правительству было бы несправедливо. К несчастью, сомнительное поведение одного из директоров, принимавшего участие в чрезмерных прибылях поставщиков и не скрывавшего ни своей расточительности, ни увеличения богатства, давало предлог ко всякой клевете. Конечно, не постыдное лихоимство одного человека вело к нищете государства, но этим случаем пользовались, чтобы обвинять Директорию в разорении страны.

Всё это давало буйной и недобросовестной оппозиции основания для декламаций и враждебных выпадов; и она действительно непрерывно обдумывала таковые. Оппозиционеры подобрали в финансовую комиссию своих приверженцев, людей, не расположенных к правительству. Первым заданием этой комиссии было представить в Совет пятисот неверный отчет о приходах и расходах. Она преувеличила первый пункт и значительно приуменьшила второй. Вынужденная признать недостаточность обыкновенных средств, она отказывалась принять налоги, которые придумали, чтобы покрыть недочет. С самого начала революции не могли восстановить косвенные налоги. Предложили налог на соль и табак: комиссия разъяснила, что такой налог испугает народ; предлагали лотерею – ее отвергли как вещь безнравственную; предлагали установить дорожный сбор, но большинство нашло, что он приведет к большим затруднениям. Всё это было более или менее справедливо, но новые источники всё же надлежало найти. Комиссия открыла лишь один: установление пошлины при засвидетельствовании бумаг. Что же касается чрезвычайных средств, то, вместо того чтобы расширить их, комиссия, напротив, старалась их совсем затормозить, воспрещая Директории прибегать к манипуляциям, с помощью которых могли кое-как удовлетворять потребности дня. Вот каким образом комиссия взялась за дело.

Конституция отделила казначейство от Директории и образовала из него самостоятельное учреждение, управляемое комиссарами, которых назначали советы; обязанности этих комиссаров заключались лишь в получении доходов и уплате расходов. Так что Директория больше не могла располагать государственными фондами; она выдавала лишь ордера, по которым казначейство платило согласно пожеланиям советов. Ничего не могло быть гибельнее подобного порядка, так как распоряжение суммами есть дело чисто исполнительное, которое должно быть принадлежностью правительства, так же как и управление военными действиями; представительное собрание не должно вмешиваться в эту область, так же как и в управление военными делами. Часто, при настоятельной надобности, министр создает временные средства с помощью ловкого и искусного распоряжения.

В прошедшем году оба совета, действуя на основании последнего соображения, уполномочили казначейство совершать сделки, предписываемые Директорией. Новая комиссия решила покончить со всеми уловками, к которым Директории приходилось прибегать для поддержания дел. Прежде всего она хотела отнять у Директории право заключать сделки касательно ценностей. Если встречалась надобность в реализации необращающихся на рынке ценностей, комиссары казначейства должны были сами заключать такие сделки под свою личную ответственность. Затем решили отнять у Директории право устанавливать порядок, в котором должны производиться уплаты по ее векселям. Наконец, комиссия предложила воспретить Директории пользоваться суммами, которым предстояло поступать в департаментские казначейства. Она хотела бы даже, чтобы ассигнации, выпущенные под обеспечение ближайших поступлений, были представлены в казначейство и оплачены, что останавливало все текущие операции. Кроме того, комиссия предложила строго разграничить оба вида приходов и расходов, требуя, чтобы обыкновенные расходы производились из обыкновенных доходов, а чрезвычайные – из чрезвычайных. В настоящее время, когда для не терпящих отлагательства расходов приходилось располагать первыми наличными средствами, мера эта была гибельной.

Все эти предложения были приняты Советом пятисот, в котором слепо увлекавшееся большинство не соблюдало никакой умеренности. Разрушая весь прежний финансовый порядок, они могли остановить работу всех ведомств. Принятые меры были хороши для введения порядка в финансах при обыкновенном ходе дел, но в настоящее время оказались бы пагубны. Тщетно конституционалисты пытались их оспаривать. В Совете пятисот предложения провели, и надежда оставалась лишь на Совет старейшин.

Умеренные враги Директории, конституционалисты, с сожалением следили за направлением, которое принял Совет пятисот. Они надеялись было, что вступление новой трети окажется скорее полезным, чем вредным, заменит большинство в советах и передаст им власть в законодательном корпусе. Вождь конституционалистов Карно обольщал себя теми же надеждами, но видел, что за всякой оппозицией скрывается со своими замыслами контрреволюция. Влияние умеренной оппозиции в Совете старейшин было значительно большим, чем в Совете пятисот, и оппозиционеры старались вызвать там протест против гибельных предложений о финансах. Карно имел там преданного друга в лице депутата Лаюоэ, а также был связан с Дюма, бывшим членом Законодательного собрания. Карно мог также рассчитывать на влияние Порталиса, Тронсона дю Кудре, Лебрена и Барбе-Марбуа – умеренных противников Директории, осуждавших увлечения клуба Клиши. Благодаря общим усилиям этих депутатов и настроению Совета старейшин, первые предложения Жильбера де Мольера, воспрещавшие Директории управление сделками казначейства, определение порядка платежей и смешивание обыкновенного бюджета с чрезвычайным, были отвергнуты. Такой результат обрадовал конституционалистов и всех умеренных, опасавшихся столкновения. Карно также был крайне обрадован и вновь стал надеяться на возможность сдержать клуб Клиши с помощью Совета старейшин.

Этот успех, однако, мало помог обстановке в целом. В клубе Клиши декламировали напыщенные речи против Совета старейшин и готовили новые обвинения против Директории. Жильбер де Мольер вновь внес предложения, отвергнутые старейшинами, в надежде, что они примут их в измененной форме. В Совете пятисот одно за другим следовали решения, направленные против правительства. Депутатам воспрещали принимать места ранее года по выходе их из законодательного корпуса. Переписывавшийся с Бланкенбургом Имбер предложил лишить Директорию права распечатывать письма из-за границы, которое было предоставлено ей законом. Обри – тот самый, который после 9 термидора возбудил реакцию в армии и в 1795 году сменил Бонапарта, – предложил отнять у Директории право сменять офицеров, что лишало последнюю самой важной конституционной прерогативы. Он предлагал также усилить стражу законодательного корпуса и прибавить к 1200 гренадерам еще роту артиллерии и эскадрон драгун; странное предложение, демонстрирующее практически военные приготовления.

Донесли об отсылке миллиона распорядителю работ тулонского порта, совершая которую, Бонапарт миновал казначейство, дабы ускорить отправление эскадры в Адриатику. Казначейство присвоило себе этот миллион и перевезло в Париж. Начали говорить о подобных же отправках из Итальянской армии в армии Альпийскую, Рейнскую и Самбры-и-Мааса. Представили длинный отчет о сношениях с Соединенными Штатами; и как ни была права Директория в своем несогласии с этой державой, ее категорически за это обвиняли. Стремление обличать и обвинять все действия правительства увлекло клуб Клиши наконец к последнему поступку, который стал пагубной неосторожностью.